— Выборы нового папы, очевидно, — ответил ему я, но его интересовало другое.

— Что будет с нами? С городом?

— Мы должны закончить здесь, поскольку уже потратили много времени, сил и средств, — на меня посмотрел брат Иаков, — но в Милан, мы не поедим, а вернёмся в Рим на доклад новому папе, который и решит, что нам делать дальше.

— Согласен, — кивнул я, радостный уже оттого, что второй город отменяется. Мне было откровенно скучно в Неаполе и в отсутствии собственных средств нечем было заняться, кроме прямых обязанностей. А настроив их, они уже превращались в рутину, поэтому я и вызвался помогать отцу Иакову разбирать доносы, формировать списки, с кем нужно провести беседы и поскольку обрабатывать большие массивы данных у меня получалось быстрее их всех вместе взятых, то он этим стал бессовестно пользоваться взвалив на меня вообще всю работу по сведению слухов, доносов, сплетен и жалоб, которые вели к конкретным именам, в какую-то удобоваримую форму.

— Что же, — брат Иаков посмотрел на остальных инквизиторов, откладывая в сторону пачку, где были вызовы в суд определённых граждан, — начнём с этим.

— Разумеется брат, — склонил голову один из них, — эти самые простые случаи, их можно разобрать быстро. Всё сложное оставим для более серьёзного разбирательства.

— Я тогда ещё раз проверю, что тюрьмы и писцы готовы, — добавил я, — в остальном не думаю, что моя помощь вам понадобится. Я ничего не понимаю в расследовании.

— Боюсь я вынужден попросить тебя брат Иньиго присутствовать на допросах, — самый старший инквизитор из этой тройки повернулся ко мне. Они уже давно перестали воспринимать меня как ребёнка, когда увидели мои управленческие возможности, так что, как и брат Иаков, говорили на равных.

— Зачем? — удивился я.

— Ты помнишь всё, — улыбнулся мне он, — нам будет быстрее спросить тебя, чем рыться в кипе документов.

— Ну нет, — покачал головой я, — настолько упрощать я вам дело не хочу, своих забот хватает.

В комнату, перерывая наш разговор вошёл худой мальчик лет десяти, в монашеской робе, но его лицо показалось мне знакомым. Он поклонился всем, затем заменил наши кружки, поставив чистые и расставил тарелки с нарезанными дольками яблоками. Аккуратно нарезанными долями, как я подметил.

— Благодарю тебя Джакопо, — сказал брат Иаков, — помой посуду и верни её брату Херону.

— Слушаюсь отец Иаков, — поклонился он.

— Знакомое лицо, — я задумался, вспоминая, где я мог его видеть, поскольку последние две недели тысячи человеческих лиц мелькали перед моими глазами.

— Это тот мальчик которого ты спас Иньиго, — обратился ко мне монах, — и которого выставят на улицу, как только мы уедем из города.

— Даже не просите снова брат Иаков! — я сразу вспомнил кто это, поскольку вопрос о ребёнке, от которого отказалась мать, поднимался в разговорах не первый раз. Отец Иаков рассказал мне, что ходил с ним к ней домой, но она завела себе мужчину и ребёнок ей был не нужен. Женщина сказала, чтобы он больше не приходил сюда и искал себе пропитание сам. В монастырь его было не пристроить, так что священник чем больше шло время, тем лучше понимал, что он никому не нужен. Стоит нам уехать, он сразу же если не попадёт на городское дно, то с ним явно случится что-то плохое. Без крова над головой, родителей и средств к пропитанию ему ничего хорошего не светило. Понимал это и мальчишка, стараясь всем угодить брату Иакову и нам в том числе. Вот только все его жалели, пытались куда-то пристроить, но таких как он в портовом городе были сотни, и они мало кому были нужны, сбиваясь в банды и ночью грабя людей или дома.

— И не я его спас, а вы! — добавил я, стараясь отмежеваться от парня, как можно дальше.

— Накормил и оплатил его переноску в монастырь ты, — напомнил он, — так что бог не простит тебя, если с ним что-то случится.

— Отец, — я хмуро посмотрел на него, — не пытайтесь воздействовать на мою совесть. Нельзя надавить на то, чего нет.

Он покачал головой, но не стал настаивать, чтобы я помог мальчишке. Правда, как именно он не знал и сам. Не мог же я ему просто дать денег. Это сразу станет известно и ещё хорошо будет, если его просто ограбят при этом.

— Братья, давайте вернёмся к нашим делам, — мирно предложил старший из инквизиторов.

— Хорошо брат Стефан, — согласился брат Иаков.

— Брат Иньиго, отдадите префектам районов повестки в суд? — спросил он у меня.

— Хорошо, — кивнул я.

На этом мы сегодня закончили, поскольку с завтра начинались именно допросы, предпоследний акт проверки города.

— Элизабетта Галиотта — это вы? — самой первой опрашиваемой, которая сама явилась по повестке, оказалась худая женщина сорока лет. Её взгляд бегал между инквизиторами, которые сидели за одним столом, а по бокам сидели писцы, которые записывали весь допрос дословно.

— Да ваше преосвященство, — закивала она.

— Просто отец Стефан, я не епископ, — поправил её инквизитор. — Расскажите, какой грех чувствуете вы за собой.

— Никакого, отец Стефан, — так быстро сказала она, что стало понятно, что она что-то скрывает.

— Каких людей вы можете назвать своими врагами или которые могут на вас показать из личной обиды?

— Есть отец Стефан, — закивала она, став перечислять десяток имён, которые тут же записали.

— Не ссорилась ли ты недавно с соседями или родственниками? — продолжил он допрос.

— С соседкой, женой молочницей повыдёргивали волосы друг дружке, — покивала она, — эта нехорошая женщина носила слухи обо мне по кварталу.

— Какого рода слухи? — голос отца Иакова, вмешавшийся в разговор, был сама доброта.

— Что я якобы положила плаценту от её неродившегося ребёнка под алтарь в церкви, — нехотя ответила она.

— А ты клала этот предмет дочь моя? — поинтересовался отец Иаков.

— Нет конечно! — она отвела взгляд от него, так что даже мне было понятно, что она врёт, а вот инквизиторы даже не моргнули. Они продолжали допрос в ровном спокойном тоне.

— А что вы делали второго января сего года в час по полудни? — неожиданно поинтересовался у женщины молчавший до этого инквизитор.

Вопрос вызвал у женщины ступор.

— Отец, я не помню этого! — изумилась она.

Допрос продолжался четыре часа без перерыва, когда женщина явно стала уставать и забывать на какие вопросы, она что отвечала ранее. А поскольку всё записывалось, то инквизиторы раз за разом со спокойным тоном говорили ей, что час назад она говорила иное. Наконец, после одного из таких вопросов, женщина не выдержала и упала на пол, залившись слезами.

— Боже прости меня, — Элизабетта протянула руки к инквизиторам, — я согрешила.

— Ты признаёшься в грехе дочь моя? — отец Стефан подошёл к ней с бумагой.

— Да признаюсь! — закивала она и подписала признание.

— Отведите её в камеру, допрос продолжится завтра, — сказал отец Иаков, обращаясь ко мне.

Я лишь показал жестом и Бернард, подхватил женщину, чтобы отвести её и отдать в руки стражи, которая отведёт её в тюрьму. Она была неподалёку от дома префекта района, в котором мы находились сейчас. Собственно говоря, помещение и было выбрано мной именно из-за близости с тюрьмой, чтобы не водить обвиняемых через весь город.

Когда её увели я обратился к инквизиторам.

— Братья, а можете мне ответить на вопросы, которые у меня возникли? Простите если они покажутся вам глупыми, но я уже говорил, что ничего не понимаю в расследовании.

— Конечно брат Иньиго, — кивнул старший инквизитор, — и тебе точно не стоит ни в чём извиняться, твоё стремление к знаниям можно только похвалить.

— Почему её отвели в тюрьму? — поинтересовался я, — она же во всём созналась.

— Мы ведь несветские власти брат, — улыбнулся отец Иаков, — это им достаточно признания, чтобы вынести приговор. У церкви стоит другая цель. Мы должны опросить свидетелей, которые донесли на неё, чтобы сверить их показания с её, убедиться, что она действовала одна и ей никто не помогал. Только после этого мы можем вынести ей епитимью за совершённое деяние.