— Ну что? — с всхрипом начал он. — В гангстеров играем? Детство сопливое вспомнили? А? Пусти, руку сломаешь! Если сломаешь, будешь мне по суду бабки выплачивать… — И бегло подумал: «Какую чушь я несу!».

«Курьер» ухмыльнулся во весь рот, но промолчал. Справа шумно хмыкнули и опять засопели. Неестественно вывернув шею, Данин посмотрел и туда. Это сопел толстяк в пиджаке, со стрижкой ежиком и багровым раздражением на лбу, — тот самый, которого Вадим заприметил в автобусе, когда возвращался от Наташи. Он неожиданно усмехнулся и тотчас сам подивился своей усмешке — это в сго-то положении!

Но усмешка приободрила и придала и сил и уверенности, что с ним ничего не случится. Плохого не случится.

— Ну что вам надо? — Он опять повернулся к «курьеру». У того хоть лицо не дебильное было, обычное смазливое личико центрового фарцовщика. — Зачем я вам? На мне что, свет клином сошелся?

— Куда сумку везешь? — спросил неожиданно «курьер» с беспечной мальчишеской улыбкой. Это хорошо, что он заговорил. Вадим уже решил, что они так и будут вглухую молчать — это хуже.

— Выбросить хотел, — сказал Вадим. — На кой она мне. Руки жжет.

— Врешь, — не убирая улыбки, мягко возразил «курьер». — В контору небось везешь, дружкам своим, ментам. А мы вот тут как тут. И только тебя и видели на этом шарике.

— Неужто убивать будете? — с легкой усмешкой спросил Вадим, а у самого вдруг неистово и невероятно громко заколотилось сердце. Он на мгновение только допустил эту мысль, и вспыхнул слепящий свет перед глазами, а потом темнота опустилась, и ворохнулось в темноте что-то причудливое, разноцветное; и знакомо заломило в висках, и он задышал часто.

— Вероятно, — звериным чутьем почувствовав, как ослабела, обмякла у Вадима воля, с удовлетворением подлил масла в огонь «курьер» и чуть разжал пальцы на запястье Данина, давая своей руке возможность отдохнуть.

А за окнами, как и сто, и двести, и триста лет назад, жил буднично и деловито город, и не было ему никакого дела до Вадима, до его страхов, сомнений, до его поломанной жизни.

Горожане беззаботно смеялись на тротуарах, освободившись наконец от служебных забот, сладостно впивались в мороженое, придерживали на ветру подолы легких платьев, ослабляли узлы галстуков, снимали пиджаки и перекидывали их через руку, заглядывали в магазины, ругались в очереди, нежно целовались, встречаясь у кинотеатра, у парка или просто на углу, и никто и думать не думал, и гадать не гадал, что вот рядом с ними, совсем в нескольких шагах, только сделай шаг, приглядись внимательней… происходит непоправимое.

Вадим опустил голову на грудь, прикрыл глаза, и такая злость вдруг вскипела в нем, на все и на всех, но больше на себя, на жизнь свою, на глупость, малодушие, трусость свою, и взревел он вдруг яростно, вырвал левую руку у ошалевшего «курьера», двинул со всей силы локтем ему по глазам, а потом без паузы метнул правый локоть туда, где сидел толстяк, и, всхрипнув глухо, ухватил Витю за подбородок и оттянул его голову на себя. Машина завиляла, пьянея словно, но не остановилась, продолжала катиться по инерции, чудом не задевая автомобили, бегущие справа и слева. А они гудели уже вовсю, призывая к порядку расшалившегося шофера…

Боль в правом боку он почувствовал не сразу, поэтому несколько секунд продолжал еще держать Витю за подбородок и отпустил ослабшие вдруг руки только тогда, когда буквально всем телом ощутил меж ребрами острый холод стального лезвия. Толстяк прерывисто сопел и силой вдавливал нож ему в бок, через плотную ткань пиджака, через рубашку… Данин вскрикнул от ужаса и обмяк. Мгновенно отлила кровь от лица и по щекам, по лбу, по шее, побежали колкие ледяные мурашки.

Витя крякнул, покрутил головой и судорожно вцепился в баранку.

— Убери нож, идиот толстый! — рявкнул неожиданно у Вадима возле уха «курьер». — Убери, говорю, рожа мясницкая… Тебе же двадцать раз повторили, чтоб осторожно, чтоб вежливо и любезно…

Толстяк перестал сопеть, отвел руку с ножом и, переведя дыхание, обиженно проворчал:

— А чего он…

Вадим отстраненно покосился на него. Толстяк туповато смотрел перед собой и неровно, с легким присвистом дышал. Короткопалая, мясистая кисть его свисала с колена, и пальцы крупно подрагивали, а лицо побагровело и покрылось мелкими капельками пота. Не из простых это, видно, занятие — втыкать в живого человека нож, даже для таких, как этот.

— «Курьер» громко вздохнул и цокнул языком. Вадим, как во сне, медленно повернулся к нему. Тот брезгливо и недовольно кривился и то и дело вздергивал подбородком.

— Вот так, — сказал он Вадиму незло и внимательно взглянул на него. — Так что, как видишь, мы не шутим.

Данин молча отвернулся и стал смотреть вперед, в окно. Думать он ни о чем не мог. В голове был вакуум, ни единой, даже самой захудалой, мыслишки не держалось в ней.

В зеркальце над лобовым стеклом он поймал взгляд Вити. По глазам его было видно, что таксист что-то сосредоточенно соображал, взвешивал, прикидывал. Ненависти, или хотя бы недоброжелательства, в его взгляде Вадим не уловил. Но ему было уже все равно. Бок пульсировал болью и напоминал о пережитых секундах. Вадим расстегнул рубашку, сунул под нее руку, пощупал ребра, вздрогнув, наткнулся пальцами на теплую вязкую мокроту и вынул руку. Пальцы были в крови. «За что?»

— слабея, спросил себя Данин.

— Эй, орлы, — впервые подал голос Витя, и звенел он испугом и тревогой. — А за нами хвост!

— Что?! — встрепенулся «курьер», но оборачиваться не стал — ученый. — Что ты мелешь? От испуга глюки начались?

Витя сплюнул в окно и проговорил ровно:

— Я — раллист. Мастер спорта международного класса. Пятнадцать лет за рулем. Я дорогу знаю, как свою ладонь, и знаю, как тачки себя ведут, я их чую, я каждого рулилу чую. Понял? Двенадцать восемьдесят четыре, «Жигули», красные, через машину за нами. Это хвост. Он пасет нас уже минут десять…

— Черт, — прошипел «курьер». — Откуда?

— От верблюда, — остроумно заметил Витя.

— Заткнись, — отрывисто бросил «курьер».

— Что-то осмелел ты последнее время, паренек, — заводясь, заговорил таксист. — Я ведь могу и поубавить твой пыл…

— Ну все, все, — примирительно улыбнулся «курьер». — Сейчас не время.

— Вот именно сейчас самое время, — Вадим заметил, что глаза у таксиста выстудились, даже под прищуром в них чувствовался лютый морозец.

— Ну ладно, Витенька, хватит, — ласково сказал «курьер». — Давай о деле. Кто это может быть? Менты?

— А кто же еще?

— Ну а если…

— Менты!

— Ты уверен? — и «курьер» все-таки осторожно обернулся, глаза засуетились, забегали. — Надо уходить. Как? Мы же почти за городом.

И вправду, мелькали уже пыльные, приземистые пригородные домики с небольшими заросшими участками.

— Вляпались, — мрачно сквозь зубы выцедил толстяк. И подумав немного, смачно выругался.

— Не каркай, — едва сдерживая ярость, врастяжку проговорил «курьер». Он нервно теребил пальцами нижнюю губу и, прищурившись, смотрел в одну точу на спине таксиста.

— Если они нас не повинтили сразу, — наконец сказал он.

— Значит, им надо только пропасти нас. Значит, надо отрываться, так?

— Ты очень умный, — сказал Витя, покосившись в зеркальце.

— Или остановиться, — подал голос Вадим. Судорожная пляска в груди унялась, и потеплели пальцы, будто в воду он их горячую окунул, войдя со стужи домой.

— Или порешить тебя, — без всякого выражения внес свое предложение толстяк.

— Давай, — спокойно согласился Вадим и не спеша повернулся к толстяку.

Толстяк пожал плечами и, кряхтя, полез в карман.

— Заткнись ты наконец, ублюдок! — Не выдержал «курьер».

Данин уловил в зеркальце мелькнувшую на лице таксиста тоскливую усмешку.

— А ты умерь свою отвагу, герой, — устало посоветовал «курьер» Данину. — Твои дружки далеко, а мы близко. Вот они мы, — он подергал пальцами свою куртку. — Потрогай…

Вадим не шелохнулся. Он вдруг подумал, что есть замечательный способ привлечь к себе внимание, что-нибудь такое сотворить возле первого встретившегося на пути поста ГАИ.