— Все равно! — сказал Юлиус. — Я напишу ему еще одно, последнее письмо. И уверен, что он не оставит меня умирать, не повидавшись с ним.

— Ну, если ты хочешь только этого, — усмехнулся Самуил, — тогда все в порядке. Надеюсь, у него хватит времени, чтобы перессориться со всеми подружками и вернуться сюда прежде, чем настанет час диктовать твое завещание.

— Час может пробить прежде, чем мы думаем. Ему самое время приготовиться к возвращению; что до меня, то я начинаю готовиться к своему уходу.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я имею в виду, что мне пора, как ты выразился, продиктовать мое завещание.

— Хорошенькое дело! Повторяю, что речь об этом не идет! — вскричал Самуил.

— Какая разница, — возразил Юлиус, — продиктую я его неделей раньше или позже? Зачем откладывать то, что все равно необходимо сделать? Мне станет спокойнее, когда этот долг будет исполнен. По крайней мере, в глубине моей души не останется беспокойства, страха, как бы не покинуть сей мир, не успев отблагодарить тех, кому я столь многим обязан. После этого я почувствую себя лучше. Впрочем, я не собираюсь заниматься этим прямо сегодня. Но я уже обдумал все, что намерен предпринять. Излишне говорить, что о тебе я при этом не забыл.

Самуил сделал протестующий жест.

— О, мне известно, — промолвил Юлиус, — что ты презираешь деньги, поскольку метишь выше. Я лишь хочу обеспечить тебе полную независимость от кого бы то ни было. Материальные нужды суть прутья клетки, в которую общество запирает великие сердца и грандиозные замыслы. Ты ведь не откажешься от свободы и простора. Впрочем, я не приношу тебе ничего в дар, я лишь плачу долг. Не хочешь же ты остаться у моего гроба банкротом? А теперь перейдем к Лотарио.

Самуил слушал, крайне взбудораженный, но внешне бесстрастный.

— Лотарио — мой единственный родственник, — продолжал граф фон Эбербах, — да и то по линии жены. Я выделю ему его долю. Он получит замок Эбербахов и достаточное содержание, чтобы жить там, как подобает сеньору. Там он будет окружен воспоминаниями о своей тетке Христиане, любившей его, как она одна умела любить. Я предпочитаю, чтобы среди этих воспоминаний жил именно он, а не кто-то другой. Теперь остается Фредерика.

На минуту воцарилось молчание.

Юлиус колебался, не зная, как приступить к делу. Самуил наблюдал за ним глубоким, внимательным взглядом драматического поэта, следящего за всеми движениями и интонациями актера, избранного им, чтобы воплотить свой творческий замысел.

Самуил заговорил сам.

— Это самое щекотливое, — сказал он. — Ведь тебе, в общем-то, всего сорок лет. Мудрено допустить, чтобы мужчина, еще достаточно молодой и известный множеством приятных похождений различного рода, оставил в наследство молоденькой девушке значительную сумму без того, чтобы вместе с ней она не унаследовала…

— Бесчестье, не так ли? — вздохнул Юлиус. — Правда, я и сам все понимаю. Но что же делать?

— Об этом-то я тебя и спрашиваю, — отозвался Самуил, желая принудить его самого произнести решающее слово.

— Я было подумал, — продолжал Юлиус, — что можно избежать затруднений, выдав Фредерику замуж за кого-нибудь, кто имеет право разбогатеть. К примеру, Лотарио…

— Лотарио! — перебил Самуил с ноткой угрозы.

— Все было бы просто, если бы Лотарио и Фредерика полюбили друг друга. Я бы оставил все свое состояние Лотарио, а он, женившись на ней, естественным образом принес бы его ей. В какой-то момент я подумал, что Лотарио влюблен в нее, судя по тону, каким он говорил о ней, когда впервые ее увидел. Но с тех пор я успел убедиться, что ошибался. Если бы он любил ее, он бы не упорствовал в своем стремлении так надолго покинуть этот дом сейчас, когда она в нем живет. По крайней мере если она не отвергла его самым решительным и безнадежным образом. Так или иначе, если он ее не любит, если он там задерживается ради другой или если сама Фредерика не желает его знать — в любом подобном случае об этом браке речи быть не может. И однако иного средства, кроме супружества, я здесь не вижу.

— Я тоже, — отозвался Самуил, не спуская с Юлиуса своего пронизывающего непостижимого взгляда.

— Но кого мне избрать ей в мужья, кому я был бы вправе завещать мое богатство? Никому, кроме Лотарио и тебя, я не могу оставить в наследство сумму достаточно значительную. А ты в качестве мужа Фредерики еще более немыслим, чем Лотарио.

— А! Ты так считаешь? — промолвил Самуил.

— Без сомнения. Слишком велика разница в возрасте. И потом — твой характер. Честно говоря, — прибавил Юлиус смеясь, — твоя натура, по-моему, не создана для того, чтобы сделать женщину счастливой.

— Однако, — произнес Самуил с некоторой горечью, — может статься, что сама Фредерика придерживается несколько иного мнения.

— Если она думает иначе, — произнес Юлиус очень серьезно, — признаюсь тебе, что я первый постарался бы отговорить ее от подобного шага, который, на мой взгляд, был бы с ее стороны лишь необдуманным порывом благодарности.

— Я пошутил, — ледяным тоном прервал его Самуил. — Так ты, по-видимому, нашел более подходящее средство обогатить Фредерику, не компрометируя ее?

— Такое средство действительно есть.

— Говори, — обронил Самуил.

— Говорить об этом неловко и грустно, — начал Юлиус. — Ну, в двух словах, я решил вот что: брак здесь будет не более чем поводом, чем-то побочным, второстепенным… так вот, самый законный предлог для того, чтобы завещать Фредерике значительную часть моего состояния — это если… если она будет моей женой.

— Что ж! Я об этом тоже подумал, — спокойно отвечал Самуил.

— Ты думал об этом? — отозвался Юлиус не без некоторой печали. — Это и впрямь проще всего, таким образом все устроится. Адля этого брака, столь… гм… непродолжительного, трудно было бы найти условия более надежные и благоприятные, имея в виду супруга, который… словом, который не был бы таковым. И мне суждено не слишком долго оставаться обузой в ее жизни. Пройдет всего несколько месяцев, и я буду мертвым, а она — богатой. С любым другим такой брак стал бы для нее оковами, со мной же это свобода.

— Это более чем справедливо.

— Так ты одобряешь мою идею, Самуил?

— Полностью одобряю.

— Ты и в самом деле любишь Фредерику! Право, я не собираюсь ей долго докучать. А потом она на всю жизнь останется независимой. Ну, а я… в те немногие дни, что мне еще остались, она будет для меня светом и отрадой. Кроме того, ее дочернее послушание, такое очаровательное, сделается ее долгом и моим правом. Что ж! Коль скоро ты разделяешь мое мнение, не хочешь ли взять на себя заботу о том, чтобы подготовить ее к этой мысли? Как ты понимаешь, мне самому не совсем ловко начинать такой разговор, а я бы не хотел ни рассердить ее, ни ввести в заблуждение.

— Я сделаю все, что ты пожелаешь, — отозвался Самуил.

— Она у себя в комнате, — сказал Юлиус. — Было бы замечательно, если бы ты пошел к ней немедленно и все объяснил.

— Я отправляюсь прямо туда.

— Спасибо. Тебе нужно сказать ей о двух обстоятельствах, — произнес Юлиус с печальной усмешкой. — Во-первых, что я скоро умру, я обещаю ей это, так что пусть она не беспокоится. И, во-вторых, что до самого конца моя нежность будет исключительно отеческой, к ней не может и не должно примешаться никакое иное чувство, да я и не желал бы этого. Само собой разумеется, что тебе следует представить ей меня не в качестве мужа, а только как отца.

— Не беспокойся. Я сумею убедить ее.

— Ступай же. Это ей ты оказываешь услугу, ей, а не мне.

Самуил вышел.

Направляясь в комнату Фредерики, он бормотал сквозь зубы:

— Говорил же я ему, что неосторожность в два счета его прикончит! А это можно считать большой неосторожностью! Отеческая нежность, ха! Хотел бы я посмотреть, как бы ему удалось возыметь к ней нежность иного рода! Но напрасно он воображает, что я стану полагаться на его слово! Ах, уж не сомневайся: хочешь ты того или нет, а я сделаю так, что все будет в полном порядке! Болван несчастный! Ведь мог спасти себя, стоило только отдать ее мне… Он упустил этот шанс. Тем хуже для него! Придется обвенчать с ним Фредерику, раз иного средства теперь нет. Но в противоположность тому, что происходит в «Гамлете», я берусь доказать, что остывшие блюда свадебного пира можно подать на стол во время другой церемонии. Устроим сначала свадьбу, а там останется только избавиться от мужа.