— Я ознакомился с вашими трудами ваше преосвященство, — заговорил ребёнок на корявой латыни, но ровным, спокойным тоном, далёким от речи ребёнка двух лет, — и если с вашими выводами по «De conceptione deiparae Mariae», я в целом согласен, то не кажется ли вам, что в «Summa de ecclesia» вы слишком уж отделяете результаты дискусов на Соборах от решения пап? Ведь как иначе мы можем внести что-то новое в учение о боге, если будем зависеть от мнения пусть великого, но одного человека?

Если бы сейчас в окно комнаты влетел ангел, Хуан де Торквемада был бы наверно менее удивлён, чем подобное заявление от маленького ребёнка. Его глаза расширились и отбросив письмо, которое он держал в руках, кардинал наклонился вперёд.

— С какой конкретно частью в моём труде ты не согласен, сын мой? — поинтересовался он.

— В большей части наверно с «De schismaticis et haereticis», — ответил ребёнок без малейшего колебания, — хотя мне так жаль, что ваш труд о защите прав конверсос, а главное булла папы по этому поводу, так мало поколебала людей Кастилии. Но хотя бы Педро Сармьенто отлучили от церкви в назидание остальным, здесь ваша роль просто бесценна, и я благодарен вам за это. Считаю, что новообращённые, пока этого не доказано, должны обладать такими же церковными и светскими правами, как и остальные христиане, иначе мы сами копаем под себя, высказывая недоверие их вере.

Кардинал очень сильно постарался абстрагироваться от того, кого он перед собой видит, поскольку внешний вид ребёнка ну никак не укладывался в его голове с тем, что он говорит.

— Твоя латынь, она плоха, кто тебя обучает? — поинтересовался он, чтобы немного прийти в себя.

— В этом и проблема ваше преосвященство, мне не дают учителей, — пожаловался ребёнок, — мне приходится всё учить самому.

— Причина? — удивился кардинал, — никогда не поверю, что у Мендоса недостаточно денег для этого.

— Ну, я думаю, меня хотят побыстрее спихнуть в какой-нибудь отдалённый монастырь, чтобы я своим видом никого не смущал, — спокойно ответил ребёнок, — так что какой смысл тратить деньги на моё обучение?

Торквемада посерьёзнел.

— Поверь мне дитя, познакомившись с тобой лично, я сделаю всё, чтобы такой ум не остался в впотьмах.

— Благодарю вас ваше преосвященство, — ребёнок попытался склонить голову, но из-за горба ему это не удалось сделать.

— А теперь, — тут кардинал хищно улыбнулся, — я бы хотел подробно узнать у тебя, в чём ты не согласен с моими трудами. Можешь, кстати, перейти на кастильский, спор у нас думаю будет весьма жаркий по этому поводу.

— Как вам будет угодно ваше преосвященство, — гримаса на лице ребёнка должна была, по-видимому, означать улыбку, и он тут же перешёл на родной язык.

* — такое обращение к кардиналам, как «Ваше высокопреосвященство» в римско-католической церкви было впервые даровано папой Урбаном VIII, 10 июня 1630 года особым декретом, так что на момент повествования, обращения к кардиналам такое же как к епископам и архиепископам — «Ваше преосвященство».

Громкие споры и даже те слова, которые обычно священники не произносят, доносились из покоев кардинала до самого заката, только подошедшее время пира и сам дон Иньиго, постучавшийся в дверь, не остановили горячую дискуссию. Всклоченный, возбуждённый кардинал с пеной у рта доказывал что-то маленькому ребёнку, а тот раз за разом вставлял какие-то только им обоим известные фразы из Нового и Ветхого Завета, возмущавшие кардинала, так что дон Иньиго был весьма обеспокоен, как бы внук ни разозлил кардинала и тот уедет от них с негативным решением по его поводу.

Когда слуги унесли ребёнка, который угрожал взрослому завтра продолжить их спор, глава дома Мендоса опустился на соседнее кресло и взволнованно посмотрел на взбудораженного кардинала.

— Ваше преосвященство? Прошу простить меня, если внук позволил себе слишком многое. Его воспитанием по большей части занимается он сам.

Кардинал молчал, явно приходя в себя и успокаиваясь, затем с горящим взором посмотрел на дона Иньиго.

— Я забираю его, — твёрдо сказал он, — весь следующий год он проведёт со мной, а дальше посмотрим.

— Ваше преосвященство, — изумился Иньиго такому решению, — но почему?

— Вы ведь сами хотите от него избавиться, — напрямую ответил Торквемада, — к тому же не даёте нужного образования. Для ума подобного ему, это просто преступление. Я намерен устранить этот пробел и научить его всему, что знаю сам.

— Это так ваше преосвященство, — не стал обманывать верховное духовное лицо дон Иньиго, — но позвольте хотя бы расходы на его содержание взять на себя? Это самое меньшее, что мы можем сделать за вашу помощь.

— Мы никогда не отказываемся от пожертвований, — склонил голову Торквемада, всё ещё явно находясь под впечатлением от прошлого разговора, — завтра я отдохну, а послезавтра мы продолжим путь, я увидел всё, что хотел.

— Я распоряжусь, чтобы скакунов и припасы в дорогу, вам подготовили, — согласился с неожиданно быстрым отъездом кардинала, глава дома Мендоса.

— И мы будем благодарны вам за это, — кивнул кардинал.

Весь следующий день все во дворце Мендосы наблюдали странную картину, как кардинал прогуливается по коридорам, а рядом его слуга несёт ребёнка, с которым его преосвященство разговаривает, часто переходя с кастильского на латынь и обратно, и это нисколько не смущало обоих собеседников, поскольку малыш поступал ровно так же. Все те, кто хотел встретиться с кардиналом были вынуждены удовольствоваться его кратким благословением по отъезду, когда он перекрестил всех и убыл в Рим, увозя с собой ребёнка. Наконец в доме Мендоса исчез так будоражащий всех источник пересудов и те, кто говорил о нём, исключительно только как об «исчадии ада» слегка прикусили языки. Если за ребёнка дона Диего вступилась сама церковь, такие разговоры становились опасными уже для самих распространителей подобных слухов.

12 февраля 1454 A. D., Рим, Италия

Я с самого момента рождения знал, что я не такой как все. Ум взрослого, запертый в теле младенца. Знал, но ничего не мог с этим поделать. Единственным развлечением было разбирать меню интерфейса, который был мне доступен, поскольку я хоть ничего и не знал о том, кто я и почему оказался в таком положении, но вот о цели моего существования мне было прекрасно известно. Я должен был найти монеты, которые я уже знал были так называемыми сребрениками, а точнее тирскими шекелями, которыми расплатились с Иудой за его предательство Христа. Я даже видел несколько из подобных монет, касался их, но они оказались «не теми» которые мне были нужны. Что меня порадовало, что кто-то до меня вложил очки характеристик в определение монет Транслятором, так что мне не требовалось теперь брать их в руки повторно, если я их однажды держал в руках, для меня они в интерфейсе теперь подсвечивались красным, те же, которые я ещё не трогал, были серыми и это здорово должно было мне облегчить работу в будущем по выполнению задания.

Так же взбодрили параметры собственного тела, которые можно было улучшить, а в моём случае ещё и убрать установленные явно не спроста телесные недостатки в виде моих уродств, с которыми я сейчас жил. Этот кто-то явно сделал это намеренно, и я не мог его винить, поскольку не знал его мотивов. Так что главное для меня было задание и набор баллов, а дальше можно было не только убрать все свои физически и психологические недостатки, но ещё и дополнительно усилить собственное тело. Это меня безусловно радовало.

Пока правда в силу возраста мне приходилось лишь учиться и познавать этот мир, но я не расстраивался и несмотря на своё уродство делал всё, чтобы узнать как можно больше, благо вживлённый интерфейс запоминал всё, что я когда-либо видел или бросал мельком взгляд. Я мог в любой момент вывести картинку записи и процитировать всё, что было в этот час и минуту, что конечно вызывало оторопь не только у родителей, но и у слуг.