СЕНЕКА И ПЕТРОНИЙ

Тем не менее все принимали его слабость и нерешительность за мудрость…

Корнелий Тацит

Бесчеловечность римских цезарей, беспристрастно описанная римскими историками, до сих пор заставляет содрогнуться неподготовленных читателей. Трудно понять, чего больше было в характере прославленных пурпуроносных императоров — первобытной дикости или просвещенного бесстыдства.

Казалось, что все эти качества объединил в себе император Нерон, сочетавший в себе звериную жестокость с наглым лицемерием. Он приговорил к смерти собственную мать и отправил ее в плавание на корабле, который развалился на воде. Однако женщина спаслась, и тогда он устроил за ней настоящую охоту. Затем (когда приспешники его все же умертвили ее[5] он сделал вид, что гибель матери повергла его в скорбь, и от своего имени направил послание римскому сенату. В послании он обвинял мать в попытке захвата власти и в покушении на его жизнь, и заявлял при этом, что она сама покончила с собой. Текст этого позорного документа сочинил для Нерона его близкий друг и наставник Сенека.

«Косвенно выказав порицание временам Клавдия, вину за все творившиеся в ею правление безобразия Нерон возложил на свою мать, утверждая, что ее смерть послужит ко благу народа. Более того, он поведал и о злосчастном происшествии на корабле. Но нашелся ли хоть кто-нибудь столь тупоумный, чтобы поверить, что оно было случайным? Или что женщиной, пережившей кораблекрушение, был послан к Нерону с оружием убийца-одиночка, чтобы пробиться сквозь вооруженные отряды и императорский флот? Вот почему неприязненные толки возбуждал уже не Нерон — ведь для его бесчеловечности не хватало слов осуждения, — а сочинивший это послание и вложивший в него утверждения подобного рода Сенека» (Тац. Анн. XIV, II). Вернувшись в Рим, Нерон, «гордый одержанной победой и всеобщей рабской угодливостью, безудержно предался всем заложенным в нем страстям, которые до того времени если не подавляло, то до известной степени сдерживало хоть какое-то уважение к матери» (Тац. Анн. XIV, 13).

Так, с 59 года Нерон вступил на путь самого разнузданного произвола, который закономерно привел его к гибели и к падению всего дома Юлиев-Клавдиев, бывших властителями Рима почти в течение ста лет.

Если в начале своего правления Нерон еще как-то считался с общественным мнением, то впоследствии он его полностью игнорировал.

В 62 году Нерон навлек на себя всеобщую ненависть расправой со своей первой женой, добродетельной Октавией, дочерью Клавдия и Мессалины. Октавия, пользовавшаяся большой любовью народа, была обвинена в прелюбодеянии, выслана из Рима и убита. Эти события послужили сюжетом для сохранившейся до наших дней трагедии «Октавия», сочинение которой приписывается тому же Сенеке. Женой Нерона стала соперница Октавии Поппея Сабина, у которой, по меткой характеристике Тацита, «было все, кроме честной души» (Тац. Анн. XIII, 45). Красивая, развратная, жестокая и лицемерная — она была под стать Нерону, который безумно ее любил; однако через три года в припадке гнева он случайно убил ее, ударив ногой.

Жертвой Нерона стал также и некогда всемогущий Паллант, проложивший ему дорогу к власти: в 62 году Нерон приказал его отравить.

В том же году после смерти Бурра Нерон лишил своей милости воспитателя своего Сенеку, который, хотя и проповедовал всякие хорошие правила, призывая к добродетели и к довольству малым, был, однако, богат и честолюбив в высшей степени. Хитрый Сенека, дабы сохранить себе жизнь, отдал Нерону свои богатства и удалился в уединение.

С 62 года самым влиятельным лицом при Нероне стал Софоний Тигеллин, «человек темного происхождения, который провел молодость в грязи, а старость — в бесстыдстве; он не только вовлек Нерона в преступления, но позволял себе многое за его спиной, а в конце концов его покинул и предал» (Тац. Ист. 1, 72). Во времена Нерона Рим был уже огромным городом с пестрым населением. Римляне не отличались племенной замкнутостью, и въезд в город был открыт для всех. На римских площадях и улицах чужеземцев было больше, чем коренных римлян.

Об этом своеобразии столицы империи Сенека писал так:

«Взгляни на многочисленное население, которое едва помещается в зданиях этого громадного города; большая часть этой толпы не имеет отечества, а собрались эти люди сюда из разных мест и вообще со всего света. Одних сюда привело честолюбие, других — государственные дела, третьих — возложенное на них посольство, четвертых — роскошь, которая ищет для себя удобного места, изобилующего пороками, пятых — страсть к образованию, шестых — зрелища, седьмых — дружба, восьмых — предприимчивость, которой нужно широкое поле деятельности; одни принесли сюда свою продажную красоту, другие — продажное красноречие. Все люди стекаются в этот город, в котором хорошо оплачиваются и добродетели и пороки» (Сенека. Утешительное письмо к Гельвии. 6, 2).

В 65 году в Риме был раскрыт Заговор против Нерона, вследствие чего многие поплатились жизнью. Неизвестно, был ли Сенека в действительности причастен к этому заговору, но он оказался в числе подозреваемых и получил от Нерона приказ покончить с собой.

Тацит так повествует о трагической кончине Сенеки:

«Сохраняя спокойствие духа, Сенека велит принести свое завещание, но так как центурион воспрепятствовал этому, обернувшись к друзьям, восклицает, что раз его лишили возможности отблагодарить их подобающим образом, он завещает им то, что остается единственным, но зато самым драгоценным из его достояния, а именно — образ жизни, которого он держался, и если они будут помнить о нем, то заслужат добрую славу, и это вознаградит их за верность. Вместе с тем он старается удержать их от слез то разговором, то прямым призывом к твердости, спрашивая, где же предписания мудрости, где выработанная в размышлениях стольких лет стойкость в бедствиях? Кому неизвестна кровожадность Нерона? После убийства матери и брата ему только и остается, что умертвить воспитателя своего и наставника. Высказав это и подобное этому как бы для всех, он обнимает жену свою Паулину и, немного смягчившись по сравнению с проявленной перед этим непоколебимостью, просит и умоляет ее не предаваться вечной скорби, но в созерцании его прожитой добродетельно жизни постараться найти достойное утешение, которое облегчит ей тоску о муже. Но она возражает, что сама обрекла себя смерти и требует, чтобы ее убила чужая рука. На это Сенека, не препятствуя ей прославить себя кончиной и побуждаемый к тому же любовью, ибо страшился оставить ту, к которой питал редкостную привязанность, беззащитною перед обидами, ответил: „Я указал на то, что могло бы примирить тебя с жизнью, но ты предпочитаешь благородную смерть; не стану завидовать возвышенности твоего деяния. Пусть мы с равным мужеством и равною твердостью расстанемся с жизнью, но в твоем конце больше величия“. После этого они одновременно вскрыли себе вены на обеих руках. Но так как из старческого и ослабленного скудным питанием тела Сенеки кровь еле текла, он надрезал себе также жилы на голенях и под коленями; изнуренный жестокой болью, чтобы своими страданиями не сломить духа жены и, наблюдая ее мучения, самому не утратить стойкости, он советует ей удалиться в другой покой. И так как даже в последние мгновения его не покинуло красноречие, он позвал писцов и продиктовал многое, что впоследствии было издано.

Однако Нерон, не питая личной ненависти к Паулине и не желая усиливать вызванное его жестокостью всеобщее возмущение, приказывает не допустить ее смерти. По приказу воинов рабы и вольноотпущенники перевязывают ей руки и останавливают кровотечение. Вероятно, она была без сознания: но так как толпа всегда готова во всем усматривать худшее, то не было недостатка в таких людях, которые считали, что в страхе перед неумолимой ненавистью Нерона она домогалась славы верной супруги, решившейся умереть вместе с мужем, но когда у нее возникла надежда на лучшую долю, то она не устояла перед соблазном сохранить жизнь. Она лишь на несколько лет пережила мужа, с похвальным постоянством чтя его память; лицо и тело ее отличались той мертвенной бледностью, которая свидетельствовала о невозместимой потере жизненной силы.

вернуться

5

«Рази в чрево!» — воскликнула, по преданию, несчастная женщина, подставив палачу живот, который выносил чудовище