— Сеньор Леон, вы же христианин и знаете, что люди кидали камни в самого Христа, когда он нёс крест за них на Голгофу, — мирно ответил я, — но кто потом из них не сожалел о содеянном?

Мужчина был явно не дураком, поскольку заинтересованно посмотрел на меня.

— Что вы предлагаете синьор?

— Яков перейдёт в христианство и женится на вашей дочери, — я посмотрел на него внимательно, — а я буду тем добрым самаритянином, который поможет дедушке ощутить всю радость от рождения законного внука.

— Насколько добрым? — глаза торговца блеснули, он без ошибки чувствовал, когда дело запахло барышом.

— А во сколько вы оцениваете сеньор возвращение блудной дочери, которая не только вернётся в семью, но ещё и будет счастливой женой и матерью? — ответил я вопросом на вопрос.

На лице мужчины разлилась блаженная улыбка, пошли разговоры, в которых он был явно профессионалом.

— Двести флоринов синьор и моя любовь к ней воспарит на крыльях любви, — озвучил он сумму.

— Ну или вы останетесь «дедом иудейского ублюдка», — мирно сказал я, не повышая голоса ни на тон.

Он поморщился.

— Синьор ну хотя бы сто пятьдесят? — заискивающе он посмотрел на меня.

Я отрицательно покачал головой.

— Сто? — с надеждой посмотрел он на меня.

Сделав вид, что задумался, я покивал головой, вызвав у него приступ радости.

— Но сеньор Лион, — я строго посмотрел на него, — мы оставим письменный договор об этом нашем небольшом уговоре и его я передам своему другу сеньору Амандо. Вам знаком этот добрый человек?

Мужчина вздрогнул от испуга.

— Это перфект нашего района, — покивал он.

— Так вот, если он узнает, что вы, взяв деньги, нарушили наш с вами договор, он просто даст знать об этом мне и всё, — улыбнулся я.

— Синьор, простите не знаю вашего имени, лишь прозвище на улицах, которое не стоит произносить при вас вслух, — смущённо пожал он плечами и тоже стал серьёзным, — за сто флоринов, я буду снова любить дочь ровно так же, как полюбил её в день её рождения.

— Что же невеста согласна, родственники тоже, осталось уговорить жениха, — улыбнулся я ему.

— А-а-а, так он ещё даже об этом не знает, синьор? — удивился отец девушки.

— Сеньор Леон, он сейчас в тюрьме, — улыбнулся я, как можно более мило, с учётом своего уродливого лица, — я посещу его там со своими братьями инквизиторами. Знаете, они бывают очень убедительными, особенно если это касается вопросов веры.

Мужчина вздрогнул и перекрестился.

— До встречи на свадьбе вашей дочери, сеньор Леон, — склонил я голову, он поднялся и перекрестившись проводил меня до двери. Когда она закрылась, мы с Бернардом услышали раздавшийся за ней вздох облегчения.

— В тюрьму синьор Иньиго? — усмехнулся швейцарец.

— Всё верно Бернард.

По пути, я решил немного поменять сценарий своего общения с парнем, и мы свернули к магистрату, где проводилось дознание. Спустившись вниз, я увидел, как инквизиторы снова кого-то пытали, в общем были в своём рабочем процессе.

Дав знак палачу, чтобы не крутил больше рычаги и голос пытаемого не перебивал меня, я обратился к брату Иакову.

— Вы не окажите мне небольшую помощь в убеждении одного человека брат?

— Смотря в чём вы хотите его убедить брат Иньиго, — улыбнулся он.

— Принять истинную веру, разумеется, — перекрестился я, — что может быть важнее этого?

— Только любовь к господу нашему, — согласился со мной инквизитор, — но, конечно, брат Иньиго, я с радостью вам помогу в этом деле.

— Вскоре приведут юношу, еврея, думаю знакомого вам по делу той обесчещенной им девушки, — сказал я и он кивнул, поскольку помнил, что я ей занялся, — так вот она сама и её отец согласны, что если он перейдёт в христианство, то они готовы принять его в семью в качестве мужа и будущего отца её ребёнка.

Брат Иаков изумлённо посмотрел на меня и к нам прислушиваясь, подошёл ещё и отец Стефан.

— Они согласны? Оба? — удивился он, — когда я с ними разговаривал, девушка хотела наложить на себя руки, а её отец грозился отдать её в монастырь. Откуда у них такие быстрые перемены в своих убеждениях?

— Слово господа, что я несу в себе, — улыбнулся я, — услышав его, они сразу передумали, поняв, как важно обеспечить любовь и заботу новообращённой душе из языческой тёмной веры.

— Мы не можем сомневаться в словах нашего брата, — удивлённо покивал головой брат Стефан, — так что с радостью поможем церкви обрести нового верующего.

— Тогда через час поприсутствуете пожалуйста при нашем с ним разговоре, — обрадовался я и они согласились.

Всегда камера, где проводились допросы с помощью дыбы, мылась перед тем, как туда заводили следующего допрашиваемого, так как многие не выдерживали пыток и многое из неприятно пахнущих выделений оставлялось после допрашиваемых на досках и полу. Не говоря уже о том, что никогда старый и новый допрашиваемый не пересекались здесь. Но не в этот раз. Я приказал камеру не только не убирать, но ещё и завести Якова ровно в тот момент, когда палач поворачивал рычаги колеса на дыбе. Так что иудей своими глазами увидел и последствия этого поворота и ушами услышал боль, которую эти пытки причиняют.

У Якова закатились глаза, и он сполз по стенке в руках приведших его стражников.

— Всё, можете допрашиваемого убирать, — показал я стражникам на мужчину на дыбе, — и принесите мне воды.

Когда иудей, лицо которого я щедро сбрызнул холодной водой, пришёл в себя, то он ещё больше побледнел, когда понял, что его раздевают и самого готовят в пытке.

— Подождите любезные, — остановил я палачей и те с поклоном отошли.

Молодой парень с ужасом в глазах посмотрел на меня.

— Представляете Яков, сегодня видел Лауру, — обратился я к нему, — бедняжка так по тебе скучает.

— Я тоже по ней очень скучаю синьор, — он посмотрел на меня, затем на дыбу, палачей и слёзы потекли по его щекам.

— Девочка умоляла меня поговорить с тобой, чтобы ты вернулся к ней, — спокойным, убаюкивающим тоном продолжил я.

— Разве это возможно синьор? — удивился этому парень, в глазах которого вспыхнула внезапная искра надежды

— Она сказала, что её семья примет тебя, если ты перейдёшь в христианство, — кивнул я.

— Но моя семья, она будет тогда считать меня предателем веры синьор! — обречённо сказал он, — неужели нельзя решить вопрос как-то по-другому?

— У тебя есть другие варианты? Поделись ими со мной, — ласково попросил его я.

Тот задумался и покачал головой.

— Что же, тогда я сделал всё, о чём она меня попросила, — кивнул я, — моя совесть теперь чиста.

— Бернард, мы уходим, — обратился я к швейцарцу, а палачи по моему знаку схватили Якова и потащили его к дыбе.

— Я согласен! Я согласен принять христианство! — закричал он, когда они стали привязывать его лодыжки и запястья верёвками к блокам.

— Отец Иаков поможет тебе обрести веру и уже вечером сын мой ты воссоединишься с любимой, — улыбнулся я, — а пока же, чтобы ты не передумал, выпей это за моё здоровье.

Бернард протянул ему кувшин купленного по дороге молока.

— И закуси, торговец сказал, что это лучшая свиная колбаса из всех, что я когда-либо ел, — ласково улыбнулся я ему.

Яков брезгливо посмотрел на тот и другой предмет, но посмотрев на палачей, откусил и прожевал кусок колбасы, запив это молоком. Рвотные позывы под моим взглядом он с трудом, но сдержал, так что я позвал брата Иакова, который и повёл его в церковь неподалёку.

— Любезные сеньоры, — когда его увели, я улыбнулся палачам, которые веселились, после его ухода, — благодарю вас за помощь.

С этими словами я показал Бернарду передать им по два флорина, которые тут же исчезли в их огромных руках. Оба мне поклонились.

— Синьор Иньиго, мы всегда в вашем распоряжении, — заверили они меня.

Этим вечером я и правда заглянул в дом сеньора Леона, чтобы узнать о воссоединении двух любящих сердец и ещё более счастливого отца девушки, который получил кошель блестящих, приятно звучавших золотых монет. Также я узнал у чуть грустного новообращённого, что отец Иаков не освободил его от епитимьи, так что в день аутодафе он тоже будет участвовать в празднике, как и другие грешники, приговоры которым будут зачитывать в этот день.