— Я не могу, — Я наклонила голову и прижала ладони к лицу. — Я столько не успела… и ты ведь тоже…

— Я буду здесь, — Оперевшись на трость, он сделал шаг вперед и положил руку мне на грудь. — Я всегда буду здесь. Просто поверь мне. Я буду там, где ты захочешь хранить память обо мне… но только, если ты останешься в живых. А ты останешься. Ты будешь жить, что бы ни случилось… и все вы…

Обратный отсчет дошел до трех с половиной минут. Сзади послышались шаги: Илай вышел из Сферы и молча остановился недалеко от нас.

— Встань за моей спиной, — попросил Шарп, отворачиваясь от меня. — И… не смотри туда, хорошо? Не надо тебе туда смотреть…

— Николас…

— Прощай.

Оцепенев, я наблюдала, как он подошел к стене и прикоснулся к ней ладонями. Я смотрела, не отрывая взгляда, уже начиная понимать, что вижу все это в последний раз. И я бы понадеялась, что случится чудо, что он успеет подняться назад — но это было невозможно. Я теряла его, он угасал, он уходил. Уходил на верную смерть. Как настоящий командир, как капитан, оставшийся на судне и ушедший вместе с ним ко дну. А я… я стояла, чувствуя, что мое сердце больше не способно биться.

«Встань за моей спиной, встань за моей спиной, встань за моей спиной…»

— Николас, нет!

Я рванулась вперед, но Илай схватил меня за руки, притянул спиной к себе и потащил сквозь синеватую силовую стену. Я кричала и плакала, кажется, даже отбивалась, но все было кончено. Шарп исчез за повернувшейся стеной. Исчез навсегда, а я осталась на своем извечном берегу под названием «прости». Я упала на колени и тихо взвыла, а Илай закрыл меня своей спиной, чтобы я не видела обратного отсчета. Но все было зря: я чувствовала этот метроном в свое крови. Он уже был во мне, и это было необратимо. Не остановить, не удержать, не уберечь…

Я свалилась наземь за несколько секунд до взрыва.

Я ничего не видела.

…Первым воспоминанием от города стали вертолеты. Десятки вертолетов, кружащих в предзакатном небе, как темные низкие облака. Потом — руки Илая, все это время крепко державшие меня. Глаза кроссфайеров и остальных выживших — живые, испуганные, но искрящиеся глаза. Они сидели на земле, а некоторых из них уводили к вертолетам или и вовсе уносили на носилках. Но все они были живы — а это значило, что у Шарпа все получилось.

Его имя зажглось сверкающей лампочкой в моем мозгу. Я вскочила на ноги и осмотрелась, как если бы он успел вернуться, а я могла не заметить этого. Но все было тщетно, и я прекрасно это понимала. Глаза снова наполнились слезами. От горя, от не прошедшего еще страха… и от воздуха.

Воздух струился сквозь наши тела, наполняя их чем-то новым и неизведанным. Мы вдыхали его и кашляли, мы поднимались на ноги и осматривались по сторонам, пытаясь понять, где мы находимся. Город маячил совсем близко — далекий, наполовину разрушенный, израненный, но все такой же родной и желанный. А мы стояли среди руин и боялись поднимать глаза. Кто-то плакал, кто-то смеялся, кто-то молчал так, что из него нельзя было вытянуть ни слова. Касси и Марк сидели вдвоем на усыпанной пеплом земле и молча смотрели вдаль. Джезмин помогала подняться какой-то девочке из альфа-сектора. Колтон стоял в сторонке, перебирая в пальцах горсть поднятой земли. А вертолеты садились и поднимались снова, и от рева моторов уже начинала болеть голова. Я обняла Илая и положила голову ему на плечо.

— И все? — спросила я тихо. — Что теперь?

— Теперь — живем, — усмехнулся он. — Живем дальше. Я знаю, будет сложно, но… мы справимся. Ты справишься. Я обещаю.

Я хотела что-то ответить, но передумала. Хотелось просто стоять вот так и смотреть, как гаснет небо и как зажигаются вдали огни уцелевшего города. Хотелось стоять и понимать, что все это не зря. Что все эти жертвы, все потери, все утраты — все было не зря. И Николас, рискнувший жизнью ради нас… мне так хотелось, чтобы он гордился нами. А для этого надо было жить. Жить так, чтобы его героизм не пропал даром. Не подвести никого из нас. Ни его, ни самих себя.

Мы стояли и смотрели на высокое, совсем не по-военному светящееся небо. Внезапно Илай взял меня за руку и показал в сторону одного из вертолетов. Я прищурилась, вглядываясь вдаль.

И я увидела маму и Питера, бегущих ко мне в лучах багряно-красного заката.

В Джастис-Фоллсе дождливая ночь.

Мы с Касси сидим в одной из комнат реабилитационного центра — места, ставшего нашим вторым домом. С момента битвы за Гарнизон прошло пять лет, и на месте, где стояло это огромное здание, не осталось даже руин. Все руины, которые оставил этот взрыв, нельзя показывать туристам или возводить на них мемориалы. Эти руины вообще никому не видно. Они все еще в наших бьющихся сердцах.

Я ошибалась: мое сердце еще бьется. Ровно так, спокойно, ритмично. Я помню только два момента, когда оно сбилось с привычного темпа. Первый — пять лет назад, когда я с разбегу влетела в мамины объятия, а Питер повис на мне, словно обезьяна на дереве, и не слезал даже тогда, когда у меня затекла спина и я готова была сбросить его на землю. А второй — несколько месяцев назад, когда Илай все-таки вспомнил о своих словах и, протянув кольцо, предложил мне стать его миссис Морено. А сейчас мы сидим вдвоем с Касси в маленькой комнате для часовых, пьем кофе, чтобы не спать, и смотрим, как за окном полощет проливной дождь.

— Давно я не припомню таких дождей, — вздыхает Касси.

Она права. В первое время многим из нас дожди казались чем-то странным и ненормальным, как и снег, как и порывы ветра. Мы, новобранцы, провели в Гарнизоне не так уж много времени, но были те, кто отдал ему месяца и годы своей жизни. Поэтому те, кто оказался сильнее, сразу заступили на вахту. Касси стала медсестрой, а меня Илай отпустил только на позицию дежурной. Это было так странно: сначала — лидер революции, потом — девушка на проходной. Но ничего, я быстро привыкла. Как оказалось, привыкнуть можно ко всему.

Даже к тому, что Николаса Шарпа больше нет.

— Все льет и льет, как будто на год вперед вылиться хочет… — снова произносит Касси, перебивая мои мысли. Она такая чуткая: знает, когда мне нужно прийти в себя, чтобы не начать снова ворошить былое. — Ты сегодня в ночь? Твой отпустил?

— Отпустил, — улыбаюсь я. — Попробовал бы только…

— Да уж, он совсем тобой не командует, — Она тихонько смеется. — Главное, не зазнайся и после свадьбы не начни командовать сама. А то ты это сможешь, ты научена…

Я прислоняюсь виском к стеклу. Оно такое холодное, что аж больно. Касси испуганно умолкает и смотрит на меня с тревогой, понимая, что сказала лишнее.

— Прости. Я не хотела.

— Ерунда, — отвечаю я спокойно. — Я уже привыкла. Никакое горе не длится вечно. Оно всегда кончается… как дождь.

— Как дождь… — Касси проводит пальцами по стеклу и обнимает колени руками. — Ты сильная. Ты быстро справилась. Ты так его любила…

— Я его люблю, — перебиваю я. — Не так, как Илая — так, как его, я никого и никогда не смогу любить… Все по-другому, понимаешь? — Она кивает. — Вот и Илай все понимает. Ему тоже было сложно. Он потерял друга.

— Мы все кого-то потеряли, — говорит она. — Даже те, кто ушел без потерь. Как я, как Марк… Я говорила, дело к свадьбе движется? Они с Элли…

— Да говорила, говорила, — усмехаюсь я. — Всего лишь сто тысяч раз за последние пару суток.

Касси прихлебывает кофе, со стуком отставляет чашку и смотрит на часы. На них — половина четвертого утра.

— Слушай, мне пора, — говорит она и спрыгивает вниз. — Ты тут мой бейджик на веревочке не видела?

— Алле-оп, — Я выхватываю бейджик из кармана жестом фокусника. — Ибо нечего раскидывать свои вещички по всей моей дежурке.

— Я больше не буду! — Она протягивает руку, но я ловко уворачиваюсь и отскакиваю в сторону. — Эй, отдай! Дежурство же! Я опоздаю!

— А ну-ка, отбери!..