— Неприятно, но логично, — заметил я.

— Это верно... — Гай покосился на меня и с улыбкой добавил. — А ты вот, как я погляжу, живешь неплохо!

— Да, — не стал я отнекиваться.

— Рад за тебя, — сказал Гай, и я почему-то ничуть не сомневался, что его слова абсолютно искренние. — Чего пришел? Вряд ли по местной работе стосковался.

— Это точно, — заулыбался я.

— А я вот не поверишь — стосковался. Сейчас на твоем месте такой дурачина безрукий работает — аж плакать хочется. Каждое утро вспоминаю, как ты в свое время полы в пыточной натирал — ни пятнышка! Хоть воду пей с него...

— Да знаешь, вообще-то я к тебе по одному делу пришел...

— Даня, ты что ли? — беспардонно вклинился в наш разговор проходивший мимо караульный — большой усатый дядька, который запомнился мне добрым нравом и дикой удачей в кости.

— Точно, это я.

— Ох ты ж божья хрень!.. — выдохнул тот. — А где ты сейчас вообще?

— Рикард, иди себе куда шел! — прервал его Гай. И, повернувшись ко мне, предложил: — Пойдем ко мне? А то ведь сейчас поговорить спокойно не дадут.

Я согласился, хотя сидеть в пыточной было удовольствием своеобразным.

Однако Гай привел меня не туда. А в свою каморку, куда в мою бытность здесь не приглашал ни разу.

Это была маленькая комната с большим решетчатым окном и столом, заваленным множеством всяких бумаг.

— Выпить хочешь? — спросил Гай, по-хозяйски располагаясь в кресле.

При упоминании о выпивке у меня жалобно содрогнулся желудок.

— Нет, я только от попойки проветрился.

— Ну, как знаешь.

Он налил себе в кружку из кувшина какой-то пахучей жидкости, сделал несколько глотков и поморщился.

— Так что за дело? — спросил он у меня.

— Кошки на площади, — коротко ответил я. — За что их так?

Гай сразу как-то скис. Покрутив кружку в руках, поставил ее на стол прямо поверх бумаг.

— А, вот ты о чем, — проговорил он. — Да, неприятное дело...

— Да как-то с ними совсем уж не по-людски. Видеть больно, как девчонки угасают. Молодые, красивые... Вот я и хотел узнать, что же они такое натворили?

Мастер вздохнул.

— Справедливому суду, Даниил, одинаково подлежат и уроды, и красивые. Я вот три дня назад торговку одну казнил. Кровь с молоком, грудь, бедра гладкие, коса под коленку — такую бы под себя положить и радоваться. А в обвинение посмотрел — а красота эта, оказывается, мужа отравила, а потом и пасынка трехгодовалого голодным свиньям в загон бросила. Вот тебе и на.

— А с кошками-то что?

— А с кошками... С ними все сложнее.

Гай пошелестел бумажками на столе, выкапывая из кучи нужную.

— Ну вот, гляди. Обвиняют их в убийстве одного из жрецов благодатной Флоры, аристократа одного... Правда говно был человек — бордель у нас держал для любителей погорячее. Там девок бить дозволялось, главное чтобы не до смерти. А последнее дело, на котором их взяли — проникновение в дом нашего судьи с целью свершения душегубства.

— То есть они на него напали? — уточнил я.

— Да нет, не успели...

Гай отложил бумагу.

— В этом деле самое неприятное для меня заключается в том, что если бы все эти обвинения в таком виде были предъявлены человеку, то его бы просто высекли соленой плетью двадцать раз, подержали у позорного столба до вечера и отпустили бы с миром. Потому что нет никаких прямых доказательств, что они душегубствовали. Одно только доказано, что в дом к судье пробрались — а за такое по закону не казнь положена, а только телесное наказание. А если учесть, что приговор подписан тем самым судьей, в чей дом они забрели... То даже с моей верой в истинность правосудия какой-то осадочек на душе остается. Неприятный. Признаться, я сегодня даже нарушил свои принципы и отступил от заявленных требований — бить их во всю силу рука не поднялась. Старею, наверное.

Я вздохнул.

Откровения Ники лично мне не оставляли сомнений, что четыре красотки из клетки, выражаясь терминологией Гая, действительно «душегубствовали». Хотя, похоже, жертв своих они выбирали не просто так — не знаю, каким человеком был жрец, но из-за смерти хозяина того борделя я бы точно горевать не стал.

И вообще такой суровый смертный приговор без доказательств вины вызывал во мне негодование.

Все это было... как-то вопиюще неправильно.

— И это никак нельзя исправить?.. — спросил я. — Как-то... вмешаться, штраф выплатить или еще что-то?

— Нет, — покачал головой Гай. — Будь у них, например, хозяин — тогда другое дело. Но они бесхозные, и это подтверждено осмотром и зафиксировано в бумагах.

— Бесхозные, говоришь...

Мне пришло в голову, что вообще-то эти кошки не такие уж ничейные. Ведь у них как минимум есть бог-покровитель. Как там его имя? Я начал перебирать похожие по звучанию слова, прямо как в анекдоте с магнолией. Неврал, Небрал... А, Нергал!

А что, если...

Появившаяся идея еще не до конца сформировалась в моей голове, но я уже ощущал ее общие очертания.

Нет, для этих девчонок еще не все потеряно. Кое-что для них еще можно сделать! Или, по крайней мере, попытаться.

— Спасибо за информацию, — я поднялся со своего стула и пожал честную руку Гайя.

Все-таки этот мужик вызывал у меня глубокое уважение. При такой работе тем не менее суметь остаться порядочным человеком — это нужно суметь.

Мы попрощались, и я поспешил из Ям домой.

Теперь мне нужно было кое-что прояснить у Ники насчет правил и внутреннего уклада их нергальской гильдии, или как там ее правильно назвать.

— Что ты задумал? — спросил меня Лёха, просыпаясь.

Проходившая мимо пожилая женщина в чепце и с корзиной в руках, увидев вспыхнувшие огоньки в глазницах черепа, испуганно охнула, оступилась и чуть не села прямо посреди дороги.

— Ты это, угас бы лучше, — проговорил я, прикрывая черепушке лицевую сторону ладонью. — Люди же пугаются! Давай дома про идеи поговорим?

Череп недовольно заворчал и погас.

Проходя мимо опустевших торговых рядов, я встретил нашего Эрика — оказывается, Янус сообщил Графычу о скором отбытии под чуткое руководство Эреба, и тот отправился закупать необходимые для путешествия вещи. Увидев в его руках упаковку дорогого лавандового мыла и пачку белоснежных носовых платков, я невольно улыбнулся — все-таки воспитание многое значит. Мне вот даже в голову бы не пришло, что платки входят в перечень предметов первой необходимости.

Обменявшись парой фраз, мы разбежались в разные стороны, каждый по своим делам.

Приближаясь к кабаку, я еще издалека услышал довольное тявканье и детский смех. Это дочка Камилы, одетая в слишком длинное для нее пальто с пушистым воротником, играла во дворе с моим Чудиком. Уличные мальчишки с завистью поглядывали на них из-за забора, шумно обсуждая между собой, что это за зверь такой, паук или собака.

— А ну кыш отсюда! — прикрикнул я на пареньков, и те мгновенно рассыпались в стороны, как тараканы.

Девочка остановилась, глядя на меня улыбающимися глазами. На земле под ее ногами палкой было нарисовано что-то типа кривых классиков, только квадратное.

— Дядя! Ку-ку! — крикнула мне девчушка и активно помахала рукой.

Я тоже махнул ей рукой, не спеша подошел к крыльцу и закурил.

В голове между тем постепенно выстраивалась стройная цепочка умозаключений.

Кошек так осудили, потому что у них нет хозяина. Если был бы хозяин — их бы высекли и отпустили. Но у кошек есть нечто большее, чем просто владелец — у них есть бог-покровитель. Но если наш Та’ки ради своих готов был даже Флоре глотку перегрызть, у них почему-то все иначе.

Но в данном случае перегрызать глотку другому богу нет необходимости. Можно просто заявить на них свои права, например. Потому что люди боятся богов и почитают. А сами боги делают то, что им вздумается. Одни падки на монеты, другие — на услуги. Третьи вон вообще извращенцы. Они пьют, играют в карты и заказывают себе подношения.

А значит, у каждого из местных божков есть своя ахиллесова пята.