Детеныш морской черепахи гифка

Есть ли в «Ягермейстере» настоящая кровь оленя?

Ретт Карсон

Ретт Карсон + нью-йоркские «Спартанцы»

Ретт Карсон хоккеист

Разрешены ли домашние животные?

Девушка Ретта Карсона

Какой рост у Ретта Карсона?

Биография Ретта Карсона

Фотографии Ретта Карсона

Так-так. Должно быть, прошлой ночью я провела небольшое расследование. Я смеюсь и подключаю телефон к зарядному устройству. Ничего об этом не помню. Интересно, нашла ли я что-нибудь стоящее, да и с чего бы это, черт возьми, я стала такой любопытной, что мне, во что бы то ни стало, нужно было нарыть все, что угодно, об этом несчастном мужчине.

Через секунду после того, как слышу стук в дверь, на моем лице появляется гигантская улыбка, и я слегка подпрыгиваю, когда смотрю в глазок и вижу несравненную Бостин Бекфорд. Стараясь не снести с ног, я обнимаю ее, зарываясь лицом в распущенные волосы цвета солнца, и вдыхаю такие знакомые духи «Коко Мадмуазель».

— Ладно, ладно. Боже, пусти меня. Ты же знаешь, я не люблю обниматься, — смеется она. — Дай мне хоть кофе поставить, чтобы я не пролила его тебе на спину.

Я отпускаю ее и следую за ней на кухню. Она вручает мне мой кофе и садится на один из барных стульев.

— Ты хорошо выглядишь, — говорит она, долго осматривая меня. — То есть, сейчас выглядишь усталой, но вообще хорошо. Совсем не постарела.

— Не думаю, что старость заметна, когда тебе от двадцати четырех до двадцати пяти. — Я подмигиваю ей, потягивая свой кофе, а затем, прикрыв глаза, наслаждаюсь им, потому что он потрясающий.

— Я считаю, ты могла бы попросить кого-нибудь помочь со всем этим. — Она бросает взгляд на вещи Брайса, не пытаясь скрыть осуждение. — Это место невероятно прекрасно, но в то же время напоминает свалку. Этот мужчина жил как животное. — Она прикрывает ладонью рот. — Черт. Прости. Я не должна была так говорить о нем.

Я машу рукой.

— Он, и правда, жил как животное. Я все утро мыла его посуду, и несколько раз подумывала просто выбросить ее, потому что она была очень грязной.

Бостин соскальзывает со стула и подходит к окну.

— Ты только посмотри на этот вид из окна. Знаешь, на что выходят мои окна? Знаешь? На парковку и караоке-бар. Я бы убила за такой вид.

Она возвращается обратно в гостиную, глядя на кучу пуховых подушек на полу и полупустые бутылки пива, засоряющие журнальный столик. Не говоря ни слова, она начинает убираться, взбивает подушки и уносит мусор. Пять минут спустя гостиная выглядит потрясающе.

— Как обстоят дела в спальне? Хочешь, чтобы я занялась ей? — спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

— Конечно.

Бостин исчезает в коридоре с кофе в руке. Через секунду она издает визг, и я мчусь к ней через всю квартиру.

— Использованные презервативы! — вскрикивает она, прикрывая рот рукой. — Они буквально повсюду.

— Я уж было подумала, что ты нашла что-то ужасное! — Я прижимаю ладонь к груди, и мне очень хочется ударить Бостин за то, что она так сильно напугала меня.

— Вот это — ужасно.

— Не ужасно, а просто... неприлично. — У меня появляются рвотные позывы при виде засохшей спермы моего брата, почившей в своем последнем латексном пристанище. Разве он не мог выбросить их в мусорку, как делают все нормальные люди?

Слава Богу, Бостин здесь.

— Без обид, но твой брат был неряшливой свиньей, — говорит она, сморщив нос. Затем берет из ящика чистую футболку, делает из нее перчатку и с осторожностью начинает собирать использованные презервативы, как детектив собирает улики с места преступления в сериале «Закон и порядок». — Неужели мама его ничему не научила?

Я уклончиво пожимаю плечами и решаю не говорить, что его мать умерла, когда он был совсем юн, и что после этого его воспитывал отец, наш отец. Уверена, что однажды говорила ей об этом, много лет назад, но, вероятно, мы обе были пьяны и навеселе, а я рассказывала ей столько историй из своей жизни, что ей было сложно поспевать за мной.

— Теперь все хорошо? — спрашиваю я, задерживаясь в дверях. Она показывает мне язык, и я поворачиваюсь на каблуках. — Я говорила, что люблю тебя?

— Да, да, — кричит она.

Я возвращаюсь на кухню, беру свой телефон, подключаю его к модным колонкам на барной стойке и включаю лучшие хиты Rolling Stones, которые на протяжении многих лет всегда напоминали мне о Брайсе. Может, потому, что когда-то я увидела фотографию, где на нем была футболка с их изображением, а так как я мало знала о нем, то просто предположила, что он являлся их поклонником.

Через два часа большая часть вещей Брайса упакована и подписана. Девять коробок стоят в углу у входа, в основном в них обувь и одежда. Я отложила его хоккейную экипировку, потому что уверена, что в ближайшем будущем можно будет поместить ее в какой-нибудь зал славы или продать с аукциона, а деньги отдать на благотворительность.

— Кто такой Ретт Карсон? — Бостин появляется будто из ниоткуда, прислонившись к стене в коридоре.

— Боже, ты напугала меня. — Я прижимаю руку к груди. — Откуда ты знаешь Ретта?

— Я не знаю Ретта, — говорит она. — Я спрашиваю, кто он, потому что твой статус в «Фейсбуке» с прошлой ночи гласит: «Ретт Карсон».

— Что? Нет, не может быть. Дай посмотреть. — Я выхватываю телефон из ее рук и близко подношу экран к глазам. И, разумеется, вижу свое имя и фото, а рядом слова «Ретт Карсон». — Черт, черт, черт.

У моего нового статуса уже четыре лайка, два сердечка и один «LOL».

Люди, какого черта?

Я проверяю имена тех, кто поставил лайк, и сразу же понимаю, что это все «Спартанцы», которых я, должно быть, по пьяни добавила вчера к себе в друзья. Мои руки дрожат, щеки горят.

Я хочу провалиться под землю и никогда не вылезать оттуда.

— Я просто искала кое-кого вчера вечером, — говорю я и дрожащими руками отсоединяю телефон от динамиков на кухне, открываю свой аккаунт и пытаюсь найти способ удалить этот статус. — Должно быть, я случайно набрала его имя в статус вместо строки поиска.

— Кто он такой?

— Это парень из команды Брайса.

— Удали это! — говорит Бостин, размахивая руками.

— Пытаюсь!

Минуту спустя статус, наконец, удален, но уже слишком поздно.

— Не могу поверить, что сделала это, — говорю я. Наши взгляды встречаются, и я медленно закрываю рот.

— А я могу. — Бостин скрещивает руки на груди, ее розовые губы изгибаются в ухмылке. Рада, что хоть одна из нас находит это забавным. — Ты больше никогда не сможешь общаться с этими парнями.

— Неа. Никогда.

Айла

— Мам, я перезвоню позже, хорошо?

В понедельник вечером я стою у ледовой арены «Спартанцев». После похорон прошло уже девять дней. Сегодня мне позвонил тренер Брайса и спросил, могу ли я как-нибудь зайти и обсудить вопрос создания фонда в его честь, и когда я сказала, что могу прийти немедленно, от шока он потерял дар речи. Неужели я все еще должна пребывать в трауре? Тем более по совершенно незнакомому человеку, который терпеть меня не мог?

— Когда ты вернешься домой? — спрашивает она, еще раз подтверждая, что мама — единственный человек во всем мире, с которым чрезвычайно сложно закончить телефонный разговор.

— Я ведь уже говорила, — мягко напоминаю ей, — как только все утрясется.

Я не говорю ей, что летом Нью-Йорк прекрасен, что вчера я провела весь день с Бостин и что квартира Брайса слишком шикарна для того, чтобы позволять ей пустовать следующие пять месяцев.

— А как насчет твоей квартиры в Лос-Анджелесе? У тебя есть договор аренды, — говорит мама так, будто мне нужно напоминать об этом.

— Брайс оплатил аренду до конца года, а я все еще плачу свою половину арендной платы за квартиру, — говорю я. — Я сказала Вивиан, что буду не против, если она захочет сдавать мою комнату, но, думаю, ей больше по душе иметь маленькое любовное гнездышко с Фернандо.