— Берк, какого черта?!

И тут я подумала, что на этом моменте можно было бы не то что сознание потерять — умереть можно было бы с чистой совестью. Краем глаза я увидела, как тренер и Касси шарахнулись в разные стороны, и не нужно было гадать, что — или кто — стало причиной этого. Я узнала этот голос. Узнала эту рваную, неровную походку, и я знала о боли, которая стояла за всем этим. Я узнала эти глаза, в тот момент наверняка смотревшие на меня с жалостью, которую я ненавидела. Узнала нервное дыхание, узнала лицо, склонившееся надо мной.

И я узнала эти руки. Руки, которые в следующий миг подняли меня и медленно понесли в сторону выхода.

Свет потихоньку возвращался. Возвращался вместе с ощущением времени, вместе со звуками, с болью и треском. Сначала мне показалось, будто этот треск — всего лишь следствие шума у меня в ушах, но потом я подняла голову и все поняла. Вернее, я попыталась поднять голову — слабость овладела моим телом полностью и без остатка. Изрезанные руки жгло огнем, но кровь, похоже, больше не текла. Я скосила глаза и увидела, что они довольно криво, но плотно перевязаны. Шевелить пальцами было больно, но возможно, и это успело меня порадовать — перед тем, как я перевела взгляд и увидела Шарпа.

Он сидел на краю дивана, сжимая в руке стакан с чем-то явно алкогольным, и, не отрываясь, смотрел на пляшущие языки пламени в камине. Мне захотелось вскочить и куда-нибудь сорваться, но я не могла. Я лежала на его диване без чувств и пыталась успокоить колотящееся сердце — оно билось о ребра так сильно, что, казалось, выломает их изнутри. Я понимала: это конец. Я снова оказалась во власти этого человека, и на этот раз — даже физически. Несмотря на режущую боль, я сжала кулаки и уставилась в потолок. Молчание, нарушаемое только треском огня, казалось нависшей надо мной лавиной. Я по-прежнему падала. Падала, стоило только ему появиться в поле моего зрения. Где бы я ни скрывалась, куда бы я ни бежала. Он всегда находил меня, находил и снова приковывал к себе — то жалостью, то благодарностью, то чувством долга, то жгучей ненавистью. Освободиться было невозможно — боль поджидала на каждом углу, таилась в каждой щели, дождем проливалась мне на голову, и я уже успела окунуться в нее с головы до ног.

— Тара? — Коммандер заметил, что я очнулась, и передвинулся чуть ближе. Я снова закрыла глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом. — А я боялся, что ты не придешь в себя… Что же ты наделала, девочка-титан…

— Что я наделала? — отозвалась я, не открывая глаз. — Я уничтожила то, что сотворили вы. Ту девушку, которая любила вас и слепо подчинялась вам. Я не такая, как вы. Это была не провокация. Это было… искупление.

— Ты эгоистка, — сказал он. — Когда ты была со мной, ты думала не только о себе. Я не узнаю тебя такой.

— Я этого и добивалась, — Приподнявшись на локтях, я кое-как села. — Отпустите меня, коммандер. Теперь у вас нет причин держать меня…

Это было невыносимо — невыносимо опускаться до мольбы, просить пощады, просить возможности разойтись спокойно. Невыносимо и невозможно; разойтись в нашем случае означало только уничтожить одного из нас. Разбивая зеркало, я верила, что ему будет достаточно такого саботажа — достаточно, чтобы понять, что между нами все кончено. Но все оказалось зря — он все еще видел во мне то, чего я сама не могла разглядеть, нечто такое, что связывало нас все это время. До меня только тогда начало доходить, что, возможно, дело было не во мне.

— Я тебя держу? — изумился Шарп почти искренне. — Тара, да это бесполезно, и я прекрасно это знаю!

— Вы приковали меня к себе, — сказала я. — Своими обещаниями, своим постоянным присутствием в моей жизни. Даже то, что вы спасли меня сейчас… да, даже это. Даже это снова возвращает меня к вам. А я этого не хочу.

— То есть ты хочешь сказать, что я должен был бросить тебя там? — Шарп снова сделал глоток и поставил стакан на журнальный столик; в воздухе отчетливо запахло терпким виски. — Послушай, я сорвался черт знает куда, причинил себе лишнюю боль, только чтобы вытащить тебя. Потом я нес тебя по коридорам, рискуя столкнуться с кем-то посторонним, я спотыкался, пару раз чуть не упал, но нес тебя… Тара, да у меня до сих пор перед глазами все плывет! — Его голос сорвался. — И ты еще говоришь, что не веришь мне?..

Я только тогда заметила, что в одной руке у него был брикет со льдом, который он прижимал к больной лодыжке. Мне вспомнились слова Илая о том, что Шарпа не заставишь лишний раз из дома выйти, потому что он боится снова повредить ногу. На какую-то секунду я ощутила тянущую боль под ребрами — чувство, сравнимое с уколом совести. То есть он действительно не пожалел себя, чтобы прийти ко мне на помощь. Он думал, что спасал меня. На самом же деле он подпустил меня слишком близко. Подпустил к себе шторм, который надвигался прямо на него.

— Ты стала злее, — сказал Шарп. — Прости, но это так. Когда я встретил тебя, ты была простой и честной до предела. А сейчас… сейчас ты как будто сломалась. Твоя злость и ненависть сожгли тебя. Сожгли почти дотла.

— Сломалась?! — вскинулась я. — Вы что-то путаете, коммандер. Может, это боль затуманила вам разум, но все не так, как вы себе придумали! Это вы сломали меня. Сломали во мне мое доверие, уничтожили во мне остатки милосердия, научили меня проклинать и ненавидеть. Это ваша и только ваша вина. Не моя!

— Я сделал тебя тем, кем ты являлась! — Он повысил голос и сжал стакан в пальцах так, что стекло должно было треснуть. — Ты была напугана и потеряна, я приютил тебя, дал тебе надежду, дал тебе повод верить…

— …и разрушили его! — подхватила я. — Вы все разрушили, понимаете? Вы загнали меня в свои рамки, подрезали мне крылья, сотворили из меня свое подобие! А потом… потом… потом, когда моя любовь принесла вам неудобства, вы бросили меня на землю и с улыбкой смотрели, как я разбиваюсь!

Шарп медленно и молча поставил стакан на столик. Похоже, до него начинало доходить, что это были не просто слова.

— Я. Тебя. Вылепил, — сказал он тихо и внушительно. — Я вылепил тебя, как Галатею, я хотел сделать тебя той, кого мне не хватало, чтобы ты была со мной, чтобы ты была моим смыслом! — Он откинулся на спинку дивана, закрыл глаза и сжал кулаки. — Ты мне не веришь. Черт возьми, ты имеешь право не верить мне. Но ты все еще моя! Ты моя, и я буду повторять это до самого конца. Я люблю тебя, Тара. Несмотря на всю твою злость и ненависть. Я нашел любовь в твоей ненависти, потому что ее больше негде было искать, слышишь? Я люблю тебя.

— Нет, неправда! — Я вскочила на ноги, и все тело как будто пронзило током. — У вас было все. Вы могли получить все, что захотите, но вы выбрали меня. Не я вас выбирала — вы воспользовались моей слабостью, моей любовью, моей верой, моей жалостью! Вы смогли обратить все то хорошее, что было во мне, в прах. Вы сделали из меня убийцу. Не заставляйте меня применять мои новые навыки на вас.

Я пристально наблюдала за лицом Шарпа. По глазам было видно, что ему очень плохо. Он с трудом наклонился, посмотрел на меня снизу вверх и протянул руку, но я резко накрыла стакан ладонью.

— Нет уж! — Кажется, он вздрогнул от этого окрика. — Я здесь, а значит, я покончу с этим. Говорите!

— Что я еще должен тебе говорить? — Его явно начинала раздражать вся эта ситуация, но меня несло куда-то в бездну, и я уже не могла остановиться. — Если хочешь уйти — уходи, дверь открыта! Ты все равно вернешься ко мне. Ты же всегда возвращаешься, и это данность, константа, истина в последней инстанции! — Воздуха не хватило, и он запнулся, пытаясь вдохнуть. — Пожалуйста, отдай. Это поможет. Мне же больно.

— Нет.

Я провела пальцами по гладкой поверхности стакана и вдохнула стоявший в воздухе пьянящий запах. Все вокруг как будто замедлилось; я смотрела на бледное и потерянное лицо Шарпа и в какой-то момент различила что-то новое в его глазах. Это был страх — неподдельный, парализующий, неконтролируемый страх.