Тропа круто пошла вниз, к небольшому ручью, впадавшему в Лабенок. За ручьём была поляна, заросшая лопухами, как на Безымянной. Только моста не было: ручей перешли вброд.

Вдруг из-за зарослей лопухов донеслось жалобное мычание коровы. Вано остановил быка.

«Почему корова отстала от стада?» — подумал Вано и громко крикнул:

— Эх-хо!

Из зарослей вышла жёлтая корова, из тех, что привели вместе с Сатурном.

— Зорька! Зорька! — крикнул Вано.

Так звали корову. Вдруг Вано вспомнил, что Зорька была стельная. Сейчас она стояла перед мальчиком с отвислым, впалым животом и налитым выменем.

«Отелилась, — подумал Вано. — Но где же телёнок? Неужели пропал?»

Вано выдернул хворостинку из носа быка и побежал в заросли, откуда вышла корова.

Посредине поляны лопухи были примяты широким полукругом, а в самой середине, поджав под себя слабые ножки, лежал телёнок. Он глядел круглыми испуганными глазами на Вано, на мать и на весь мир. Он впервые видел солнце, зелень, голубое небо. В первый раз видел человека.

Телёнок родился ночью. Мать своим шершавым языком расчесала ему шерсть на боках, спинке, мордочке и ножках. Впервые он насосался тёплого материнского молока. Жить было хорошо!

Когда Вано подошёл к нему, он попытался встать, неумело двигая ножками с мягкими копытцами. Встать не удалось, и он позвал мать: «Му-у-у!..»

— Ай, какой голосистый! Не бойся Вано, он тебя не обидит…

Как подобает чабану, Вано осмотрел телёнка очень внимательно и остался доволен. Это был бычок мышиного цвета, с белым пятном на широком лбу.

— О! Да ты как две капли воды похож на Сатурна! Сразу видна порода! Только, пожалуйста, не будь таким упрямым, как твой отец. Вот обрадуется Котия! Он тебя ждал, очень ждал…

Это была правда.

Котия не пропускал ни одного собрания колхоза, чтобы не поставить вопрос о племенном скотоводстве. Ему возражали. Говорили, что племенные коровы не будут жить на перевале: будут болеть и погибнут. Но Котия не отступал:

«Не погибнут, и телята их будут жить. Быка нам нужно племенного, и наши коровы станут приносить хороших телят».

И Котия своего добился.

Вот он, первый, долгожданный…

Вано вспомнил, в каком состоянии он оставил Котию. Ведь прошло больше суток. Может быть, Котии совсем плохо? Валеко ещё не мог вернуться, он придёт только вечером.

Телёнок уже привык к Вано. Он поймал своими нежными губами палец мальчика и стал, причмокивая, сосать. Вано погладил телёнка по мягкой шерсти.

— Телята голодные — ревут, наверно. И Котии нечем их накормить. А может быть, Котии лучше, он покормит их молоком? Осталось целое ведро от утреннего удоя. Только бы ему лучше было, — думал Вано вслух.

Прибежал Арсо.

Увидев телёнка, он осмотрел его, обнюхал и, вероятно, остался доволен, так как даже лизнул его несколько раз.

— Надо торопиться. Нас ждёт Котия. Идём, Зорька. Я понесу твоего сына. Мы назовём его Первенец!

Вано ловко подхватил телёнка, положил себе на плечи и зашагал вверх по тропе. Всё стадо было уже впереди. Громким лаем Арсо подгонял отстающих коров.

Отощавшая Зорька плелась следом за чабаном, тревожно поглядывая на сына.

Только к полудню добрался Вано до границы леса. Дальше, петляя по тропе, нужно было почти три километра пройти крутым подъёмом.

Арсо угнал стадо далеко вперёд. Стадо было уже у коша, которого Вано ещё не видел.

Мальчик опустил телёнка на траву и сам растянулся рядом. Он тяжело дышал. Всё-таки телёнок был тяжёлый, и Вано устал. Хотелось есть. Телёнок сделал попытку встать, и на этот раз ему удалось подняться на слабые ножки.

Широко расставив свои ходульки, телёнок потянулся к матери и начал жадно сосать. У мальчика заныло в пустом желудке. Он подполз к Зорьке с другой стороны, надоил в согнутую ладонь молока и выпил. Потом надоил ещё… Молоко освежило.

Шатаясь, Вано встал на ноги, оторвал Первенца от соска и, подняв с трудом к себе на плечи, пошёл вверх по тропе.

Солнце стояло над головой. Было очень жарко. Давно уже высохшая одежда снова намокла от пота. Вано вспомнил, как ночью он стучал зубами от холода. Ему захотелось хоть на минуту окунуться в холодный ночной воздух. Усталые ноги одеревенели и двигались, как у заводной игрушки.

«Хорошо, что со мной нет бурки… Было бы ещё жарче и ещё тяжелее».

Потом даже думать стало тяжело. Мальчик шёл, как во сне, когда хочешь идти быстро, а ноги делаются тяжёлыми-тяжёлыми.

Веки тоже отяжелели, и их трудно было держать открытыми.

Вано не видел, что ему навстречу спешил человек.

Вано показалось, что его плечи вдруг отделились от туловища и улетают вверх. Да и сам он стал лёгким-лёгким, как перо фазана. Подуй сейчас ветерок — и он полетит…

— Устал, Вано? — спросил знакомый хриплый голос.

Вано с трудом приподнял веки. Но глаза всё равно ничего не видели. Вано напрягся и заставил глаза смотреть. Он увидел телёнка.

«Это телёнок разговаривает, — подумал Вано. — Как смешно!»

— Вано! — сказал опять телёнок человеческим голосом.

Вано постарался открыть глаза шире, чтобы видеть, как это телёнок мог разговаривать. И вдруг увидал худое лицо с сизой щетиной на подбородке, закопчённые усы и тонкий крючковатый нос. Вано улыбнулся:

— Котия! Смотри, Котия, он похож на Сатурна. Мы назовём его Перве…

Ноги отказались поддерживать тело. Вано опустился сначала на колени, потом медленно повалился на бок, на мягкую подстилку из ромашек. Зорька подошла к нему и, шумно обнюхав, стала прилизывать намокшие от пота волосы.

Котия смеялся:

— Спи, Вано! Спи, чабан! Теперь ты настоящий чабан. Сейчас Котия понесёт тебя на кош. Ночь принесла Котии здоровье и силу. Ему уже не нужен доктор. Спи, мальчик, крепко: Арсо стережёт стадо. Как важно он растянулся на чабанской бурке! Он понимает, старый пёс, что значит бурка. А завхоз не понимает, молод он… — Котия посмотрел на Вано. — Нет, не молод, он просто чудак… Спи, Вано! Спи, чабан!

Пират оглох потому, что нырял в воду за камнями. А раньше это была очень хорошая белая с чёрными пятнами охотничья собака.

Погубили её ребята. Они швыряли камни у мельничной плотины и кричали:

— Пират! Возьми!

Пират бросался в воду, нырял — и вот оглох. Оглох он, правда, не совсем. Если он стоял близко от вас, то всё слышал, а чуть отбежит — слышит только свист. Таким мне его и подарил мельник дядя Костя.

Это был второй подарок в тот день. Мне исполнилось четырнадцать лет, и утром отец подарил мне настоящее охотничье ружьё. Конечно, я не утерпел и немедленно побежал на мельницу показать подарок дяде Косте. Он считался лучшим охотником, и я очень гордился, что он водит со мной знакомство.

— Занятно, — сказал дядя Костя, осматривая подарок. — У меня первое ружьё появилось, когда я уже из солдатчины воротился. Давно это было, ещё при царе Горохе… Ну, теперь берегись, гуси-лебеди, ближе чем на пять шагов к нам не подлетай!

— На пять… — обиделся я. — А помните, я из вашего ружья чирка подбил? Что же, там пять шагов было?

— Да то ж само ружьё убило.

— «Само»!.. А целился-то я!

— Ну не серчай, не серчай! — засмеялся дядя Костя. — Я пошутил. Ты у нас стрелок первый на всю округу!.. Постой, а как же ты будешь охотиться без собаки? Охотник без собаки — всё равно что мельница без воды.

— А я буду Пирата брать. Вы разрешите?

Дядя Костя как будто даже обрадовался:

— Правильно! Забирай собаку, забирай. Это будет тебе подарок от меня. Забирай, пока ребята его совсем не испортили. Ну, по рукам?

Дядя Костя положил на свою широченную ладонь полу пиджака, а я хлопнул по ней так, что полетела мучная пыль.

Пират, как только увидел меня с ружьём, обрадовался, запрыгал и охотно пошёл за мной на рыбный промысел, где мы жили. Мы вышли с ним на берег моря и пошли у самой воды. Дул северо-восточный ветер, который на этом побережье Каспия называется моряной. Моряна дула уже несколько дней и пригнала к нашему берегу целые поля астраханского льда.