— Он специально показал его мне перед отправкой, зная, что я вам об этом расскажу сеньор, — смущённо добавил Алонсо, — сеньор Иньиго прошу вас, дядя хороший человек и верный, я ручаюсь за него.

— Посмотрим Алонсо, — я вздохнул, — пока у меня нет к нему нареканий. Как вы, кстати, поделили обязанности?

— Он взял на себя слуг и весь дом, я же буду заботиться о вас и вашем быте, — ответил он, — буду нечестен сам собой если не скажу, что он много опытнее меня в управлении хозяйством.

— Меня это полностью устраивает, — согласился я с ним, — так что знай, завтра рано утром мы отправимся к моему новому учителю, а к вечеру пусть служанки подготовят учебный класс к нам придёт ещё один учитель.

— Слушаюсь сеньор, — ответил Алонсо, — если мне ещё позволено будет отметить, то ваш секретарь Бартоло здорово нам помогает при покупках, без него нас бы продавцы просто дурили, ведь ни я, ни дядя не знаем итальянского.

— Предлагаешь продлить ему контракт? — поинтересовался я, — он вроде бы хотел уехать учиться в Феррару.

— Просто хочу сказать, что Бартоло всегда готов помочь и не зря ест наш хлеб сеньор Иньиго, я хотел бы чтобы вы это знали.

— Согласен, парень хороший, даже наверно будет жаль с ним расставаться, — согласился я с Алонсо, поскольку и сам симпатизировал молодому итальянцу.

Рано утром оба моих управляющих метнулись в банк, так что на встречу с кардиналом Виссарионом, мы отправились с деньгами. Я решил последовать совету кардинала Борджиа и отдать все деньги сразу, тем самым показывая полное доверие и уважение к личности кардинала Виссариона.

Утренний Рим мне нравился больше, чем ночной, поскольку город словно сбрасывал с себя плащ разбойника и снова становился набожным и миролюбивым, правда лишь опять до наступления темноты. На улицах появлялись служанки всех возрастов, спеша на рынки, чтобы купить свежие продукты, а на дорогах оказывалось очень много скрипучих телег, бесконечной вереницей ввозя в город товары и продовольствие.

Дом кардинала был весьма небольшой, но как и снимаемый мной, отдельно стоящий. Слуги нас уже ждали, так что приняли лошадь и отпустив Альваро, мы вошли с Алонсо в дом. Ну разумеется вошёл один Алонсо, я был на его спине, но в общем вместе с ним я тоже оказался внутри помещения.

— Синьор, его преосвященство ждёт вас в своём кабинете, — слуга поклонился мне и Алонсо пошёл за ним, вскоре войдя в открытую дверь. В небольшом кабинете, сплошь заваленном книгами и свитками, так что ногой было некуда ступить, и правда нашёлся кардинал, будучи лишь в домашней одежде, а именно суконной длинной накидке до пят.

— Ваше преосвященство, доброе утро, — поздоровался я с ним, а Алонсо спустив меня на кресло, поклонился и поцеловал перстень на руке кардинала.

— Можешь подождать своего сеньора на кухне, слуги тебя покормят, — распорядился он и мой управляющий, поставив на стол почти трёхкилограммовый глухо звякнувший кожаный мешок, откланялся.

— Ты решил заплатить мне вперёд? — даже не открывая его, кардинал понял, что в нём.

— Ваше преосвященство, как я уже говорил вчера, просто знакомство с вами уже для меня честь, — попытался улыбнуться я так, чтобы на лице не возникла зверская гримаса, — а быть вашим учеником было моей несбыточной мечтой до вчерашнего дня. Так что я благодарен богу, что это случилось.

— Аминь, — перекрестился он и задумчиво продолжил, — прежде чем мы начнём, я бы хотел узнать какие именно мои работы ты читал, что тебе понравилось?

— Это весьма сложный вопрос ваше преосвященство, — задумался я, — боюсь ответ покажется вам очень долгим.

Кардинал Виссарион улыбнулся и щёлкнул пальцем по мешку с золотом, который глухо звякнул ему в ответ.

— У нас впереди целый год, сын мой, — пошутил он.

Я подумал и начал с главного, что меня зацепило.

— Платон дал определение человеку ваше преосвященство, как «существо бескрылое, двуногое, с плоскими ногтями, восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях», но как вы правильно заметили в своей работе, на что Диоген Синопский принёс ему ощипанную курицу, так что я считаю, что прежде, чем начинать осмыслять всю работу Платона, надо определиться с первоначальной формулировкой, от которой он отталкивался. Что же всё такое — есть человек.

Взгляд кардинала сразу изменился, и он остро посмотрел на меня.

— Пожалуй ты прав сын мой, наш первый день занятий будет очень длинным, — заметил он, прежде чем он достал свитки на греческом и стал отвечать на мой вопрос.

Закончили мы и правда только следующим утром, настолько же уставшие, насколько довольные друг другом. Я потому, что голова впервые за время нахождения здесь гудела от впитываемых знаний, он оттого, что я как губка всё впитывал и не только мог повторить за ним всё, но и осмыслить это. Для него это было очень важно, и он не уставал об этом мне говорить. Поскольку ему и мне нужно было отдохнуть мы расстались с уговором продолжить на следующее утро, также в это время.

Выспаться я как следует не успел, поскольку едва успел помыться и поесть, а также прикоснуться головой к подушке, как Алонсо разбудил меня, сказав, что пришёл мой учитель. Пришлось наспех одеваться и явиться перед очами взрослого мужчины, который явно ждал меня больше, чем того требовали приличия.

— Сеньор Леон, — я решил начать с извинений, — сразу приношу свои самые глубочайшие извинения. Скажу вам откровенно, в ожидании вас я заснул, поскольку всю ночь занимался со своим первым учителем.

На хмуром лице итальянца появилась лёгкая улыбка.

— Могу я узнать имя того, кто так бессовестно нагружает ребёнка? — поинтересовался он.

— Кардинал Виссарион Никейский, сеньор Леон, — перекрестился я, — очень строгий преподаватель, тут вы правы.

Маска недовольства тут же спала с его лица и он показал своё настоящее, улыбчивое лицо добряка, которое сейчас целиком выражало удивление.

— Вы обучаетесь у его преосвященства? Насколько я знаю, он не берёт себе учеников.

— До вчерашнего дня сеньор Лион, — хмыкнул я, видя, что он больше не сердится на меня, — он не смог устоять перед моим обаянием.

Альберти расхохотался в голос и замахал руками, отгоняя Алонсо, который хотел взять меня на руки. Он сам поднял меня и понёс в наш учебный класс, а я подсказывал ему дорогу. Увидев то, как он был обустроен, итальянец удивился ещё раз.

— Начинаю догадываться сеньор Иньиго, чем вы покорили его преосвященство.

— Его преосвященство Торквемада сказал, что вы сеньор Леон будете обучать меня математике и словесности, — продолжил я за ним, — поскольку, к своему стыду, я не знаком с вашим творчеством, что вы можете мне посоветовать почитать из ваших творений?

— Ой, сеньор Иньиго, какие там творения, просто проба пера, — стал отмахиваться он, но я настоял и он нехотя перечислил.

— Если хотите познакомиться с моим ростом на этом поприще, сеньор Иньиго, то начните с самого раннего — комедии «Филодокс», затем перейдите к «О преимуществе и недостатках науки», ну и из последнего наверно почитайте «О спокойствии души».

— Сегодня же прикажу всё это найти, чтобы к следующему уроку с вами высказать всё, что я думаю о ваших трудах сеньор Леон, — в шутку ответил я и он это понял, снова заразительно рассмеявшись.

— Всё больше рад, что согласился на эту работу, — заявил он мне, отсмеявшись.

— Вы также сказали сеньор Леон — «на этом поприще», — уточнил я, — на что ещё я могу обратить внимание?

— Ну я неким образом поспособствовал постройке Палаццо Ручеллаи во Флоренции, — скромно заметил он, — сейчас работаю над ещё парой проектов дворцов и соборов.

— Вы архитектор? — напрямую решил спросить я.

— Пытаюсь им быть, сеньор Иньиго, — развёл он руками, а до меня дошло, что мои опасения были напрасными, этот смешливый и весёлый дяденька явно какой-то суперкрутой человек, если по его проектам строят дворцы, да ещё и во Флоренции.