Сежеасфальтированная дорога прерывается, отдавая бразды правления короткому участку выцветшего, щербатого и осыпавшегося покрытия, родом, наверное, из середины двадцатого века, которое заканчивается перед железными воротами. И случается то, что наверное, должно было рано или поздно случиться, учитывая, насколько удачно для нас пока все складывалось. Для меня — с незажившим коленом и ребенком на шее. Для супруги — на пятом месяце беременности и с отчетливо округлившимся пузом. И для семилетней крошки, старающейся изо всех сил не отставать от родителей.

Когда до ворот яхт-клуба остается метров двадцать, девочка внезапно спотыкается о небольшой камень, попавшей ей под ногу, и теряет равновесие, срываясь со сцепки наших рук. А потом, будто в замедленной киносъёмке, она летит вперед головой и со смачным хлопком приземляется лицом вниз на поверхность битого асфальта.

Из наших с супругой глоток вырывается синхронный протяжный стон. Не позволяя себе потерять ни секунды, я, почти не сбавляя темп, на ходу подхватываю на руки упавшую девочку, замешкавшись тем самым лишь на считанные мгновения. А потом бегу дальше, краем глаза замечая, что испачканное дорожной пылью лицо крошки разодрано в кровь, а судя по тому, как она ошарашенно хлопает глазами и хватает ртом воздух, то явно пребывает в шоковом состоянии и не способна продолжать путь самостоятельно.

Первым добравшись до ворот, я впиваюсь в них взглядом в поисках замка, и с ощущением упавшего булыжника в животе, нахожу его, висящим посреди плотно закрытых створок на увесистой железной цепи. Сами же ворота оказываются намного выше, чем казались издали. К тому же они изготовлены из ряда вертикальных полупроржавевших прутьев, приваренных к перекладинам, не имеющих перегородок, чтобы поставить на них ногу и перекинуться на противоположную сторону.

Обреченно, заставляя себя не зажмуривать от страха веки, я оборачиваюсь назад, чтобы оценить обстановку и близость надвигающегося врага. Скулящая, беснующаяся в звериной ярости орда, несется к нам серой тучей со скоростью сорвавшегося с тормоза железнодорожного экспресса, готового разорвать одинокий хлипкий вагончик, оказавшийся на пути. Ближайшие из них находятся в метрах ста пятидесяти от нас. Они бегут, стремительно перебирая лапами, преодолевая по паре метров за один прыжок, скалясь длинными клыками и сверля нас желтыми глазницами, предвкушая скору трапезу. Среди них, почти в самых передних рядах, я снова замечаю «обращенную» продавщицу из магазина. От ярко-красной униформы остался лишь один небольшой обрывок, теперь болтающийся на груди и удерживающийся на месте чудом уцелевшей завязкой, виднеющейся на серой в лиловых прожилках шее. Надо было ее прикончить…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Жена бросается к детям, которые устроились на битом асфальте возле ворот и, поджав колени, жмутся к ним, похожие на выброшенных на улицу нерадивыми хозяевами щенков. Старшая в добавок держит руки у расцарапанного лица и надрывно и беззвучно плачет.

Оторвавшись от девочек, жену вдруг подпрыгивает и принимается неистово трясти створки ворот, будто воротник зарвавшегося хама, как будто на самом деле может сокрушить их своими ослабевшими руками, и кричит мне что-то. А я не могу разобрать ее слова, заглушаемые какофонией скрипящих воплей приближающихся тварей и стуком моего глухо и часто бьющегося сердца, отдающегося пульсацией по телу. Хотя что там разбирать? Все ясно без слов. Мы обречены… И в сложившейся ситуации можем либо бесполезно извиваться в конвульсиях или попросту сдаться, встретив орду лицом к лицу…

— … сделай что-нибудь!!! — я наконец различаю обрывок фразы, которую издает скривившейся рот супруги, когда она перестает терзать железные ворота и остервенело кидается на меня, требуя решительных действий.

— Цепь…, - растерянно бормочу ей в ответ я, когда мой взгляд падает на висящий закрытый замок, который скрепляет концы цепи, в несколько раз закрученной вокруг краев створок злосчастных ворот. Я говорю это больше для того, чтобы что-то сказать, продемонстрировав тем самым свою полезность, а не потому что действительно верю в перспективность внезапно возникшей идеи.

Кольца цепи кажутся мне скрученными неравномерно, оставляя одно из оборотов в намного более свободном положении, чем другие, и позволяя, как мне кажется, расширить узкое пространство между створками.

Мои дрожащие руки судорожно дергают холодный и пахнущий ржавчиной металл, оставляющий на моих пальцах жирные рыжие пятна. И, действительно, к моему изумлению, благодаря манипуляциям с цепью, я умудряюсь расширить щель между закрытыми створками ворот, совсем неширокую, но все же позволяющую протиснуть сквозь нее хотя бы крохотные тельца девочек.

Еще несколько секунд, и ошарашенные происходящим дети оказываются по обратную от нас сторону ворот, а супруга безуспешно пытается пролезть в образовавшуюся щель следом за ними. Благодаря моей помощи, у нее выходит просунуть голову и туловище на уровень чуть ниже груди. Однако она застревает на месте выпирающего живота.

— Что делать? Что делать? — сдавленно и тяжело дыша шепчет она, смотря на меня неморгающим полубезумным взглядом под аркой высоко вздернутых бровей.

— Сними куртку! — догадываюсь об идее я, наблюдая как при попытках протиснуться сквозь щель, топорщиться и блокирует ход плотная ткань охотничьего костюма, надетого на супруге.

Она немедленно приступает к выполнению плана. Выбирается из щели и, оставаясь сидеть на земле, резким движением, не расстегиваясь, снимает через горловину куртку, оставшись в бежевой водолазке, которую она купила, как я зачем-то вспоминаю, когда-то в прошлой жизни во время нашего отпуска, проведенного в Стамбуле.

Однако и этого ухищрения оказывается недостаточно. Выпирающий живот не позволяет жене пропихнуть низ туловища и широкий таз через узкую щель. Она, как может, втягивает в себя пузо, однако боится давить слишком сильно, и тем самым повредить растущему плоду.

— Давай! Давай! Втягивай! — кричу ей я и проталкиваю супругу вперед, наблюдая, как благодаря моим усилиями дело идет более успешно, но в какой-то момент наталкиваюсь на упрямое сопротивление самой супруги, которая впивается в мою руку ногтями и натужно хрипит.

— Нет! Сильнее давить нельзя!!!

— Втягивай живот! Втягивай! — яростно ору на жену я, впившись взглядом в ее оголенное пузо, торящее под задранной, перепачканной пылью водолазкой, которое не позволяет супруге протиснуться сквозь щель.

Кожа на ее животе натягивается, а железная перекладина впивается во вздымающуюся плоть, сопротивляющуюся натиску. И я знаю, что ей тяжело. Я знаю, что ей нужно сделать очень сложный выбор. Ведь ей приходится бороться с двумя противодействующими инстинктами. Материнским инстинктом сохранения потомства и волей к собственной жизни. И найти правильный баланс между этими силами ей непросто. Поэтому я помогаю ей сделать выбор и надавливаю еще сильнее.

— Неееет!!! — вопит она, упираясь руками и ногами, тем самым выталкивая себя в обратную сторону.

— Опомнись! Ты что делаешь?!! Посмотри туда! — я оборачиваюсь назад, в сторону несущейся на нас орды, которая почти нас настигла, которая преодолевает последние десятки оставшихся между нами метров, — они нас сейчас сожрут! Видишь?!! И все кончено!!! А если ты попробуешь, то у нас у всех будет хотя бы шанс! Ты понимаешь это?!! Понимаешь?!! — во всю свою пересохшую глотку воплю я, продолжая продавливать жену вперед, чтобы, наконец, свершилось то, чему суждено свершиться.

Жена с секунду пристально смотрит на меня, позволяя утреннему солнцу на мгновение отразиться в ее зрачках. А потом она зажмуривается и принимается усиленно и часто дышать, именно так, как я помню, она делала семь лет назад, когда я присутствовал на партнерских родах старшей дочери. Только не для того, чтобы начать тужиться, а чтобы как можно сильнее втянуть в себя выпирающий живот.