Казалось, что стоит мне опустить голову на плоскую поверхность и закрыть глаза, так сон должен немедленно утащить меня в пучины бессознательного. Но нервное возбуждение «перегретой» психики не дает расслабится, а натруженные мышцы, особенно шея и плечи, зажатые в неудобной позе, противно тянут и звенят от перенапряжения.
Открыв веки, мой взгляд натыкается на краешек миниатюрной, повидавшей виды, старой и засаленной подушки, которая лежит на «подоконнике» между иллюминатором и спинкой дивана. Преодолев брезгливость к личной вещи погибшего мужика, я хватаю подушку, чтобы подложить ее под голову.
И замираю в недоумении…
Под подушкой оказываться небольшой предмет. Продолговатая пластиковая коробочка с двумя кнопками на ней, от которой тянется шнур, дальний видимый конец которого умело скрыт в узкой щели между панелями, которую я ранее не заметил.
В крохотном зеркальце, закрепленном в промежутке между иллюминаторами, я замечаю отражение своего осунувшегося лица, на котором растягивается глупая улыбка человека, внезапно выигравшего большой куш, после покупки грошового лотерейного билета. По телу проходит волна облегчения, и появляется неизвестно откуда взявшаяся энергия.
Сорванной пружиной я вскакиваю с места и хватаю в руку найденный предмет, без сомнения для меня являющийся пультом управления якорем. Две покрытые либо пищевым жиром, или машинным маслом кнопки обозначены как «UP» и «DOWN». И не нужно быть гением машиностроения, чтобы догадаться, что первая поднимает якорь, а вторая — спускает.
С бешено колотящимся сердцем, отдающимся в пятках, я нажимаю на «DOWN» и с внутренним ликованием слышу, как в техническом отделении, расположенном через перегородку, просыпается электрический двигатель и слышится веселый перезвон распускаемой цепи.
В припрыжку, будто получивший первую пятерку школьник, я выбегаю на переднюю палубу, расстилаюсь животом вниз на носу яхты, и наблюдаю, как в прозрачной морской воде поблескивает спускаемая на дно цепь. А лодка, дрейфующая задом в сторону берега, в какой-то момент ощутимо дергается, скрипнув корпусом, и становится на якорь…
Каюта
— Что ты на это скажешь??! — с громким возгласом победителя обращаюсь я к флажку, развевающемуся на мачте, который нервно подергивается на ветру, будто чувствует, что его обманули и морской бриз более не тянет яхту назад.
— Сделал я тебя, а?!! — кричу я ему, словно флажок олицетворяет моего врага на боксерском ринге, с которым я долгое время безуспешно боролся, но в итоге одолел, совершив один ловкий и неожиданный для него приём.
В ответ флажок снова совершает резкие рывки в разные стороны, позволив шальной мысли проскользнуть в моем сознании, что глупый кусок ткани действительно одушевлен и способен вступать с человеком в осознанное общение.
Испугавшись неадекватности собственного воображения, которое прежде заставило шептать плещущуюся под лодкой воду, а теперь позволило флюгеру — флажку реагировать на мои обращения, я спешу начать выполнять следующие пункты плана по обустройству на яхте. При этом, я не ощущаю прежней сонливости. А позволяю вновь обретенному состоянию хоть и не здоровой, но все же бодрящей свежести, появившейся в результате воодушевления от достигнутой победы, понести меня вперед.
Добравшись до главной каюты, где продолжают спокойно спать родные, не догадывающиеся о страстях, происходящих со мной, я решаю изучить внутреннее обустройство яхты, и первым делом спускаюсь в проход под правым бортом.
Четыре крутые ступени ведут меня в узкий коридор, облицованный коричневыми пластиковыми панелями, имитирующими дерево. Справа, за приоткрытой дверью, я нахожу просторное спальное место, напоминающее верхнюю полку в купе поезда. Пустое, не оборудованное матрасом пространство, заполнено лишь грязными пакетами, картонными обрывками и парой порожних жестяных склянок от тушенки. Растянутый вширь овальный иллюминатор, лопнувший посередине, старательно заклеен жирной полосой прозрачного клея, протянувшейся по всему просвету стекла, похожий на рубец, образовавшийся на подвергшейся хирургической операции коже.
Дальше по коридору, в сторону носа лодки, с левой стороны обустроена крошечная туалетная комната, совмещенная с душем, сплошным белым исполнением похожая на туалет в салонах самолетов, с такой же крошечной раковиной, миниатюрными кранами и низко стоящим унитазом. Только в моем случае, раковина покрыта серым слоем грязи и высохшими мыльными разводами, а унитаз «украшен» коричневыми наростами и желтыми подтеками известного происхождения. Небольшой квадратный иллюминатор на противоположной стенке кабинки упирается прямо в поверхность морской воды, плещущейся за бортом. Чуть ниже иллюминатора виднеется красная наклейка, предупреждающая на английском и французском языках, что окно открывать во время плавания категорически запрещается.
Еще дальше располагается вторая спальная каюта, почти близняшка предыдущей, только со встроенным шкафом для одежды и дополнительными полками для хранения вещей. Помещение до краев забито мусором: грудами пластиковых пакетов, ворохами обёрток из-под продуктов питания, множеством опустошенных банок и завалами из пустых водочных бутылок.
Сдерживая отвращение, воображая по представленной перед глазами обстановке «веселый» образ жизни бывшего хозяина лодки, сейчас кормящего своим телом рыб на дне моря, я заставляю себя покопаться в отходах, надеясь отыскать в них что-либо полезное. Но в куче мусора ничего съестного или полезного не нахожу.
Во втором коридоре, под левой палубой яхты, я натыкаюсь на третье спальное место, пахнущее человеческой немытостью, прокуренное табаком, похожее на укрытие городского бомжа. Пространство забито скрученными старыми одеялами, несвежими простынями и слежавшимися подушками. Длинная вереница пустых водочных бутылок выставлена рядком на подоконнике у иллюминатора. Пустые пачки сигарет, набитые окурками, валяются рядом. Каюта, без сомнения, служила для погибшего мужика спальней, лежа в которой он курил, регулярно глуша себя крепким алкоголем.
Далее по коридору, миновав вторую туалетную комнату, которая на вид представляет собой еще более омерзительное зрелище, чем первая, я подхожу к последней, четвертой каюте. И приближаясь к закрытой двери, возле которой лежит еще одна куча бытового мусора, я чувствую, как в нос ударяет… резкий запах аммиака…
— Твою мать! — срывается у меня с губ, после того, как приходит горькое и тревожное осознание того, что означает этот «аромат», а также о чем свидетельствуют гора пустых банок и упаковок от еды, сваленная в проходе.
А значит это все то, что я рано расслабился, решив, что угроза от мутировавших существ осталась позади, вместе с растворившейся вдали сушей. Также это означает, что на борту остался один из мутантов. И находится он именно здесь, в последней, неисследованной пока каюте, за тонкой перегородкой двери. При том, что оба ружья были мною по — глупости утеряны в пылу побега, и теперь у меня не имеется на руках никакого приличного оружия, чтобы противостоять возможной угрозе.
Животный страх липкой жабой присасывается к стенке моего желудка, пока я смотрю на эту закрытую дверь, на железную ручку с замочной скважиной, гадая о том, заперта ли она. Или же в любой момент на меня может наброситься озверевшая тварь, а потом растерзает беззащитных родных, спящих в главной каюте, расположенной в считанных метрах от этого места.
Руки же на «автомате» тянутся к карману, вытаскивают наружу скомканную маску и надевают ее на лицо. Смысла от подобных мер предосторожности, может быть, и немного. Но все же, лучше защититься от инфекции хотя бы подобным образом, чем быть совершенно беззащитным перед воздействием возможной инфекции. Также маска немного приглушает аммиачную вонь, исходящую от каюты.
