3 августа Ней был арестован. Допрашивавший его префект полиции Деказ тщетно пытался добиться от маршала признания в предварительном сговоре с Наполеоном, навстречу которому Ней был отправлен с войсками в марте 1815 года.

Правительство Бурбонов столкнулось с препятствиями уже при организации военно-полевого суда, которому предполагалось поручить вынесение приговора Нею. Маршалы Массена и Ожеро сказались больными. Старейший из маршалов — Монсе отверг предложение занять пост председателя суда (к опубликованному в газетах якобы от имени маршала письму, в котором отмечалось, что в то время, как Ней сражался за Францию, его обвинители находились в стане врагов страны, Монсе не имел отношения). Правительство лишило Монсе маршальского звания и изгнало его из палаты пэров. Пост председателя занял маршал Журдан. Ней решительно возражал против передачи его дела в ведение военно-полевого суда и требовал, чтобы его судила палата пэров, членом которой он состоял. Маршал добился успеха. Военный трибунал голосами пятерых судей против двух признал себя некомпетентным в рассмотрении дела Нея. Но это была мнимая победа. У обвиняемого, как выяснилось, было куда больше шансов быть оправданным военным трибуналом, чем палатой пэров, куда по указу короля было направлено дело Нея и где заправляли ультрароялисты, требовавшие крови «изменника». Глава правительства герцог Ришелье, передавая палате пэров королевский указ, заявил, что Нея следует судить не только от имени короля, от имени Франции, но и «от имени Европы». Это было ясное указание на позицию оккупировавших держав. Пруссия требовала расправы над Неем (как признавался фельдмаршал Блюхер), рассчитывая, что это посеет вражду между армией и режимом Реставрации и тем самым ослабит Францию, о расчленении которой мечтали в Берлине. Австрийский канцлер Меттерних, разделявший эти планы, вместе с тем настаивал на суровых мерах в интересах европейской контрреволюции. Английский торийский кабинет и русский царь Александр I считали нужным проявить суровость из прямо противоположных соображений, стремясь укрепить трон Людовика XVIII и сохранить сильную консервативную Францию как важный фактор европейского равновесия сил. Стоит отметить, что позицию Александра I разделяли многие русские офицеры, находившиеся в Париже. Во время приема, который гвардейцы Людовика XVIII устроили в честь русских гостей, один из ультрароялистов стал поносить предателя Нея. Ему неожиданно ответил один из русских. «Я не знаю, сударь, где вы были в 1812 году, — заявил он, — но уверен, что вы не сражались в России. Иначе вы не говорили бы в таком тоне о самом замечательном воине французской армии в этой кампании. О человеке, героическое мужество которого спасало столь многих, которому четыре тысячи французских солдат обязаны своей жизнью. Он завоевал восхищение своих врагов».

Эта импровизированная речь вызвала восторженные аплодисменты собравшихся русских офицеров.

Для тогдашней обстановки было очень характерно, что Нея за измену Людовику XVIII судили на основании… законов времени революции и наполеоновского уголовного кодекса.

При рассмотрении дела в палате пэров, начавшемся 9 ноября, роялист генерал Бурмон заявил, что Ней по собственному желанию и выполняя заранее обдуманное намерение 14 марта 1815 года перешел на сторону Наполеона. Ней утверждал, что его поступок был неожиданным и предопределен настроениями войск. В ходе прений выяснилось, что сам Бурмон, изображавший себя героическим защитником дела Бурбонов, безоговорочно выполнил приказ Нея собрать войска, отлично зная, что маршал объявит им о переходе на сторону Наполеона. Пристрастие палаты было очевидным. Председательствующий Дамбрэ отводил вопросы, ответы на которые могли принести пользу подсудимому. Дамбрэ, в частности, запретил маршалу Даву отвечать на вопрос относительно интерпретации статьи XII Конвенции о капитуляции французских войск. Если бы Даву заявил о том, что поведение Нея явно относится к числу деяний, покрываемых амнистией, которая провозглашалась в этой статье, обвинение потеряло бы всякую юридическую основу. В конце концов Ней предложил своим защитникам не отвечать на речь прокурора, так как им запретили касаться вопроса о статье XII Конвенции. В своем кратком заявлении Ней не без основания сравнил свой процесс с судом над генералом Моро при Наполеоне. 6 декабря палата пэров большинством голосов признала Нея виновным и приговорила его к смерти. Попытка добиться королевского помилования не увенчалась успехом. Маршал был расстрелян утром 7 декабря. Могила Нея на кладбище Пэр-Лашез в Париже была вскрыта в 1903 году. По словам могильщика Дю Мишеля, гроб был пуст.

Как и предвидели более дальновидные роялисты, казнь Нея нанесла режиму Реставрации непоправимый моральный ущерб, хотя сказалась не сразу. Но в конечном счете Франция стала республикой из-за того, что последняя правящая династия скомпрометировала себя подобным образом.

Восшествие на престол Николая I ознаменовалось восстанием на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, подавлением его и казнью декабристов. Это был самый странный мятеж из всех, какие когда-либо поднимались против существующего строя. Во всяком случае, начинался он как самый бескровный.

Больше трех тысяч солдат-гвардейцев под командой офицеров-дворян собрались на Сенатской площади столицы, поднятые горячими речами своих предводителей. Первым выступил на площадь Московский гвардейский полк. Его подняла на восстание революционная речь офицера Александра Бестужева. Полковой командир барон Фредерике хотел было помешать выходу восставших на площадь, но упал с разрубленной головой под ударом сабли офицера Щепина-Ростовского. Солдаты Московского полка пришли на Сенатскую площадь с развевающимся полковым знаменем, зарядив ружья и взяв с собой боевые патроны. Полк построился в боевое каре (четырехугольником) около памятника Петру I. К восставшим подскакал петербургский генерал-губернатор Милорадович и стал уговаривать солдат разойтись и принести присягу. Но начальник штаба восстания офицер Евгений Оболенский штыком повернул лошадь Милорадовича, ранив при этом генерала в бедро, а пуля другого члена тайного общества, Петра Каховского, смертельно ранила Милорадовича. Под командой морских офицеров Николая Бестужева и Арбузова на площадь пришли восставшие моряки — гвардейский морской экипаж, а за ними полк восставших лейб-гренадеров.

Несколько раз по приказу Николая I конная гвардия ходила в атаку на восставшие войска, но все атаки были отбиты ружейным огнем. Заградительная цепь, вышедшая из каре восставших, разоружила царских полицейских. С поднятыми крестами, в торжественном облачении, сверкая бриллиантами, явились «увещевать» войска митрополиты Серафим и Евгений, но тщетно: «солдаты не пошатнулись перед митрополитом», как сказал один из декабристов.

«Надо было решиться положить сему скорый конец, иначе бунт мог сообщиться черни, и тогда окруженные ею войска были бы в самом трудном положении», — писал позже Николай в своих «Записках».

После трех часов дня стало смеркаться. Царь приказал выкатить пушки и стрелять в упор картечью.

Первый залп дали выше солдатских рядов, именно по «черни», которая усеяла крыши Сената и соседних домов. На этот залп восставшие ответили ружейным огнем. Но потом под градом картечи ряды дрогнули, заколебались, падали раненые, убитые. Царские пушки стреляли по толпе, бегущей вдоль Английской и Галерной набережных.