— Интересно, кукан с рыбой уцелел? — вдруг спросил Вася.

— Кукан что, а вот Серёжкин клёш уплыл! — весело сказал Костик, и все засмеялись.

— А шут с ним, с клёшем! У меня ещё брюки есть, казённые. А вот что Ванёк будет делать? У него казённые уплыли!

— Не горюй, Ванёк! Степан Петрович что-нибудь придумает, — сказал Вася.

При упоминании о Степане Петровиче и Сергей и Ванёк перестали смеяться и посмотрели друг на друга, а потом отвернулись к окну.

Все замолчали, и в наступившей тишине особенно громко прозвучали шаги в коридоре. Ребята узнали шаги Степана Петровича. Сергей и Ванёк соскочили с подоконника.

Дверь отворилась, и Степан Петрович такой же неторопливой походкой, какой он ходил всегда, вошёл в кубрик. На согнутой левой руке он нёс брюки и тельняшки, а в правой — две пары ботинок. Он стал посредине кубрика и строго посмотрел на ребят. Те невольно вытянулись, как в строю.

Ребята и моряк простояли молча целую минуту, вглядываясь друг в друга. Сергей и Ванёк искали на лице Степана Петровича следы усталости или расстройства, но ничего не могли заметить: лицо моряка было таким же спокойным, каким они привыкли видеть его всегда. Только смотрел Степан Петрович на ребят строго и даже, как им показалось, с укором.

— Ну, капитаны, получайте! — сказал наконец Степан Петрович и протянул ребятам обмундирование.

Опустив головы, Ванёк и Сергей направились к нему. Они не видели, как Степан Петрович подмигнул Васе и Костику, не видели, что в этот момент у завхоза не было на лице никакой строгости, и поэтому для них было большой неожиданностью, когда он обнял их обоих за плечи и прижал к себе:

— Эх вы, капитаны дальнего плавания! Пришлось мне вчера страху из-за вас натерпеться…

И Ваньку и Сергею захотелось повиснуть на шее у Степана Петровича и попросить прощения, но в это время Костик бросился к окну и закричал не своим голосом:

— Ребята, «Волга» на горизонте!

Все бросились к окнам.

Из-за далёкой косы, откуда вчера пришла штормовая туча, разрезая спокойную гладь воды, полным ходом шла белая мотошхуна.

Ванёк и Сергей торопливо начали одеваться. Им хотелось поскорее встретить мореходов, подняться на палубу своего учебного корабля.

— Ничего, ребята, скоро и мы пойдём в море! — крикнул Вася.

— А меня возьмёте? — спросил Степан Петрович.

Все обернулись к нему.

У Сергея чуть не сорвалось с языка: «А вам же нельзя!» Но Степан Петрович опередил его.

— Теперь уже можно. Вчера я выдержал экзамен, — сказал он спокойно.

И ребята громко закричали:

— Ура!

Может быть, сто, может, двести, а может быть, и тысячу лет назад оторвался от скалистого берега огромный кусок песчаника и упал в море, почти у самого входа в бухту. Много таких обломков лежит в воде рядом с ним, и отличается он от других только тем, что с него удобнее ловить рыбу. Чтобы перебираться на этот камень, рыболовы соорудили переход из крупной гальки.

У Бориса и Мишки камень этот считался любимым местом рыбалки. Они приходили сюда ещё до рассвета, чтобы занять его. Первым делом ребята восстанавливали переход. Его размывало волнами. Тут больше приходилось работать Мишке: у Бориса подносить камни силёнок не хватало.

— Эх ты, слабосильная команда! — говорил Мишка. — Не бери больших камней. Сам перетащу. И лучше совсем не трогай, а то ещё снова заболеешь.

Летом они просиживали на камне по целым дням, удили ласкирей и ставридку. Но всё это было не то: ребята ждали кефальной путины. И наконец дождались. Правда, теперь нельзя было сидеть на камне целый день: в школе начались занятия, но если подойдёт хорошая «кулыга» кефали, то за одно утро можно наловить столько рыбы, сколько летом не поймаешь за целую неделю.

Снасти у ребят были как у самых заправских рыболовов: длинные удилища с тонкими концами, прочные лески, настоящие кефальные крючки; они накопали в Инкермане полную консервную банку морских червей, на которых только и ловится кефаль, а рыбы всё не было. За три утра они и кошкам на обед не наловили.

— Почему она не берёт? — удивлялся Мишка. — Все рыбаки говорят, что кефали в бухте полно…

— Норд-ост дует, вот она и не берёт, — пояснил Борис.

— Знаю. Третий день дует и дует. А подул бы «фонарский» или «одесский»… При морском ветре только успевай забрасывать, — сердито ворчал Мишка.

Он не мог сидеть спокойно, как Борис, и то и дело перебрасывал свою удочку. Норд-ост гнал с северной стороны небольшие волны; они подбрасывали поплавки, и Мишка беспрерывно подсекал: ему казалось, что у него клюёт.

— Если завтра опять будет норд-ост дуть, я не приду ловить. И дома уже смеются, и в школе проходу не дают. Шостов наш говорит: «Тоже рыболовы! Не могут поймать и выдумывают: то ветер им мешает, то луна не такая, то вода мутная…»

— Ну и пускай говорит! А как поймаем, сам прибежит с удочкой. Знаю я его…

Солнце поднялось над скалой. Сразу стало теплее, и ветер поутих. В открытом море, за равелином, ещё бегали бесчисленной отарой белые барашки, а в бухте, особенно на северной стороне, вода успокоилась, посветлела, отражая голубизну неба. Прошёл ещё час, но клёва всё не было.

— Давай сматывать удочки, — предложил Мишка. — Всё равно не будет рыбы.

Борис достал из кармана отцовские часы.

— Можем ловить ещё целый час, — сказал он.

— Если бы ловилась, так и десять бы просидел. А так сидеть мне надоело. Хочешь — оставайся, а я пойду, — решительно заявил Мишка и стал наматывать леску на удилище.

В это время поплавок на удочке Бориса несколько раз вздрогнул, потом как будто приподнялся над водой и лёг набок. Так брала только кефаль. Борис ловко подсек, кончик удилища согнулся в дугу.

— Ну, чего же ты остановился? — усмехаясь, спросил Борис.

Мишка стоял в нерешительности, но стоило Борису тут же поймать ещё одну кефаль, как он торопливо стал разматывать удочку и наживлять крючки.

Наконец-то рыболовы дождались путины! Рыбы подошло много, и брала она жадно.

Мишка даже запел от радости:

— «Будет рыбка пареная, будет рыбка жареная, солёная, сушёная и в дыму копчённая…» Посмотрим, что теперь Шостов скажет!

Ребята уже не огорчались, если рыба срывалась.

— Плыви, плыви! — кричал ей вслед Борис.

— Ныряй, ныряй, других присылай! — пел Мишка.

Казалось, они забыли про всё на свете и даже про школу.

Но про школу забыл только Мишка, а Борис вдруг отложил в сторону удочку, вытер руки и достал часы.

— Ещё десять минут — и будем шабашить, — сказал он, вздохнув.

— Почему шабашить? — сразу не понял Мишка.

— Как это — почему? Потому что сейчас без десяти час.

Мишка сразу перестал петь, всю весёлость с него как ветром сдуло. Десять минут просидели они молча. А рыбы с каждой минутой подходило всё больше и больше. Она не давала наживке опускаться на дно, хватала, как говорят рыболовы, «на лету». Уже не по одной кефали засекалось — по две, а то и на все три крючка.

Десять минут прошли быстро.

— У тебя, наверно, часы спешат, — буркнул Мишка.

— Что? Спешат? А ты забыл, что мой папа часовой мастер! Да если ты хочешь знать, это лучшие часы во всём Севастополе. Ясно? Пошли! — решительно скомандовал Борис и встал.

— Давай половим ещё минут десять, — начал просить Мишка.

— Ещё десять, потом ещё десять… Знаю я тебя.

— Давай десять — и пойдём.

— Ладно, — согласился Борис: ему тоже не очень-то хотелось уходить.

Вода буквально кипела от рыбы. Кефаль совершенно не боялась ребят, ходила у камня по дну и поверху, бросалась не только к наживке, а даже к поплавку. Мишка чуть не плакал от досады.

— Это в году один раз бывает. Знаешь, сколько можно поймать? Сто пудов.