"Теперь Ада прошла весь путь, – думал я. – Круг замкнулся. Идти предстоит по уже пройденному. Что же ожидает ее дальше?.."

В клубе "Орлеан" снова был устроен прием. Я отправился туда во фраке, который не надевал уже несколько лет, с того дня, как Ада потерпела здесь сокрушительное фиаско.

Ада совершенно умышленно принимала гостей одна. В тот последний раз она была только первой леди, женой губернатора – в прошлом доморощенного исполнителя народных песен и окружного шерифа. Теперь она сама была волею божьей губернатором Луизианы, и ее танки только что штурмом взяли Новый Орлеан.

У входа гостей встречали пять чиновников различных рангов во фраках и белых галстуках и генерал-майор Роберт Янси в парадной генеральской форме с двумя блестящими звездами на погонах. Ада стояла в отдалении – величественная, словно королева.

На прием явились почти все, кто не мог покинуть город, привык пользоваться его удовольствиями, добывать здесь средства к существованию. Были, правда, исключения. Не пришла, например, миссис Анри де ля Пейр Наварра – уж она-то не опасалась за свои доходы, не страшилась репрессий и считала себя единственным влиятельным лицом в городе. Однако шесть семейств, хотя они и дорожили своими связями с ней, поскольку она была де ля Пейр, да к тому же Наварра, все же пришли, как и некоторые другие, и все они не скупились на знаки почтения, правда вынужденного и потому болезненного, как удары бича. Я увидел чету Рейли, чету Льюин, чету Фрассо, миссис Дороти Грант и многих других, чьи фамилии я запомнил еще по первому приему. Не пришли, но поминутно упоминались: доктор Смит, Блэр де Нэгри, полковник Бартлет и фон Паулюс.

Не сочли нужным прибыть и еще некоторые лица, которых я видел на том, другом, приеме: Карло Чеджиано, Эрни Морис, Чарлз Лемонд и Луис Лемор.

Ада приветствовала гостей холодно и молча, величественным кивком, не снисходя даже до официальной улыбки. Но со мной она заговорила.

– Как хорошо, что ты пришел, Стив. – Она тепло улыбнулась, но, как только я отошел от нее, ее лицо, словно от поворота выключателя, снова стало величественно-ледяным. Гремел оркестр, постепенно пустели наполненные пуншем огромные хрустальные вазы, прием шел своим чередом, в строгом соответствии с протоколом, и закончился, как и полагалось, в установленное время.

Я подошел к хозяйке, собираясь поблагодарить ее и откланяться, но она сказала:

– Стив, может, ты останешься поужинать? Мне надо поговорить с тобой.

– Это что, приказ?

– Нет, просьба, – произнесла она, чуть ли не извиняясь.

Она жила в том же особняке, где когда-то произошел столь памятный мне и будивший столь болезненные воспоминания прием. Я не сомневался, что Ада выбрала его не случайно. Правда, когда дворецкий подал индейку, золотисто-розоватую ветчину и шампанское в ведерке со льдом, она объяснила, что сняла дом всего на месяц.

– На этот раз ты не намерена продлить бурное веселье? – спросил я.

– Нет, на этот раз не намерена, – ответила Ада, усмехаясь с каким-то мрачным удовлетворением. – На этот раз я хотела только доказать кое-что.

– И, видимо, доказала.

– Видимо, да. – Ада, все еще улыбаясь, опустилась в красное мягкое кресло, чем-то напоминавшее трон. – Видимо, да.

– В таком случае ты не задержишься тут надолго.

– Нет, не задержусь. Хотя могла бы. На этот раз могла бы. Сейчас я покажу тебе кое-что.

Ада встала, прошла по комнате в том же роскошном голубом платье – она не удосужилась переодеться во что-нибудь более уютное, вероятно, считала, что ей и в этом уютно, – достала из белого письменного стола в стиле эпохи Людовика XIV пачку белых конвертов и подала мне.

– Взгляни.

Я просмотрел их. Это были приглашения на различные званые приемы и вечера, устраиваемые наиболее известными горожанами.

Пожалуй, было несколько странно, забавно и даже печально, что губернатор штата находит нужным демонстрировать пачку приглашений в качестве доказательства своей победы. Наверно, такое могло быть только в Новом Орлеане.

Ада улыбнулась одновременно устало, торжествующе и несколько насмешливо.

– Приятно, правда? Как ты думаешь, может, они просто вспомнили о докторе Стерлинге Смите, де Нэгри, полковнике Бартлете? Не говоря уже о танках на Канал-стрит?

Я пожал плечами. Ада сама ответила на свой вопрос. Мне стало жаль ее. В эту минуту она опять превратилась в моих глазах во всеми забытую беспризорную девчонку из трущоб Нового Орлеана. Она силой заставила признать себя, чего так долго и так упорно добивалась, но понимала, что признание это мертво и ровным счетом ничего не стоит. Мне вдруг захотелось утешить ее. Но, взглянув на жесткие черты ее застывшего лица, на ее великолепный туалет, я решил, что это невозможно. Разве императрицы нуждаются в утешении?..

– Нет, – продолжала Ада, – я не собираюсь посещать приемы. Я не пойду на них, но я заставила этих людей пригласить меня. Вынудила сделать это. Да, вынудила! – Теперь только триумф сиял на ее холодном лице. Потом улыбнулась и совсем другим тоном добавила: – Давай выпьем шампанского.

Я налил вино, и, когда передавал ей бокал, она прикоснулась к моей руке. Больше между нами ничего не произошло.

На следующий день Ада вернулась в Батон-Руж и отправилась в Капитолий. Она ехала в губернаторском черном лимузине, похожем на катафалк, в сопровождении эскорта из шести полицейских на мотоциклах с включенными сиренами. После ее отъезда я почувствовал себя так, словно что-то потерял, – как и в тот день, когда она уехала и оставила меня одного в гостинице на острове. Да, да, я действительно что-то потерял. Я понял это еще в ту минуту, когда увидел ее танки на Канал-стрит. И дело не в том, что она стала какой-то другой, а в том, что она преуспела, и преуспела полностью. Ничто так не отдаляет вас от победителя, как его успех.

Я все время спрашивал себя, не является ли ее взлет той наивысшей точкой, после которой неизбежно начинается падение и утрата достигнутой власти. Неизбежность существования этой точки я постиг, занявшись по мере возвышения Ады изучением пути, пройденного самыми разными диктаторами. Разумеется, Ада ни в коем случае не была внешне похожа на тех диктаторов-мужчин верхом на коне, какими их любили изображать в учебниках по истории, а ее "кадиллак" ничуть не напоминал лошадь, хоть и имел мотор в 380 лошадиных сил. Но если не принимать во внимание все внешние признаки, она вполне соответствовала общепринятому понятию о диктаторе. А поскольку все они, от Хоремхеба и Наполеона до Хьюи Лонга, были оппортунистами, руководствовались только собственным разумом и заботились в конечном счете лишь о собственной персоне, то в широких масштабах обычно действовали неразумно. Захват ими власти, по-видимому, был в прямой зависимости от того, насколько это устраивало те силы, которых люди интересовали только тогда, когда их можно было использовать.

Так вот, использовав диктатора в качестве копья, силы эти бросали его на произвол судьбы, и тогда начиналось падение.

Не достигла ли она этой точки?

О том, как танки Ады захватили Новый Орлеан, я прочитал в газете, полученной часа в два дня. Зачем? Вот первый вопрос, который я задал себе. Зачем она так поступила? Она могла бы и не пускаться на подобную крайность, потому что, подождав немного, все равно добилась бы своего.

И еще один вопрос возник у меня: не упустил ли я прекрасную возможность дать ход тому, чем располагал? Но нет, очевидно, не упустил. Поскольку, собственно говоря, еще не собрал достаточно улик. Однако не это до сих пор останавливало меня. Я хотел проделать все сам, лично. А для этого нужно было окончательно окрепнуть.

Я посмотрел на море и вдруг подумал: "А не начать ли мне сегодня же?"

Через минуту я уже был на пляже, бросился в воду и поплыл.