Таракашка дергано кивнула и вернулась в строй.

Когда она отстала второй раз, Намир вновь ощутил в груди гнев, еще сильнее, чем прежде, но сил прикрикнуть на девушку у него просто не было. Он дал знак отдыхать.

«Пусть они поймают нас, — подумал он, делая глоток из фляги. — Хуже уже не будет».

Затем он осмотрел своих товарищей.

У Головни лоб блестел от пота, она тяжело дышала. Ноздри раздувались при каждом вздохе. Она сидела на земле, вытянув ноги, поправляя ботинок на поврежденной щиколотке. Таракашка даже не стала садиться, просто обхватила себя руками и опустила голову. Ее била дрожь.

Гадрен, как всегда, стоял на страже.

Намир ругнулся, сорвал шлем, закатал рукава и начал обследовать кожу. Он искал сыпь, волдырь, любое свежее повреждение, но ничего не нашел и разочарованно шлепнул руками по земле.

Теперь остальные смотрели на него. Сержант стал дышать медленнее, стараясь успокоиться.

— И насколько плохо мы выглядим? — спросил он Гадрена низким ровным голосом.

Инородец опустил голову и не ответил.

— Есть мысли, что случилось? — продолжил сержант. — Мы чем-то надышались? На нас попал биотоксин, а я не заметил?

Таракашка не поднимала взгляда.

— Для эффекта многого не надо. Наверное, мы где-нибудь повредили контейнер, — с горечью сказала Головня.

«Или, возможно, — подумал Намир, — тебе не следовало выбирать для подрыва синий контейнер». И тут же укорил себя за эту мысль. Головня не была виновата.

— Что бы там ни было, — сказал Гадрен, — на меня это, похоже, не повлияло.

— Возможно, — ответила Головня. — Или просто медленнее действует.

— Тоже вариант, — согласился инородец.

Намир зажмурился и вцепился в ремень винтовки, пытаясь сообразить, где и что у него болит.

— Ладно, — сказал он. — Хорошо. Помирать никто не собирается? У кого не осталось сил идти еще пару часов?

Никто не ответил.

— Тогда пошли, — сказал сержант. — Здесь все равно ничего не сделать, так что держитесь, пока не доберемся до медиков.

Когда они наконец дошли до точки встречи, десантного корабля там не оказалось.

Запасного плана у Намира не было. Если корабль не придет, им всем конец. Даже Гадрену, у которого пока не проявлялось признаков отравления. Даже Головне, которая выживала в любых условиях. Вслух сержант этого не произнес.

Утром все они съели свой паек, хотя аппетита ни у кого не было. Он сказал им, что они будут ждать десантный корабль, пока смогут. Выходить на связь не будут — если они попытаются связаться через спутник, есть вероятность, что имперцы засекут сигнал. Кроме того, не могли же о них забыть. Если корабль должен прийти, он придет.

В самом худшем случае, сказал Намир, они направятся к линии фронта и попытаются пробиться к остальной части Сумеречной. Он не упомянул, что прорыв может оказаться сущим самоубийством и он не намерен этого делать.

Все равно вряд ли кто в это поверил, подумал сержант.

За ночь Таракашка побледнела, ее липкая кожа блестела от испарины. Головня держалась лучше, но Намир заметил, как она нырнула в кусты, где ее вырвало. Головная боль то накатывала, то отпускала, что не давало облегчения. В самые острые моменты у него перед глазами вспыхивали разноцветные точки и кружилась голова.

После завтрака началась рутинная работа. Патрулирование. Проверка снаряжения. Поиски воды и пищи. Планирование путей отхода из лагеря. Вслушивание в треск статики на случай некодированных переговоров имперцев или коерти. Чистка оружия. Поправка маскировки. Осмотр ран. Обучение Таракашки переговорам по связи «земля — борт». Обучение Таракашки сборке и починке прибора связи в экстренном случае. Маскировка патрульных троп. Маскировка следов, оставленных после маскировки патрульных троп.

До самой ночи Намир придумывал бойцам отделения разные занятия. Затем все они сгрудились вокруг обогревателя, пока Гадрен стоял на страже. Заснуть никто не мог.

Таракашка свернулась в клубок в спальнике, затем обернулась еще одним. Ее по-прежнему била дрожь. Намир смотрел на нее, когда боль не слишком сжимала голову. Он осознал, что после Винокурни она почти ничего не говорила.

Интересно, жалеет ли она, что покинула Хейдорал-Прайм, или думает о человеке, которого убила. Ему было нечем утешить ее. Да и не был он уверен, что хочет этого. В ее возрасте Намир и не в таких переделках бывал, и если она выживет, то не будет так переживать. Она станет лучшим солдатом, лучшим бойцом Сумеречной роты.

А если умрет, то к чему эти утешения в последний час?

— Таракашка. — Головня говорила тихо, но в ночи ее было четко слышно. Она прислонилась к камню и сидела прямо, хоть ей и было больно.

Девушка молча посмотрела на нее.

— Хочешь, расскажу, как я присоединилась к Сумеречной? — Слова Головни застали Намира врасплох. Не будь ему так плохо, удивление отразилось бы на его лице.

Таракашка прикусила губу и кивнула. Она казалась испуганным ребенком — да она им и была, по мнению Намира.

— Повторять не буду, — сказала Головня, — а ты меня не выдашь. — Это было утверждение, а не вопрос.

Таракашка снова кивнула. Женщина отхаркнула комок слизи и начала рассказ.

— Я была охотником за головами, — сказала она. — Ну, ты знаешь. Это было почти двадцать лет назад, вскоре после того, как Император захватил власть. Вскоре после гибели джедаев.

Таракашка покачала головой, смущенно нахмурившись. Намир уже слышал от повстанцев это слово — «джедай», — они вроде были какими-то религиозными воинами, еще до Империи, но большего он не знал. Похоже, Таракашка тоже.

— Но не суть, — продолжила Головня. — Дело в том, что тогда все было лучше. Лучше, чем сейчас. Лучше, чем во время Войн клонов. Люди уважали закон. Империя оберегала их. Но войны сделали свое дело. Я в основном работала на Тангенине. Тамошняя инфраструктура была сильно повреждена сепаратистами, и в дело вступили преступные синдикаты, выжимавшие из людей последнее за еду, транспорт, все самое необходимое. Имперские военные делали, что могли, но грабители и спекулянты продолжали свои дела в тени, потому приходилось нанимать таких, как я. Империя никогда не любила охотников за головами, но на Тангенине были убийцы и спекулянты, которых надо было отлавливать. Я гордилась своей работой. — Голова женщины упала, и Намиру на мгновение показалось, что она умерла. Однако Головня расправила плечи и, глядя куда-то вдаль, продолжила: — Не знаю, в какой момент все пошло не так, но когда на Тангенин вернулся закон, Империя превратилась из того, чем была… в то, что имеем сейчас. Я поймала человека, который воровал преобразователи энергии, и его упекли на каторгу пожизненно. Я выследила главаря банды, наркодилера — подонка из подонков, — а он подкупил судью, и его освободили.

Она говорила просто и ровно, словно рассказывала об ужасах, которые не хотела пережить вновь. Было видно, что Таракашка хочет узнать больше, с подробностями, но понимает, что не надо выспрашивать. Может, побоялась, что, если спросит, Головня действительно расскажет.

Но хотя бы на ее лице больше не боролись боль с тошнотой.

Головня словно не заметила невысказанного вопроса девушки.

— Несколько лет назад, — продолжила она, — я решила, что мне надо остановиться. Мы закончили выкорчевывать последний большой синдикат, и я устала от крови. Многие отказывались сдаваться, зная, что их ждет в тюрьме. — Сделав паузу, она продолжила: — Мне нужна была передышка. Так что следующую работу я взяла не на Тангенине, а подальше от Центральных миров. Подальше от городов, преступности и бюрократии.

— Капитан Ивон? — спросила Таракашка.

— Он самый, — ответила Головня. — Я нечасто охотилась за повстанцами, но это заняло меня на какое-то время. — Тень улыбки скользнула по ее губам. — Выследить Сумеречную роту удалось не сразу, но солдаты в увольнительной делают всякие глупости. Разговаривают, с кем не следовало бы…