Свенальдич обернулся к ней, потупил взор и заговорил так, словно не воином был, а смиренным чернецом:

– Прослышал я, матушка, ты веру в Христа обрела и позрела на свет его истинный. Коль так, то теперь ты мне – сестра во Христе. Дозволь же звать тебя сестрой? Мне будет довольно, ибо нет в мире иной награды.

– Сестрой? – смутилась княгиня. – Не слыхала я о таком родстве – сестрой во Христе…

– Есть, матушка, такое родство, – покорно и мягко объяснил Лют. – Любо мне, чтоб все на Руси стали братьями и сестрами, а не внуками даждьбожьими. Среди внуков-то эвон сколько вражды да злобы. Но назовемся мы братьями и сестрами во Христе – кто посмеет обидеть друг друга? Ужель ты не желаешь мира в отечестве?.. Сказала ты: “Проси, что пожелаешь”. Желаю я, чтобы руку свою подала мне, как брату.

– Слово мое твердо, – княгиня подала ему руку. – Знать, судьба… А я повинуюсь року!

* * *

Изведав гнева киевлян и тесноту сруба, детина будто бы присмирел и более уж не пакостил в стольном граде. Возвращенный Знак Рода оберегал его от мести родичей тех бояр, которых обезглавил Свенальд, и мало-помалу князь стал разгуливать по Киеву, имея при себе лишь двух отроков. Одни шарахались от него, как от прокаженного, другие взирали молча, тая неприязнь, третьи, жалея детину и Русь, вздыхали: мол, изрочили нашего князя, и найдется ли чародей, способный извести изрок…

В самом же деле детина свой нрав не унял, по прежнему оставался дерзким, буйным, но уже криводушным, искусившись во всех мыслимых хитростях. Собрав дружину из холуев, бездумных отроков боярских, сокольничих и ловчих, он тешился охотой вначале окрест Киева. Но когда избил всех птиц, а псами потравил зайцев и лис, и сметливых волков загнал и переструнил, пострелял диких оленей, скучно стало детине на киевских горах вдоль берегов Днепра. Не спросись, со своей дружиной и Свенальдом он ездил по Десне к радимичам, в земли северян, а то вовсе уйдет к вятичам и пребывает там несколько месяцев. Приедет в Киев к матери – ласковый, покорный, подивит медвежьей шкурой, огненной лисой или черным волком и снова долой со двора. Не зная сыновних хитростей, княгиня уж было свыклась с потешным войском, с безрассудной ловлей, когда битую дичь не к столу подавали, а валили горой да, смолой облив, зажигали. Казалось ей, набедуется Святослав да возьмется за ум. В просторных полях, в русских землях ветра Стрибожьи с четырех сторон овеют князя и отвеют зловещую пыль с души. Падут черные чары, снесенные ветрами; смытое дождями буйство уйдет в песок, а солнце над головой и разум просветлит, и очи. Пусть Мать-сыра-земля ему утехой будет и бальством от хвори лютой.

Меж тем из дальних земель бежали в Киев послы и вопили одно:

– Матушка, почто творишь неправду? В чем провинились мы, или какая беда на Русь нагрянула, что с нас уж в другой раз дань берут? Все обложили данью непомерной! Не от дымов берут – с душ. От всякой утвари требуют десятину. А сколько несмышленых отроков угнали в леса – счету нет! Мало того, детей отнимают! Молодых девиц силой увозят! Всполошилась княгиня:

– Кто дань брал? Чей муж разбой учинил?

– Твой, матушка-княгиня!

– Имя свое называл?

– Претичем назывался! Гордился, что тобою послан! Мол-де княгиня велела полки собирать по всей Руси да идти походом в далекую страну.

– Боярин Претич? Быть сего не может! – утверждала княгиня. – Верно, посылала я подручного боярина, но без дружины и меча – с одним посохом.

Комкая скуфьи, послы то холодом обдавались, то обливались потом: за оговор не помилуют…

– Вели поймать злодея? А там и позри, кто лихоимец!;

– Изловите этого боярина, – велела она. – Забейте в железа и ведите ко мне. И всех, кто с ним! А дани больше не давайте!

Во многих землях против разбойников ополчились, выслали дозоры на степные и лесные дороги, засады устроили на распутьях, но лиходей был искусным, всех ловушек избежал и очутился в другой стороне – там, где не ведали его и не ждали. И вновь челобитные послы повалились княгине в ноги.

– По твоему велению обложили нас данью непомерной! Детей берут, от дыма по сыну!..

– Довольно! – решила княгиня и призвала к себе Люта. – Единожды я посылала тебя поискать сокровищ – ты мне привез их. А ныне отыщи вора и привези.

Свенальдич взял с собой малую, но лихую дружину, сообща помолились богу Христу, ибо все его воины были окрещенными, и отправился в поход. Где он рыскал и как ловил злодея, никто не ведал, однако к исходу лета привел его в Киев, забитого в железа, а с ним подручных да вызволенных из плена детей, числом полета.

– Исполнил твою волю, привел разбойника. Суди его!

– Как “ему имя? Кто он?

– Претич, матушка, – отвечал Лют. – Твой подручный боярин.

Загорелось у нее сердца от обиды и ярости, хотела она в тот же час казнить его, да усмирила сама себя, вспомнив, как обернулась ее месть древлянам. По древнему обычаю злодея следовало отдать на суд той земли, где он более всего зла натворил, однако княгиня задумала прежде сама учинить спрос Претичу, Велела она достать его из сруба и привести к ней в гридницу, где он мечом клялся Руси послужить и откуда послан был с тайным делом на реку Ганга.

Предстал перед нею подручный боярин, в железа закованный, немытый, нечесаный и сильно измордованный в схватке – едва вдесятером повязали бывшего воеводу – рукопашника. Семерых Лютовых удальцов насмерть прибил, покуда не сострунили его, как волка.

– Простила я тебе одну измену – ты меня в другой раз предал, – сказала княгиня. – Не стану ждать твоей третьей измены, выдам на руки обиженным. Пусть делают с тобой, что захотят, ибо ты не свет принес на Русь, а злодейство.

– Не ты ли, княгиня, позволила мне искать Путь на реку Ганга как заблагорассудится? – спросил Претич. – Ты мне руки развязала, так и теперь развяжи, сними железа.

– Я послала тебя с посохом. Ты же собрался с мечом идти.

– Изведал я, княгиня, нет иного пути в страну Полуденную.

– Зачем же русские земли зорил? Зачем детей в леса уводил?

– А чтобы дружину собрать. Чтобы из отроков и малых детей воспитать преданных воинов, вскормить непобедимых витязей.

– Но девиц молодых зачем силой брал, косы резал и воровал от родителей? Безвинных позорил, ровно дикий печенежин!

– Не позорил я дев, а напротив, хотел их прославить, – ответствовал Претич. – Ибо Путь на Гангу должно открывать коннице из непорочных всадниц. А уж за ними дружина пойдет. Народы страны Полуденной не посмеют супротив дев меча поднять.

– Мыслил ты, прикрываясь ими, народы эти воевать? – изумилась княгиня. – Виданное ли дело на Руси, чтобы витязь за спину девицы прятался на поле брани?

– Иного Пути нет…

– Иного нет, но и этот не годится, – отрезала она. – Не след нам ходить с мечом на Гангу. И потому за разор, что ты по землям учинил, будешь головой отвечать. Не будет тебе прощения на сей раз.

И все-таки пожалела княгиня подручного боярина, решила не выдать его обиженным на расправу, а достойно казнить, на лобном месте. До утра же велела не в сруб его посадить – в подклет своего терема под надежную стражу. В Киеве прослышали, что Лют злодея Претича схватил, и ночью пришла к терему его мать – боярыня, стала умолять княгиню, чтобы позволила с сыном проститься. Вспомнила княгиня, как лихо ей было в подобную ночь, когда Святослав в срубе сидел и казни ждал, не выдержало материнское сердце – пустила она боярыню в подклет. Вошла она, убитая горем – космы свои рвала, лицо царапала, а через мгновение выбежала сияющая от радости и просветленная. Бросилась к княгине:

– Не мой это сын! Не Претич!

– Да как же не твой? – отступила княгиня. – Ужель я не знаю сына твоего?

– Схож с Претичем, как две капли воды, да не Претич!

– Должно, не признала в темноте-то…

– Своего сына я бы признала! По дыханию его, по тому, как сердечко бьется! Едва бы рукой коснулась – в тот же миг бы признала! А муж сей в подклете – не Претич!

Княгиня зажала ладонью ее уста, молчать велела и повлекла в свои покои. Там уж как следует спросила боярыню, но та, радуясь, на своем стояла. Заручившись словом, что мать Претича ни видом своим, ни молвой не выдаст тайны, княгиня отпустила ее и погрузилась в тяжкие думы. Измена кругом! Нет рядом ни единого человека, на которого бы можно положиться всецело. Свенальд со Святославом охотой тешится и потакает ему во всем, а сын его, Лют, и вовсе неведомо кому служит. Как ни пытала – не сказал до сей поры, где добыл он серьгу – Знак Рода, как отнял ее у чародея – не похвалился. А теперь изловил злодея, который за Претича себя выдал. Перед всей Русью ославил имя подручного боярина. А может статься, сгубил его и теперь чернит посмертную память. И на советчиков мудрых – думных бояр нет надежды, ибо возмущены они князем и ее материнской упрямостью. Уж в тереме своем невозможно слова тайного молвить – все будет услышано! Иначе как бы стало известно, куда и зачем послан Претич?..