Я сидела, глядя в пустоту, и понимала, что это — то самое место, с которого все и началось. Сколько раз я вспоминала его, осознавая, что все могло бы закончиться иначе? Но я гнала эти мысли, понимая, что я сделала все правильно. И если этот случай связал нас с Шарпом — что ж, значит, так и должно было случиться. Я не жалела, не раскаивалась и не собиралась.

Встав, я подошла к доске почета и увидела напротив нее еще одну. Разница между ними была только в фотографиях и в том, что на второй доске каждое фото было перетянуто черной ленточкой в уголке. Доска почета мигом стала мне неинтересна, и я повернулась ко второй.

Они смотрели на меня непривычно спокойными глазами — курсанты Гарнизона, так и не получившие то, чего хотели. Все, что они обрели — это смерть; и, какой бы героической она ни была, смерть все равно оставалась смертью. О них нигде не вспоминали, а если и вспоминали, то только шепотом, как Касси — о своем брате. Марк Шеридан… Воспоминание об этой ночи кольнуло меня под ребра, и я забегала взглядом по фотографиям и фамилиям. Так и есть — он был там, в самом верхнем углу, рядом с той женщиной по имени Джезмин.

— Вспоминаешь? — раздался голос откуда-то из-за спины. Я испуганно обернулась и увидела за своим плечом Илая Морено. — Здесь… кто-то из твоих?

— Нет, — я покачала головой. — Здесь… Марк. Брат моей подруги. Она так часто говорит о нем…

На самом деле это было неправдой. Касси не особо любила распространяться о Марке и о том, почему он погиб. Но я-то знала, что это все неправда. Я же видела Марка живым буквально пару часов назад. Мне вдруг стало не по себе от того, что это случилось той же ночью, что и все остальное. Складывалось впечатление, будто прошло уже много недель и дней…

Правда, Илаю Морено это знать было необязательно.

— От него пришла? — Он кивнул в ту сторону, где находилась квартира Шарпа. — Я вот уже два дня его не видел.

— И от него, и не совсем… — ответила я туманно. — Кажется, ему уже немного лучше.

— Лучше, — эхом отозвался Морено. — Чего не скажешь о тебе.

— Обо мне? — Я развернулась к нему почти вплотную. — Что же со мной не так, мистер Морено?

— Ты сильно изменилась, — он отступил на шаг. — Причем за какие-то несколько дней. Ты — вообще не ты, Тара Темпл, понимаешь? Может быть, в этом его вина, а может быть, и нет… Девочка, слезай с баррикад, — сказал он неожиданно жестко. — Это не твоя революция. +

И пошел прочь. Я все еще стояла и смотрела ему вслед.

Потом прозвучал сигнал «подъем».

Илай Морено оказался прав. Мне пришлось признать это, скрепя сердце и задержав дыхание. Я вернулась в сектор и всю следующую неделю отчаянно изображала примерного курсанта. В остальном же все было по-старому: Касси деловито игнорировала меня, а Лоретта время от времени пыталась изображать поиски Элли. Тогда я начинала чувствовать вину за то, что произошло — я прекрасно помнила ее последние слова, обращенные ко мне: что ты сделала?

Впрочем, я и сама не могла понять, что я сделала и к каким последствиям это может привести. Колтона больше никто не видел — очевидно, нескорушимая и неумолимая Флоренс Джоан Рамирес довела дело до логического завершения. Привлекался ли к этому Трибунал, я не знала, да и не хотела знать. Больше всего на свете мне хотелось забыть все, что случилось той ночью, и жить нормальной жизнью — жизнью старшего солдата и инсайдера. Правда, иногда мне казалось, что эти два понятия уже сами по себе исключают понятие «нормальная жизнь»…

В один прекрасный день регулятор Граймс собрала нас в секторе сразу после завтрака и хлопнула в ладоши, требуя внимания. Мы как раз вернулись в комнату, чтобы переодеться перед самообороной и ведением ближнего боя. Я же снова начала ходить в зал, хоть и без особого энтузиазма.

— Минуточку внимания, красавицы! — крикнула Граймс, сложив руки на груди. — Это важная информация, так что два раза я не повторяю!

— Что-что? — спросила Лоретта, высунувшись из шкафа. — На сегодня занятия отменяются, да?

— Два раза не повторяю! — откликнулась регулятор, заслужив тем самым вспышку смеха, и терпеливо подождала, пока мы успокоимся. — Это касается родительского дня, девочки мои, — сказала она уже спокойнее, глядя на нашу присмиревшую компанию. — Думаю, вам всем это будет интересно.

Я отложила сменную футболку в сторону, закрыла дверцу шкафа и, не доходя до лежака, уселась на стоявшую рядом скамейку. Девчонки мигом затихли и даже перестали шептаться, продолжая настороженно поглядывать друг на друга. Я понимала, что это значит: многим из нас на родительский день было попросту некого пригласить. От этой мысли по телу пробежала дрожь, и я вспомнила о маме с Питером. Пока Граймс разворачивала сложенный вчетверо листок бумаги, я мысленно пообещала себе, что они не должны ни о чем знать.

Мама верила, что Гарнизон — мое спасение, и я ни в коем случае не должна была разочаровывать ее. Что бы ни случилось, я должна была запереть свои проблемы где-нибудь далеко и показать, что у меня все хорошо. В конце концов, после родительского дня увидеться мы могли только в следующем году, и я не хотела портить этот год своими мелкими неурядицами, пусть мне они и казались непреодолимыми бастионами. Внезапно я поняла: мама и Питер должны стоять превыше всего.

— Командование Гарнизона назначило родительский день на десятое октября, — зачитала Граймс с листа. — Однако в этом году были внесены некоторые изменения в его организации. Хьюз и Темпл, это напрямую касается вас.

Мы с Лореттой переглянулись, и она подняла ладони в жесте вроде «что бы там ни было, это не я». Я же молча сложила руки на коленях и подалась вперед, поспешив изобразить заинтересованность.

— За время вашей стажировки случилось очень многое, — сказала регулятор. — И я сейчас не буду напоминать, что именно — вы все прекрасно это знаете… — На нас с Лореттой уставились несколько пар удивленных глаз. — Поэтому с этого года разрешение на родительский день будут получать только образцовые курсанты Гарнизона. Вы понимаете, что это значит?

— Н-нет, — протянула Лоретта, нахмурившись. — Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, — Граймс отложила листок и села на одну из кроватей, — что теперь право приглашать родителей к себе будут иметь только одобренные руководством люди. Те, за которыми за все это время не было замечено ничего дурного… Хотите узнать, как это определяется? — Мы почти синхронно кивнули. — Хорошо. Я покажу вам.

Мы, как по команде, подскочили к ней и обступили со всех сторон, толкаясь и вытягивая шеи, как малышня в детском садике. Граймс перевернула листок, показав нам длинную таблицу со списком наших имен в одной колонке и непонятных цифр — в другой.

— Это статистика ваших рестриктов, — сказала она. — Рестрикт — это штрафная метка, которую вы можете получить за нарушение правил или дисциплины. И да, — на ее лице появилась многозначительная усмешка, — это нововведение имеет обратную силу. То есть рестрикты вы можете получить и за то, что сделали в прошлом, с момента вашего посвящения.

Кажется, в тот момент сектор завис на несколько секунд, припоминая все свои грехи. Я опустила голову: мне тоже было что вспомнить. Инцидент с Берком, выпад в сторону майора Рамирес, ночные прогулки где ни попадя, потасовка с Колтоном… и знакомство с кроссфайерами. Воспоминания обрушились на меня, как ведро ледяной воды, и я поежилась, внезапно осознав, что могу за это поплатиться.

— А эти ваши… рестрикты… как-то можно ликвидировать? — спросила Лоретта, передернув плечами.

— Никак, — Регулятор улыбнулась добродушной улыбкой инквизитора. — Надеюсь, эта мера хотя бы научит вас отвечать за свои поступки.

Ее ладонь лежала так, что мы не могли увидеть, сколько у кого штрафных отметок, и это начинало раздражать. В те минуты каждая из нас смотрела на свою соседку, словно пытаясь угадать, заработала та рестрикт или еще нет. Вряд ли можно было придумать более совершенный способ, чтобы заставить всех нас смотреть друг на друга с подозрением.