— Лошади у нас заводные есть, до ближайшей веси довезем. Но дальше взять не сможем — спешим в Пронск, и время очень дорого! Кто хочет отправиться с нами, после еды пусть собирается. Можете взять какое добро из запасов татей, нам не жалко, но много не тащите — верхом ведь поедем. А ежели кому из вас дорога домой с нами не по пути — есть два коня татей, можем отдать.
Чуть помявшись, дядька продолжил уже на полтона тише, словно немного стыдясь своих слов:
— И еще есть просьба от меня… Один из наших ратников был в бою ранен, ему уход нужен и помощь. Мы оставим с ним дружинника — вы уже сами слышали — но женская рука моим ребятам бы пригодилась. А кто поможет им, ратники после доставят уже до самого дома… Ну, так что, есть желающие остаться, помочь Захару и Ладу?
Женщины, настороженно смотрящие в сторону «головы», пока тот говорил, переглянулись и быстро обмолвились парой фраз, после чего ответила самая взрослая из них:
— Всеми останемся, покуда ратника, кровь за нас пролившего, не выходим.
Кречет благодарно кивнул:
— Пусть так. Спасибо вам!
…Меньше, чем через час мы уже были на дороге, оставив позади трупы разбойников, коих «похоронят» теперь лесные хищники, стойбище татей с нашими соратниками и освобожденных женщин. И чуется мне, что молодые девки остались не только из чувства благодарности — обесчещенных, дома их никто ведь замуж не возьмет, ясное дело! Даже с богатым приданным, из схрона разбойного прихваченным — разве что совсем уж падкие на богатства, да разве с такими будет счастливая жизнь?! Вряд ли. Ну, а покуда они рядом с ребятами молодыми, кровью горячими, глядишь, может и понравиться сумеют, помогая всем, чем можно — а уж там дело-то молодое… Хотя с другой стороны, после всего пережитого девкам ведь в сторону мужиков и смотреть небось противно? А может, это именно старшие бабы их и подговорили остаться, желая подругам по несчастью хоть как-то помочь устроить личную жизнь, если сумеют со временем оттаять душой и сердцем…
Тяжелая тема, страшная. Насилие мужиков над женщинами — это низость, и подлость, и мерзость, и… Не знаю, как это еще назвать. Но слышал, что на Руси раньше для насильников была особая казнь — когда в задний проход вставляют палку с крюками, проворачивают, наматывая кишки на крючья, а потом вырывают… Справедливая, как по мне, казнь! Хорошо, что Микула убил последнего татя — после всего зла, этой нелюдью совершенного, землю топтать твари было бы совсем нехорошо…
С тяжелых дум я переключился, мимоходом бросив взгляд на поравнявшегося со мной Ждана. Последний, очевидно специально меня догнав, заговорщицки мне подмигнул, после чего с располагающей улыбкой спросил:
— Лихой ты молодец, Егорка! Как хитро меня на землю свалил — откуда ж такая ухватка?
Заслышав вопрос бродника, ко мне обернулся Кречет и довольно остро так, пытливо посмотрел. Но ответить я не успел, ибо тут же раздался гулкий бас Микулы:
— Это еще что, наземь повалил! Ты бы видел, как Егор на шестерых разбойников разом налетел с тыла, одного сулицей свалил, да троих порубал! Да если бы не он, еще неизвестно, сдюжили бы мы вовсе с татями, или нет!
Дядька отвернулся, кажется, чуть рассерженно — видать напоминание о моем подвиге и одновременно об ослушании его задело, и он отвлекся от темы использованного мной приема. А вот во взгляде Ждана промелькнуло теперь искреннее уважение пополам с легкой ревностью. Покачав головой, он только и произнес:
— Силен!
После чего поддал пятками в бока Ворона, да выехал чуть вперед. А я, гладя в спину бродника, задумался о непростой судьбе русичей, во времена половецкого нашествия оказавшихся отрезанными от Родины на Дону…
Какое-то время бродники действительно выживали в пойменных лесах и плавнях могучей реки, в буквальном смысле прячась от любящих налететь изгоном половцев. Но когда численность мужского населения бродников более-менее восстановилась, они научились уже и сдачи давать, переняв тактику и вооружение степняков. К тому же русичи Тмутаракани после того, как Олег Святославич отдал княжество ромеям в 1094 году, действительно оставили окрестности города под натиском касогов и усилили бродников. В их же ряды вступила и часть разбитых и рассеянных половцами торков и печенегов… А затем подпитка пошла уже с Руси — в виде беглых холопов, и татей, спасающихся от справедливого возмездия, и должников, коих ожидало преследование, и тех, кто потерял все в княжеских усобицах. Все они находили на Дону надежное укрытие! Как и будут его находить такие же беглецы пять веков спустя…
В какой-то момент бродники усилились настолько, что стали уже довольно грозной силой, способной не только тягаться с половцами, но и продавать мечи в наем. Но это уже были «новые бродники», ушедшие на Днепр и на Днестр, где пролегали более оживленные торговые маршруты в Царьград, к ромеям, и в Болгарию. Там они жили отдельными, независимыми отрядами, этакой «запорожской вольницей» с собственными воеводами во главе! Контролируя волоки, переправы, броды — и сражаясь за тех, кто больше заплатит. И кстати, упоминание о запорожской вольнице ведь вполне уместно — по сути, бродники основали свои поселения там же, где несколько веков спустя образуются два первых, самых ранних центра казачества — Донского и Запорожского.
Впрочем, что касается донских казаков, то связь их с бродниками прослеживается напрямую. Поддержав Субэдэя в борьбе монголов с половцами, собственным извечным врагом, бродники сделали свой выбор в пользу служения губителям Руси. Впрочем, до Калки этот выбор был неосознанным — а с приходом Батыя в донские степи у них и выбора-то не осталось… Служи татарам — или умри. Тем не менее, упоминаний о бродниках в составе монгольской орды, пришедшей воевать на Русь, нет. Что говорит в пользу версии Ждана.
Так вот, покорность старых бродников позволила им уцелеть в составе Золотой Орды Батыя — однако с конца тринадцатого века термин «бродник» исчезает из летописей. Приняли донские русичи свое участие в войне татар с касогами, или нет, доподлинно неизвестно. Однако же то, что разгромленные касоги позже влились в общность бродников, подтверждается частичной миграцией племени «чигов» («зихов», коих указывают в составе племенного союза касогов, а иногда и вовсе отождествляют с ними) на Верхний Дон и Хопер. А само слово «казак», коим татары стали именовать русичей Дона, имеет не тюркское происхождение, а сарматское. И немного видоизмененный корень слова «Ас» — это самоназвание сарматского племени алан (современных осетин) во времена древней Руси (в наших летописях упоминаются как «ясы»). Но одновременно с тем оно является и определением: «вольный, свободный»! Да и касоги — они в наших летописях касоги. А Константин Багрядоносный сообщал в десятом веке о «стране Касакии» говоря о землях Приазовья, Кубани и Западного Кавказа…
Влившись в состав бродников, касоги (касаки) подарили им свое самоназвание, кое монголы трактовали буквально: «вольный, свободный». И казаки в составе Золотой Орды стали своего рода служивым сословием, подчиняющимся ханам и оторванным от Руси… Однако в 1380 году они сделают очередной выбор — выбор, коий сейчас смог сделать лишь болящий душой Ждан… Казаки встанут под знамена Дмитрия Донского на поле Куликовом, о чем гласит предание о подарке князю иконы Божьей Матери Донской. А в 1395 году, во время похода Тамерлана на Русь, когда он сжег лишь мой родной, многострадальный Елец после недельной осады, а после неожиданно повернул назад, одной из причин, обнаруженных в исторических документах, является факт поджога степи в тылу Тамерлана. Ответ «Железного хромца» последует незамедлительно — часть его рати спуститься вниз по Дону, разоряя казачьи городки и поселения, взяв большую добычу и множество рабов… И уцелевшие казаки «ордынские» бежали — кто на Яик (предание о первом атамане Василии Гугня), кто в Поднепровье, владения Литвы, где в то время еще была сильна именно русская культура и где до поры утвердилось Православие. В это же время появляются казаки рязанские, мещерские, севрюки, а на южном порубежье, «украине» Руси образуется такое сословие, как «городовые казаки». И много лет пройдет прежде, чем бежавших на историческую Родину потомков бродников вновь потянет на вольный Дон! Но это случится уже в эпоху окончательного ослабления Золотой Орды…