Тем временем Бичем склонился над связанным мальчиком.

– Зачем он разделся? – спросил я.

Ласло секунду изучал убийцу, потом ответил:

– Кровь. Он не хочет запачкать одежду.

Фигура перед нами отложила нож и принялась гладить извивающееся юное тело.

– Но ведь это не единственная причина? – продолжал Ласло с некоторым удивлением.

На лице Бичема по-прежнему не отражалось ничего – ни гнева, ни похоти. Он коснулся торса мальчика, провел по его конечностям – безразлично, как хирург в анатомическом театре; на мгновение он замер лишь в тот момент, когда его рука достигла гениталий жертвы. Несколько минут он поглаживал их, затем зашел мальчику за спину, одной рукой лаская его обращенные к небу ягодицы, а другой потирая свой член. Я живо представил, что за этим последует, и мне стало так дурно, что я отвернулся.

– Но я думал… – пробормотал я чуть ли не с негодованием, – я думал, он не насилует их.

Ласло продолжал наблюдать.

– Это не значит, что он не пытается, – рассудил он. – Это очень сложный миг, Джон. Он писал, что не «осквернял» детей. Но кто сказал, что он не пытался это сделать?

Я повернул голову и увидел, что, поглаживая мальчика, Бичем, похоже, так и не смог вызвать у себя эрекцию.

– Что ж, – брезгливо подытожил я, – если он так хочет это сделать, почему же…

– Да потому что фактически он этого не хочет, – ответил Крайцлер. Его и так вытянутая шея вытянулась еще больше, когда он кивнул, наконец понимая истинный смысл разворачивающейся перед нами драмы. – Он ощущает маниакальную силу толкающую его на это, как и на убийство, – но это не желание. И хотя он может заставить себя убить, принудить себя к изнасилованию он не может.

Словно в ответ на заключение Ласло, Бичем взвыл от укоренившегося в нем разочарования и простер к небесам ручищи, сотрясаясь всем телом. Затем снова посмотрел вниз, обошел мальчика, склонился и сомкнул длинные пальцы на его горле.

– Нет! – вдруг крикнул Крайцлер. – Нет, Яфет, ради бога, ты же не хочешь этого…

– Не говори это имя! – заорал в ответ убийца, а мальчик захрипел и принялся извиваться под его руками. – Я убью тебя, грязный…

Неожиданно слева раздался чей-то голос, показавшийся мне очень знакомым:

– Никого ты больше не убьешь, жалкий ублюдок.

Несмотря на жуткую боль в шее, я быстро повернул голову и увидел Коннора – он быстро шагал по променаду с внушительным револьвером «уэбли» калибра. 445 в руке. За спиной Коннора маячили две фигуры, уже обретшие черты старых знакомых: те же громилы, что преследовали нас с Сарой у Санторелли и следили за нами до фермы Адама Дьюри; это их мне пришлось так бесцеремонно ссадить с поезда Бостон – Нью-Йорк. Хитрые глазки Коннора сжались в щелочки, когда он шагнул навстречу Бичему:

– Ты что, не слышал меня? Отвали от пацана.

Очень медленно Бичем разжал руки. Его лицо приняло совершенно пустое выражение, а затем разительно изменилось: впервые на нем отразились какие-то чувства – и это был панический страх. Его глаза расширились до предела, а затем стали моргать судорожно и явно неконтролируемо.

– Коннор! – сказал я, наконец преодолев изумление. Обернувшись к Ласло за объяснением, я увидел, что он смотрит на нашего очевидного спасителя со смесью ненависти и удовлетворения во взгляде.

– Да, – буднично сказал Ласло, – это Коннор…

– Снимите этих двух, – приказал своим людям Коннор, нагибаясь за «кольтом» Крайцлера. Все это время он продолжал держать Бичема на прицеле «уэбли». Громила по правую руку от Коннора что-то недовольно пробурчал, но все же освободил сначала Ласло, потом меня.

– А ты, – с отвращением произнес Коннор трясущемуся убийце, – оденься, проклятый содомит.

Но Бичем не повиновался. Лицо его наполнилось ужасом, он сделал шаг к стене – и тут его охватили спазмы. Поначалу медленно – только чаще замигали глаза и задергался правый уголок рта; но вскоре вся правая половина его лица содрогалась в неистовых и быстрых конвульсиях. Смотреть на это было жалко, хотя должен признаться – в иных обстоятельствах подобные гримасы могли, наверное, вызвать жестокий смех. При виде этой метаморфозы бородатая физиономия Коннора передернулась в отвращении.

– Господи ты боже мой, – сказал он. – Ах ты жалкий больной урод… – Он повернулся к громиле слева. – Майк, прикрой его чем-нибудь, ради всего святого.

Тот шагнул вперед, подобрал одежду и швырнул ее убийце. Бичем поймал ее, прижал к груди, но так и не сделал попытки одеться. Освободившись, мы с Ласло некоторое время разминали затекшие конечности. Громилы вернулись к своему хозяину, заняв прежнее место за его спиной.

– А мальчика вы развязать не собираетесь? – спросил Ласло, и в голосе его слышалась неприязнь.

Коннор покачал головой.

– Давайте для начала кое-что выясним, доктор, – сказал он так, словно, несмотря на револьвер, опасался возможных действий Крайцлера. – У нас дело вот к этому, – он показал на Бичема, – но только к нему. Вы убирайтесь отсюда, и на этом конец нашему разговору. А заодно и всему этому следствию.

– Разумеется, конец, – ответил Ласло. – Но, боюсь, не совсем такой, как вы предполагаете.

– В смысле?

– В том смысле, что о нашем уходе не может быть и речи. – ответил Крайцлер. – Вы сами это начали, осквернив мой дом своим гнусным присутствием.

Коннор быстро замотал головой:

– Нет, погодите, доктор, – я же не хотел этого! Я делал свою работу, выполнял полученный приказ, а эта маленькая сучка… – На лине Крайцлера отразилась неприкрытая ярость, и он шагнул вперед. Коннор крепче сжал рукоятку револьвера. – Не делайте этого, доктор, не давайте мне повода. Как я уже сказал, мы здесь только из-за ублюдка, но вы же знаете, мы с радостью избавимся от всех вас. Возможно, это не понравится моим боссам, но если вы дадите мне повод – клянусь, я пристрелю вас.

При этих словах Бичем, похоже, впервые обратил внимание на то, что происходит вокруг. Его лицо все еще искажали судороги, но он повернулся, посмотрел на Коннора и его подручных, а затем неожиданно распростерся у ног Крайцлера.

– Они… – произнес он дрожащим голосом. – Они собираются… собираются убить меня.

Коннор хохотнул:

– Именно. Ты будешь мертвее мертвого, когда тебя снимут с этой стены, проклятый тупой мясник. Все эти неприятности из-за тебя – а ты что? Жалкое подобие человека, ползаешь у нас в ногах и умоляешь пощадить? – Коннор явно чванился перед своими подчиненными. – Нет, вы верите в это, ребята? Это… эта тварь… это все из-за нее, а? Все из-за того, что оно так развлекается – сношает маленьких мальчиков, а потом разделывает их на куски.

– Ложь! – внезапно проревел Бичем, потрясая кулаками, но при этом не поднимаясь с колен. – Ты грязный лжец!

Коннор и его молодчики расхохотались, усугубляя муки Бичема. Пока они выли со смеху, я, сам не знаю, почему, шагнул к Бичему и строго посмотрел на трех веселящихся идиотов, впрочем, не обративших на меня внимания. Обернувшись к Крайцлеру в надежде, что хоть он заставит их угомониться, я увидел, что Ласло смотрит куда-то за спину Коннора и его подручных и, судя по напряженно застывшему лицу, чего-то ждет. Вот рот его приоткрылся, и по неведомой мне причине Крайцлер вдруг заорал:

– Давай!

И начался сущий ад. Со скоростью и грацией, достигаемыми лишь годами изнурительных тренировок, над внутренним ограждением променада скользнула обезьяноподобная тень и обрушила на руку Коннора с револьвером удар свинцовой трубы. Громилы по бокам отреагировать не успели – удары двух огромных кулаков молниеносно уложили их на каменные плиты. Следом та же участь постигла и взвывшего от боли Коннора. В довершение начатого, незнакомец – его лицо было скрыто под козырьком шапочки углекопа – склонился над каждым поверженным врагом и нанес ему несколько добрых ударов свинцовой трубой по голове. Такое клиническое проявление насилия завораживало, но радость моя тут же угасла: незнакомец выпрямился – и я наконец смог разобрать его лицо.