На это возражение опять следует совет: писать надо лучше! Если не умеешь объяснить мне, редкому вымирающему читателю, свои фичи прямо в тексте, значит, плохой писатель, долой из литературы.

Пожалуйста, говорю я, хотите «объяснялок», их есть у меня, только вы ведь не будете читать текст с «объяснялками». И вы сами это прекрасно знаете.

С подобной претензией я сталкиваюсь очень давно, со второй половины 1990-х, когда пытался писать художественные тексты с большим количеством технических деталей: например, тетралогию «Пираты XXI века» о доблестных российских летчиках. Наткнувшись на множество сложных фраз, на описания двигателей и моделей самолетов, критики, в том числе и профессионалы, в ужасе завопили и потребовали от меня в самых резких формах это «безобразие» прекратить, ибо они сами с усами, литературу почитывают не для того, чтобы про элероны с элевонами что-нибудь узнать, а если захотят про них узнать, то всегда отыщут научно-популярную книжку.

Мне много было рассказано о том, что есть, понимаешь, Первушин, такая вещь, как авторское умолчание. Что не надо лишний раз эрудицию демонстрировать, не надо все, что знаешь, на бумагу немедленно вываливать, иначе читатель увидит, что он глупее автора, и обидится. Что самый прогрессивный метод – это метод отказа от каких-либо объяснений. Что особый кайф читатель как раз ловит тогда, когда получает возможность додумывать детали, которые автор не счел нужным ему сообщить… Ну и так далее. Вещи банальные и общеизвестные. Однако, как мы видели раньше, не такие уж сами собой разумеющиеся.

Таким образом, любой автор, который владеет большим объемом информации и стремится поделиться ею с читателями, раньше или позже встает перед неразрешимой дилеммой: если он хочет донести эту информацию, он вынужден насыщать ею текст, но чем сложнее текст, тем меньше у него будет читателей, а следовательно, информация будет донесена до куда меньшего круга, чем он рассчитывал. Повесть «Небо должно быть нашим!» легко превращалась в роман с многочисленными «объяснялками», вплоть до «объяснялки», кто такой Гагарин (мало ли, сейчас подрастает читатель совершенно незамутненный, ему скоро и это придется объяснять), но интересно ли это было бы читателю, если это не интересно было самому автору? Наоборот, автор буквально наслаждался, разбрасывая по тексту фигуры умолчания, намеки, скрытые цитаты и ссылки на массивы информации, – и, честно говоря, рассчитывал, что читатель оценит эту игру и присоединится к ней. Не получилось? Где же в таком случае искать золотую середину?

Выход видится всего один: писатель, которому есть что сказать вне художественного текста, не должен ограничиваться этим самым текстом. В дополнение к собственно тексту он может писать статьи, эссе, публицистику, научно-популярные и документально-исторические книги. И в самом деле – если «объяснялки» мешают решать творческую задачу (например, загромождают текст), то куда разумнее вынести их в отдельную работу, при случае направив к ней читателя, если тот вдруг заинтересуется подробностями. Вообще это весьма почетное дело, особенно среди фантастов. Айзек Азимов написал десятки книг о современном ему состоянии науки, Лайон Спрэг де Камп писал о древних цивилизациях и мифических континентах, Станислав Лем размышлял на общефилософские вопросы и баловался футурологией, Стивен Кинг анализировал природу страха – примеров для подражания в этом смысле более чем достаточно.

Однако любой автор, прибегавший к подобной методике, раньше или позже сталкивается с претензией более высокого порядка. Любознательный представитель вымирающего вида читателей, которого отправляешь на поиски своей документально-исторической книги, более полно раскрывающей идеи, изложенные в такой повести, как «Небо должно быть нашим!», повадился задавать весьма неудобный вопрос: «А какое вы имеете отношение к истории науки и техники? А сколько времени вы провели в архивах?» Когда отвечаешь, что ты, слава богу, не историк и быть им не собираешься, а архивы игнорируешь, читатель понимающе вздыхает и исчезает навсегда.

Читатель в своем праве. Он имеет право требовать высокого профессионализма от писателя, иначе зачем бумагу переводим? Он только путает разные виды профессионализма. Ученый зачастую не владеет литературным языком, историк науки занимается узкоспециальными вопросами, не выходя за пределы своей ниши, а потому не может дать полноценной обобщающей картины – следовательно, и тому и другому нужен литератор (желательно не только с навыками работы в гуманитарной сфере, но и с минимальным техническим образованием), который сумеет вычленить главное в груде фактов и фактиков, изложить это удобочитаемым языком, придумать некую гиперконцепцию. Когда меня спрашивают в очередной раз об архивах, я привожу пример одного моего хорошего знакомого, который когда-то принял участие в создании космической станции «Луна-3», сфотографировавшей обратную сторону Луны, и уже тридцать лет за государственный счет занимается изучением этого (и только этого!) вопроса. Он написал массу статей и даже выпустил небольшим тиражом книгу об этом. Уверяю вас, и эти статьи, и эту книгу читать не просто скучно, а невыносимо скучно: слишком много мелочей, слишком много избыточных деталей. Вся полезная информация занимает не более пяти-шести страниц, а в моей документально-исторической книге «Битва за Луну» (27 авторских листов, 500 иллюстраций) история «Луны-3» занимает и того меньше – одну страницу. Конечно, историку науки или космонавтики монографию моего хорошего друга найти и приобрести необходимо, но если читатель со стороны, вопрошающий, сколько времени я провел в архивах, вдруг бросит все дела и тоже поспешит на ее поиски, то хочу его сразу предупредить: в упомянутом труде есть ошибки в датах, в цифрах, в размерности.

В сущности, писателю вроде меня хватает работы и без архивов. В авгиевых конюшнях, созданных учеными и историками (а они ведь тоже люди, которые имеют нехорошую привычку ошибаться), еще чистить и чистить. Если уж даже в официальных талмудах, выпускаемых госкорпорациями к собственным юбилеям, нет-нет да и встретишь «левый» индекс или «удивительную» дату, то что уж говорить о многочисленной документации, которая часто писалась на коленке в полевых условиях, без соблюдения положенных формальностей. Например, кто может сказать, как звали собаку, первой вышедшую на орбиту? Лайка? Уверены? А может, все-таки Кудрявка? На этот непростой вопрос вам не ответит ни один архив. А если ответит, то потом может оказаться, что он ошибся. Да, архивы тоже ошибаются.

Но вообще, уважаемый читатель, а чем ты заслужил, чтобы я еще и тратил время на архивы? Может, ты готов оплачивать такую работу? Государство мне ее не оплачивает – времена СССР давно миновали.

Еще один пример из моей богатой практики. Двухтомник «Космонавты Сталина» – документальноисторическая книга с публицистическими главами. Сорок восемь авторских листов. Около трехсот иллюстраций, среди них – пятьдесят, специально нарисованных для книги ракетчиком-моделистом Александром Шлядинским. Восемь месяцев жизни. Сорок тысяч рублей на заказ архивных материалов. Предисловие от советника президента РКК «Энергия» Александра Железнякова. Масса положительных отзывов как от профессионалов из ракетно-космической отрасли, так и от любителей истории, включая известных фантастов Олега Дивова и Вячеслава Рыбакова. И что в результате? Тираж – четыре тысячи, который расходился почти год через систему распространения не кого-нибудь, а «Эксмо», не разошелся и попал в позорный слив. Гонорар – шестьдесят тысяч рублей. То есть двадцать тысяч рублей чистой прибыли за восемь месяцев напряженной работы. А ведь если бы я за это время написал два вполне проходных фантастических романа, я получил бы раза в два больше за счет более высокого тиража и более высокой отпускной цены при минимальных затратах. Думаете, писать фантастику труднее, чем документальноисторические книги? Надеюсь, вы так не думаете. Какие там архивы? О чем вы? Когда я пожаловался в Сети на это странное положение вещей, тут же прибежал благодарный читатель, который радостно сообщил, что у нас теперь, слава богу, есть Интернет и даже такие редкие книжки, как «Космонавты Сталина», расходятся приличным тиражом. Можно подумать, я не знаю. Можно подумать, я не вижу, как за две недели на одном из сайтов было скачано двадцать пять тысяч копий плохо вычитанной пиратской версии. Можно подумать, я должен быть благодарен всем, кто скачал, за распространение моего текста.