И все же никто в Сумеречной не понял бы, почему ему будет ее недоставать. Он никому не рассказывал о сообщении.

В тот день он ходил среди раненых в лазарете. Среди трофейных команд, все еще рывшихся в обломках «Громовержца». Среди патрулей на горе, вооруженных «плексами» на случай появления какого-нибудь имперского аэроспидера. Он пытался понять их настроение, разобраться в сложном сплетении гордости, неуверенности и разочарования своих солдат. Он не ощущал сожаления по поводу своего последнего выбора и не ощущал раздражения в свой адрес. Хоть что-то.

Намир очень недолго позволил себе думать о мертвых. Попросил Хобера подготовить вечером церемонию прощания — что-нибудь из подручных материалов. Временное правительство Пиньямбы предлагало помощь салластанских мастеров погребений и официальное захоронение в пещерах, но Намир отклонил предложение — Сумеречная сама заботится о своих павших.

Тем не менее церемония состоялась в Пиньямбе. Ее транслировали на заводе для тех, кто не мог присутствовать. Вместо зарядной станции для транспорта Хобер предал последние искры бластерных энергоячеек ряду резервных генераторов, которые каким-то образом добыл у салластан.

— Рано или поздно у нас будет новый корабль, — сказал он Намиру. — Ему понадобится запасное энергообеспечение, и я уж позабочусь, чтобы эти штуки пошли в ход.

Церемония прощания продолжалась почти четыре часа. Хоберу и Фон Гайцу каким-то образом удалось найти достаточно людей, чтобы последние слова были произнесены для каждого павшего бойца, даже если все его соратники погибли. Намир выступал трижды, говоря о новобранцах, которых обучал много лет. Гадрен произнес четыре надгробные речи, одна из которых была для Таракашки:

— Дитя века Империи и войны. Несгибаемая и более яростная, чем мы все.

Даже Головня произнесла речь для инженера и одного из младших лейтенантов экипажа «Громовержца».

Проводили даже дроидов, словно они, как и все прочие, были живыми. Намир не очень это понимал, но остальных это вроде бы утешило. Даже «Громовержец» удостоили почестями — Хобер опустошил одну из плазменных ячеек его лазерной пушки.

— Посудинка с норовом, такую еще поискать! — провозгласил командор Тона, и солдаты разразились ликующими криками.

После церемонии несколько десятков присутствующих перетекли в какую-то кантину в Пиньямбе, где согласились принять их вечеринку. Гадрен, Головня, Дергунчик и Тона быстро отыскали колоду карт и принялись за игру. Намир сел рядом, следя за руками, бросая реплики через плечо и слушая, как Карвер у стойки вспоминает битву на Форса-Гедд.

— Сегодня мне везет! — заявил Тона после азартного раунда. — Присоединяйтесь, капитан.

— Я занят, — сказал Намир и показал на Карвера большим пальцем. Тот выругался в ответ. — Не дай мне себя тормознуть.

— Ты никогда не втянешь его в игру, — хмыкнула Головня. Выпила она достаточно, так что язык у нее немного развязался.

Дергунчик фыркнула. Тона глянул на Гадрена, который тихо пожал плечами.

— Он думает, мы не знаем, — сказал инородец.

— Чего не знаем? — спросил Тона.

Гадрен искоса глянул на Намира, который в ответ скорчил страшную рожу.

— Что-то я разговорился, — умиротворяюще промолвил бесалиск. — Капитан сам решает.

— Там, где он вырос, — встряла Головня, — в сабакк не играют. Не может же он признаться, что просто не умеет играть.

— Еще как умею, — отрезал Намир.

Дергунчик расхохоталась. У Гадрена был сокрушенный вид. Головня просто откинулась на спинку кресла и, сделав ход, сорвала банк.

Неплохая выдалась ночь.

Когда большинство солдат вернулись на завод или в жилища, предоставленные салластанами, Намир вместе с Гадреном пошел прогуляться по тихим улицам Пиньямбы.

— Хочу начать открытый набор, — сказал Намир. — Завтра в полдень, если совет Пиньямбы одобрит.

Гадрен медленно кивнул.

— Хочешь продолжить традицию Горлана? — спросил он. — В прошлом ты в этом сомневался.

— И все еще сомневаюсь, — сказал Намир. — Но Горлан знал, что делает. Если так мы сражаемся, то так и выживаем.

Он говорил уверенно. Намир уже выбрал путь, это был лишь очередной шаг.

После объявления жители Пиньямбы стали медленно стекаться к рынку. Некоторые пришли, только чтобы расспросить зазывал Сумеречной, а потом уйти. Другие в страхе наблюдали издалека. Но вскоре выросла и очередь — пестрая толпа молодых и старых, избалованных и отчаявшихся. Намир узнал нескольких местных, которых видел во время обходов вместе с Ниеном Нанбом в ночь перед сражением. Он увидел пожилого салластанина, предлагавшего свой опыт механика, и горячего молодого человека, который никогда не стрелял из бластера, но жаждал сражаться с Империей.

Открытый набор продолжался весь вечер и всю ночь. Что принесут Салласту и Сумеречной грядущие недели — это было покрыто мраком неизвестности, а мечтать о конце войны, как на Хоте, уже и не приходилось. Но в одном можно было быть абсолютно уверенным: Сумеречная рота продолжала существовать.