– A-а, сеньор Мигель! Вы отдохнули? Знаете, я хотел вам сказать: то посвящение, что вы прочитали сеньору Энсаладе после поединка, оно было такое… такое экспрессивное, дикое. Весьма впечатляюще. Полагаю, вы дали начало новой стихотворной традиции. Впрочем, все новое – это хорошо забытое… а давайте-ка еще по одной?

– Отправьте меня домой, – матадор постарался, чтобы его голос прозвучал уверенно и внятно.

– Э-э… домой? – Брокколи удивленно воззрился на матадора. – Позвольте, но у нас же впереди обширнейшая программа! Путешествие к центру земли, отдых на марсианских озерах. А как же ваши интервью? У нас же завтра несколько интервью! Сеньор Латук, скажите же ему!

– А? Интервью-ю? Да! У нас завтра их куча, целая чертова куча… – очевидно, последняя фраза окончательно подорвала силы долговязого шоумейкера; он замолчал и тихо осел на пол, откуда еще некоторое время раздавались чуть слышные шорохи, а затем послышался свистящий с пришепетыванием храп.

– Домой! И немедленно! – взревел Коретро, сгребая итальянца в охапку.

– Только без рук! Прошу вас! Я все сделаю! – испуганно завопил Брокколи, трепыхаясь в железных объятиях матадора. Он уже успел изведать на себе гнев Мигеля, который, как только остался с компаньонами наедине, бросился на них не хуже дикого быка.

Машина медленно погрузилась в облако мерцающих огней, миновала тихие, заросшие мягкой травой улицы старого города и опустилась перед темнеющей громадой старинного здания. Мигель узнал абрис ресторации сеньора Себастьяна. К удивлению Кортеро, заведение работало. Неисправная голограмма над входом подмигивала поздним посетителям красноватым «Е1». У входа за столиком сидел еще один полуночник. Света было маловато, и Мигель никак не мог разглядеть лицо незнакомца. Было в нем что-то знакомое.

– Вот ваш столик, прошу сюда, – Брокколи опустился на стул перед матадором. – Прежде чем вы отправитесь, нужно утрясти ряд формальностей.

– Скажите, где мне поставить подпись, я не собираюсь читать всякие бумаги!

– Нет-нет, достаточно отпечатка вашего большого пальца вот здесь, – итальянец извлек из кармана маленькую плоскую карточку, замешкался. – Может, все-таки передумаете?

Мигель выхватил у Брокколи маленький квадратик и с силой вдавил палец в шершавую поверхность.

В то же мгновение темнота вокруг принялась сворачиваться, точно лепестки гигантского цветка. На мгновение остановилась, превратившись в ореол мрака, обтекающий нелепую маленькую фигурку итальянца, а затем растворилась в мягком свете летнего вечера. Мигель был дома. И тут брови матадора поползли вверх. Он наконец понял, кого напомнил ему сидящий за столом посетитель.

Сеньор Латук присел за столик, как раз туда, где еще пять минут назад сидел Мигель Кортеро, взглянул на компаньона абсолютно трезвым насмешливым взглядом, улыбнулся.

– Вот видишь, все получилось, а ты боялся.

– Больше всего я беспокоился из-за сеньора Себастьяна и этого чертова памятника, – Брокколи указал подбородком туда, где сидел у стены безмолвный посетитель, – мне пришлось потратить немало усилий, прежде чем он согласился передвинуть эту махину.

– Да уж! Старик ненавидит перемены. Говорит, «на традициях держится мир». А как он похож на своего предка!

– Зато у этого изваяния с реальным Кортеро сходство слабое. И все же был шанс, что он узнает… – Брокколи поднялся и подошел к столику у стены, наклонился над неподвижной фигурой. – Эге, да тут еще и надпись с датой. «Моему другу и завсегдатаю… Мигелю Кортеро. Пусть земля ему будет пухом. Себастьян Дельгадо». Печально.

– Что печально? – Латук удивленно взглянул на своего товарища.

– Мы ведь обманули его. Помнишь, когда он спросил: «Почему выбор пал на меня?»

– Я сказал ему правду.

– Но не всю. Не всю. Самое главное осталось несказанным.

– Человеку не дано узнать день собственной смерти, – веско сказал Латук. – Во всяком случае, от естественных причин. И потом, возьми мы кого-нибудь другого, мог нарушиться естественный ход истории. Побывай я в будущем – непременно проговорился бы.

– Наверное, ты прав, – кивнул Брокколи. – В конце концов, такова его судьба. Смерть от инфаркта. Для мужчин того времени – обычное дело.

– И знаешь, что интересно, – оживился Латук. – Эта журналистка, американка, все это засняла на видео, а потом использовала в веганской пропаганде в США. Из серии «Смотрите! Вот что бывает, когда ешь только мясо».

– Куда интереснее другое, – Брокколи поправил пенсне, поднял голову и пристально посмотрел в лицо напарника. – Когда врачи сделали вскрытие, то обнаружили, что наш знакомый страдал необычным для его профессии заболеванием, которое и вызвало приступ.

– Ну и что? – пожал острыми плечами Латук.

– А то, что в народе такой недуг называется «бычье сердце»!

– Господи! – долговязый испуганно уставился на памятник. – Слушай-ка, поехали отсюда, а то мне что-то не по себе.

– Нельзя уходить не попрощавшись, – Брокколи схватился за свою пышную шевелюру и одним движением сорвал ее с головы. Латук последовал его примеру.

Оба глубоко поклонились сидящему за столом бронзовому матадору. И если бы на месте памятника был настоящий Кортеро, то он непременно удивился бы, узрев бледные, чисто выбритые лысины компаньонов с маленькими, аккуратно подстриженными пучками морковной ботвы.

– Ирэн!

Александр открыл дверь плечом, свалил пакеты на полу в прихожей. Шампанское, торт из «Метрополя» со взбитыми сливками и свежей клубникой, толстая форель, которая еще десять минут назад плавала в бассейне. Сегодня он собственноручно сделает ее на гриле с лимонным соком и зеленью. Именно так, как любила Ирина. Именно так, как любит Ирэн.

– Ирэн!

Новогодний подарок – унибук с квант-процессором и лазерным дисплеем – остался лежать на заднем сиденье машины. Но главный подарок – тонкое золотое колечко с бриллиантом – Александр всегда носил с собой, в кармане пиджака. Уже несколько месяцев.

Семнадцать лет Ирэн исполнилось в конце октября, как и ее матери, но Александр точно помнил, что впервые поцеловал семнадцатилетнюю Ирину под новогодней елкой. Ему хотелось, чтобы и на этот раз все было так же. Ну или почти так же. Разумеется, на это раз все будет происходить не в тесной хрущевке Ирининых родителей, и уж точно не будет Вредного Севы – одноклассника Александра и старшего брата Ирины, который зашел в самый неподходящий момент и зааплодировал. Нет, на этот раз никто не помешает.

Одно останется неизменным: Вертинский будет, томно грассируя, петь – совсем как тогда, двадцать пять лет назад:

– Ирэн! Дочка!

Ответа не было. Наверняка опять нацепила наушники и рубится с приятелями в сетевую игру. Пора бы уже повзрослеть! Александр повесил на крючок куртку, скинул ботинки, сунул ноги в тапочки, поднялся на второй этаж и постучал в дверь комнаты дочки.

– Дорогая! Я дома!

Нет ответа. Александр взялся за ручку и потянул дверь на себя. Она поддалась как-то странно легко. Александра ожгло мгновенным страхом, когда тяжелая дубовая панель соскользнула с петель и начала падать на него. К счастью, он успел отскочить, и створка лишь слегка чиркнула его по лицу, вдавив титановую оправу очков в переносицу. Александр заорал, но крик тут же превратился в жалкое бульканье, когда кровь наполнила нос и рот. Вслепую, вытянув руки, он побрел к ванной, но тут же остановился. Удивительно, но даже в этом состоянии мозг работал четко. Это ловушка. И если его не добили сразу, значит, убийца хочет обставить все как несчастный случай. Следовательно, в ванную идти нельзя – там наверняка ждут. А идти надо в другом направлении. Александр повернулся и тут же наткнулся на косо стоящую поперек коридора дверь. Времени на раздумья не было. Александр встал на четвереньки, поднырнул под препятствие и бросился в свою спальню. Там, в тайнике у изголовья кровати, лежал заряженный револьвер. Вот именно, что лежал. Теперь его не было! Это плохо. Совсем плохо. Это означало, что за нападением стоит кто-то из своих. Кто-то, кто вхож в дом. И… Ирэн! Что они сделали с Ирэн?! Александр разорвал наволочку, прижал к лицу, пытаясь хоть как-то унять кровотечение. Переносица сломана? А, ладно, сейчас это неважно. Сейчас главное – найти хоть какое-то оружие. Ага! Огнетушитель в кладовке! Правда, придется снова выйти в коридор, но в него не выстрелили, пока он сражался с дверью, будем надеяться, пронесет еще раз.