Я честно и открыто посмотрел ему в них и нагло соврал.

— Клянусь богом, Ваше высочество, что так и будет.

Он кивнул и сказал.

— Завтра грамота и деньги будут у вас, постарайтесь не затягивать с проверкой города, купцы рыдают у меня в ногах, умоляя открыть порт и ворота.

— Ваше высочество, я постараюсь сделать всё в моих силах, чтобы ускорить процесс, — тут я нисколько не соврал.

Когда он нас отпустил и мы попрощались ещё и с крайне задумчивым архиепископом, идя уже только втроём, монах грустно заметил.

— Я хотел тебя осудить брат Иньиго, за богохульство, но не смог.

— Вы о чём брат Иаков? — я сделал вид, что его не понял.

— За это время я слишком хорошо тебя узнал, — вздохнул он, — ты соврал королю, при этом поклявшись богом.

— Отец, — я строго посмотрел на него, — я и не причиню вреда ни ему, ни его людям.

— А если это вступит в спор с нашим заданием? — он прямо посмотрел на меня.

— Я уже смотрел в соборе стоимость индульгенции на этот случай, — пожал я плечами, — богохульство нынче дёшево, всего за пару флоринов бог меня просит.

Отец Иаков тяжело вздохнул.

— Вы против индульгенций брат? — изумился я, — чего я ещё о вас не знаю?

— Позволь, я оставлю эти грешные мысли при себе брат Иньиго, — смиренно ответил он.

— Представляете брат, — воодушевлённо заметил я, — я даже могу убить архиепископа и заплатить за спасение души всего сто тридцать флоринов.

— Твоё тело при этом лишат сана и повесят за убийство, — хмуро ответил он.

— Но я ведь при этом с такой индульгенцией не буду мучатся в Чистилище, так ведь брат Иаков? — с милой улыбкой спросил я его.

— Бог видимо послал мне тебя в наказание за мои грехи, — он тяжко вздохнул и перекрестившись прошептал слова молитвы, прежде чем ответить, — ты вырываешь мои самые потаённые мысли и озвучиваешь их вслух.

Я, копируя его голос, ответил миролюбиво:

— «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!».

— Думаю отец Иаков мы навсегда расстанемся после порученной нам миссии, так что вам недолго со мной мучатся, — добавил я, после слов из Ветхого завета, книги Иова.

— Аминь, — ответил он и перекрестившись замолчал.

Алонсо и Бернард ничего не понимали из нашего разговора, поскольку он вёлся на латыни, но видели, что я повеселел, а отец Иаков загрустил, хотя обычно всё было с точностью до наоборот.

— Отец Иаков, — наперерез нам бросился мужчина, падая на колени и протягивая к брату Иакову руки в мольбе.

— Да сын мой, что случилось? — тут же остановился тот.

— Благословите мою дочь отец, — стал рыдать он, — она бесплодна, и муж хочет отказаться от неё!

— И при этом не хочет возвращать её приданое? — поинтересовался я, поскольку знал истинную причину подобного горя, а не желания помочь дочери. Я на всё смотрел крайне прагматично, стараясь вычислить истинные причины поступков людей, а не ту занавесу слов, которой они всё окружают.

— Да брат, он просто разорит меня этим, — закивал мужчина, — поскольку у меня ещё две дочери на выданье.

Брат Иаков с осуждением посмотрел на меня, но, разумеется, не смог отказаться и кивнул. Мужчина поднялся на ноги, бросился куда-то в сторону и притащил за руку рыдающее юное создание, весьма симпатичное на вид.

— Вот он пустой сосуд греха, отец, — мужчина вручил отцу Иакову руку девушки, — сделайте пожалуйста хоть что-нибудь.

Монах прямо на улице опустился на колени с девушкой на мостовую и положив руку на её живот стал молиться. Продолжалось это довольно длительное время, так что я даже заскучал и крики ребятни рядом о том, какой я урод и монстр, меня больше не развлекали.

— Всё дочь моя, господь теперь с тобой, — брат Иаков перекрестил успокоившуюся девушку, и показал на ожидающего её отца.

— Подойди ко мне дочь моя, шепну тебе пару молитв на ухо, — поманил её я и она, видя, что я в доминиканской робе, без страха подошла ко мне ближе.

— Алонсо закрой уши, — сказал я и когда парень это сделал, наклонившись в кенгурятнике к уху девушки, прошептал.

— Мужу своему, если он и правда хочет наследника, скажи неделю воздерживаться от соитий с тобой или другими женщинами, а после этого длительного воздержания, когда его семя попадёт в тебя, сразу не вставай, подними ноги вверх и полежи так в постели. Понятно?

Лицо девушки стало словно пылающий огонь, краска залила уши, щёки и шею.

— Ну и конечно помолись после этого дочь моя, вреда точно не будет, — перекрестил я её и отпустил.

Когда она, красная от стыда бросилась от меня к отцу, ко мне подошёл брат Иаков, обеспокоенно посмотрев на девушку и меня.

— Что ты ей сказал?

— Пару рекомендаций из трактатов древних врачей, — соврал я, даже не моргнув глазом.

Монах вряд ли мне поверил, но уточнять не стал и мы пошли обратно в монастырь, а уже вечером у меня была грамота от короля и главное, вексель для местного филиала банка Медичи.

— В банк или магистрат? — показал я оба документа брату Иакову, — какое удовольствие будет для меня наибольшим? Получить золото или унизить главу города?

— Я страшусь брат Иньиго, того, каким вы вырастите, — со вздохом ответил он.

— Одно я могу сказать вам точно брат Иаков, — твёрдо сказал я, — вы всегда будете моим учителем по милосердию. Праведнее вас я никого в Риме ещё не встречал.

— А как же бедность и целомудрие брат мой? — поинтересовался он.

— За это у меня будет отвечать Родриго Борджиа, — ответил я, но он моей шутки не понял, так как видимо его не знал. Я же прекрасно знал, что только во дворце у дяди Борджиа обитают пять любовниц молодого парня, чья любвеобильность была у многих на языках. Кости ему не обсасывали только самые ленивые в Риме, коих было очень немного. Но как говорили некоторые, ещё хорошо, что это были девушки. Распущенность нравов была в Риме просто ужасающей, несмотря на тот внешний статус и флёр, который подавался простому народу в виде веры и покаяния. Высшие чины иерархии Святого престола мало в каких удовольствиях себе отказывали.

— Надеюсь это достойный человек, — осторожно ответил монах.

— Я тоже, отец Иаков, — хмыкнул я, веселясь от шутки, понятной только мне.

Что касалось моего вопроса, то победило унижение, так что уже утром я направился в магистрат. Увидев бумагу с подписью короля и его печатью, глава города поменялся в лице.

— Чем я могу вам помочь брат Иньиго? — обратился он ко мне другим тоном, не каким он говорил со мной вчера.

— Я прошу лишь помощи в моём деле, не более того, — мягко и вежливо ответил я, копируя поведение брата Иакова, хотя у самого было дикое делание повозить этой бумагой, но наглой усатой морде, которая вчера надо мной издевалась, но здравый смысл победил, и я не стал накалять обстановку больше необходимого. Так что обсудив с главой города все дела и то, что мне от него потребуется, я перекрестил его и попрощался, а он даже при этом старался не сильно сжимать кулаки от злости.

В банке же меня приняли с распростёртыми объятьями даже несмотря на то, что я забрал часть денег и сказал, что с моими расписками могут приходить и другие люди, чтобы я не таскался с мешком золота по городу. Все вопросы были улажены за пару часов и я, довольный проведённым днём, а также ещё больше довольный Алонсо, с тяжёлым кошелём золота на поясе, отправились в обратный путь к монастырю. Я уже продумывал, где и что организую, так что завтра требовалось обзавестись всеми выделенными мне помощниками, поговорить с ними и приступать к работе. Время халявы закончилось, впереди предстояло сделать много работы.

20 марта 1455 A. D., Неаполь, Неаполитанское королевство

— Верующий с номером А-13, — молодая монахиня повернулась к группе горожан, над которыми висела большая буква A, — пройдите к столу с изображением Девы Марии.

Поскольку большинство жителей Неаполя не умело ни читать, ни считать, то проблему как организовать людские потоки так, чтобы было меньше очередей, я обдумывал очень долго. Только какие-то глубинные мысли из подсознания помогли мне это хоть как-то разделить на множество мелких рутинных операций, которые могли выполнять неквалифицированные помощники, которыми были либо монахи, либо служащие магистрата, временно приданые мне в помощь.