Но гриб не исчез, наоборот: рядом с первым, как по волшебству, появились ещё три, один одного лучше…

— Гав, гав, гав! — залился Витя на весь лес весёлым лаем.

Дружок даже отскочил от него в сторону и, вероятно, никак не мог понять, всерьёз это или в шутку.

— Перестань, Витька, дурачиться, — проворчал Митя. — Как маленький, поднял шум на весь лес… Вон Дружок смотрит на тебя и, наверно, думает: «Небось по-человечески разговаривать ещё как следует не выучился, а туда же, по-собачьему хочет высказываться!»

— Что? Завидно стало, что я грибы такие нашёл? А ты тоже на четвереньки стань… Вот так… Гав — грибок, гав, гав — ещё парочка…

Полной корзины Витя в этот день не набрал, да, вероятно, ещё и не родился такой искусный грибник, который смог бы её наполнить всего за один день, но собрал Витя намного больше Мити. Приловчился.

— А с Дружком ты всё равно опозорился, — сгорая от зависти, ворчал Митя. — Горе-дрессировщик…

— Он непородистый. А непородистых трудно дрессировать. А во-вторых, я сам виноват, что он не лаял на грибы. Я же его на жареные натаскивал! Что же, он виноват, что в лесу не растут жареные грибы? Давай я лучше тебя натаскивать стану. Ты как будто породистей Дружка, — принялся подтрунивать Витя.

В ответ Митя только засопел сердито, а это означало, что он решил раз и навсегда прекратить дружбу с Витей.

Я только усмехнулся, глядя на них: знаю я цену всем их ссорам!

У этого рассказа может быть два начала. Можно начать с того, как Митя с Витей собирались на подлёдную рыбалку, как Витя, со слов дяди Николая, старшего дворника, чертил подробную кар ту водоёма и ставил на ней крестики в тех местах, где плотва грандиозных размеров ждёт не дождётся, когда кто-нибудь из рыболовов предложит ей крохотный кусочек теста, сдобренный ванилью. А можно начать и с того, как за этой же рыбой собирался старый кот, по имени Филька.

Поскольку танцевать принято начинать от печки, начнём от печки и мы, тем более что она играла в жизни Фильки не последнюю роль.

По утрам Филька покидал своё тёплое логово в домике сторожа лодочного причала и отправлялся на промысел. Только не думайте, что он отправлялся за мышами. Нет, мыши ему даже во сне не снились. Снилась Фильке только рыба.

Летом дело обстояло проще — по утрам он обследовал все лодки на причале: не осталось ли в какой забытой рыбёшки. Вечерами рыболовы сами делились с ним добычей. Зимой дело обстояло хуже — зимой надо было самому отправляться на лёд и по очереди обходить рыболовов, сидящих у лунок. Особенно не нравилось Фильке такое занятие в оттепели, когда на льду появлялись лужи. Однако рыбки-то хочется!

Так было и в этот день: ночь и утро выдались тёплыми, капало с крыш, снег осел и на льду появились большие лужи. Филька брезгливо пофыркал на крыльце, но на печку не вернулся…

Теперь посмотрим, какими были дела у Мити с Витей. Кажется, на этот раз Витя ничего не напутал в своей карте и точно попал на место, рекомендованное дядей Николаем. Правда, рыба попадалась им далеко не грандиозных размеров, но поплавки в воде то и дело вздрагивали, и ребята делали торопливые подсечки.

— Ну, Мить, если дело так пойдёт, то мы до вечера обловимся! — повизгивал от удовольствия Витя. — Не успели сесть, а у меня уже пяток есть…

— Ничего, подходяще клюёт… — басил в ответ Митя. — Только я не люблю заранее подсчитывать.

И тут как раз Митя и увидал Фильку. Он даже вздрогнул от неожиданности. Надо сказать, что по внешнему виду Филька очень смахивал на нечистую силу, выгнанную за какие-то грешки из преисподней. При виде его дети хватались за материнские подолы, а набожные старушки крестились и шептали заклинания: «Чур меня! Чур!..»

— Вить… — прошептал Митя. — Смотри, какая зверюга к нам пожаловала.

Витя взглянул и сам чуть было не запричитал заклинания.

От ребят Фильку отделяла большущая лужа. Не будь рядом с их лунками ещё трепещущей рыбы, Филька, может быть, и ушёл бы к другим рыболовам, но теперь он уже не мог уйти. При виде рыбы у него в животе появились колики и начался нервный тик: кончик облезлого хвоста стал беспрерывно подёргиваться, верхняя губа с жёсткими усами дрожать, как при лихорадке, а из раскрытой пасти стал вырываться приглушённый львиный рык.

— Мить! Знаешь, мне что-то очень не нравится этот котяра… — прошептал Витя. — Как ты думаешь, он не бешеный?

— Да… Видик у него… — ответил Митя, тоже не совсем бодрым голосом. — Хорошо ещё, что он на той стороне лужи…

— Ты думаешь, что он и на самом деле бешеный? — поёжился Витя.

Ребята совсем перестали следить за поплавками. Они смотрели теперь только на Фильку и изредка бросали тоскливые взгляды в сторону других рыболовов, сидевших поодаль грачиной стаей.

— Может быть, нам потихонечку… — начал было Витя, но не успел выразить словами свою мысль до конца: Филька вдруг весь сжался, затем взмыл в воздух и опустился на снег у ног оторопевшего Вити, вперив в него глаза такого жуткого цвета со зловещими искрами, что у Вити сразу пропали всякие сомнения относительно Филькиной нормальности.

— Ой! Ты видишь, какие у него гла… гла-за?.. — еле выговорил Витя.

Митя ничего не успел ответить: бешеный кот сделал новый прыжок и очутился у Вити на плечах. Филька часто так делал, когда на льду было мокро, — вскакивал на плечи к рыболовам и принимался клянчить рыбы: «Рыы… ры… ры…»

Витя взял самую высокую ноту, на которую только были способны его голосовые связки, свалился со своего сундучка на снег, покатился по нему, а потом вскочил и понёсся с немыслимой быстротой в сторону рыболовов.

Он летел, не оглядываясь, не разбирая дороги, по лужам, так что вода разлеталась в стороны фонтанами. Он слушал сзади топот — это бежал за ним Митя, но Вите казалось, что это топочет бешеный кот, и он ещё выше поднимал колени, чуть не стукал ими по подбородку.

Остановил ребят только окрик одного из рыболовов, которого они чуть не сбили с его сундучка:

— Вы что это, сказились, что ли?

— На… на… на нас кот напал!.. — еле выговорил Митя.

— Д-и-и-кий… — добавил Витя. — Бе-ее-ешеный…

— Да вы сами, часом, не рехнулись? Где это видано, чтобы бешеные животные по воде ходили, когда для них вода что бензин зажжённый? Сказочки сочиняете… — ругался рыболов.

— Да не сказки… — засмеялся другой рыболов. — Это их Филька в панику вогнал… Только почему вы его за бешеного приняли?

— Так он же набросился на меня… — принялся объяснять Витя. — Как сиганёт на плечи! Как зарычит!

— А он ко всем прыгает на плечи, ежели на льду мокро. И не рычит он, а мурлычет. Рыбы просит… Эх вы, мужчины!.. Такого замечательного кота испугались. Он же умница, каких мало. Он только не говорит, а всё понимает. Да я так думаю, что скоро он и говорить с нашим братом научится. Он уже половину слова «рыба» вполне ясно выговаривает… «Ры… ры… ры…», а скоро он чисто будет выговаривать: «Рыбы, рыбы дай!» А потом и закурить будет просить…

Когда ребята вернулись к своим лункам, Филька доедал последнюю плотву и вид у него был уже такой, как будто он замолил все свои грехи и душа у него была спокойна. В глазах уже не было прежнего алчного блеска, хвост не дёргался, губа не дрожала, а из глотки уже не вырывался львиный рык, а лилось нежное урчание. Ребята могли потом поклясться, что они ясно слышали первые Филькины слова, сказанные по-человечески:

«Хоррроша рррыбка! Ррррыбка хоррроша!.. За-курррить бы теперррь…»