И мы отправились к нему в каморку.

— Пожрать ничего не хочешь? — спросил у меня Гай, запирая двери изнутри на ключ.

— Не отказался бы, — признался я. — Сегодня с утра ничего не ел.

Палач отодвинул с края стола бумаги и вытащил из какого-то мешка на полу белое полотенце с хлебом, ветчиной и десяток вареных яиц.

— Ешь.

Я отломил свежую горбушку, с удовольствием впился в нее зубами.

— Вкуснота!

— Ветчину отрезай, не стесняйся, — заботливо потчевал меня хлебосольный хозяин. — Яйца бери — свежие, сегодня сам варил.

Я рассмеялся.

— Ты так сказал, что я уже был готов слышать, что ты сам их сегодня снес!

— Еще скажи — с клиентов насобирал, — блеснул тюремным юморком Гай.

Я с трудом проглотил свой кусок хлеба.

Кажется, яйца есть я уже перехотел.

А мой собеседник тем временем снял с полки за своим столом грубую деревянную шкатулку для канцелярских принадлежностей. И вытащил из нее окровавленный лист бумаги с жирной цифрой один.

Я окончательно перестал жевать.

— Что это? — спросил я, чувствуя, как начинают нервно холодеть руки и ноги.

Потому что на самом деле мне не нужно было напоминать, что это за бумажка и откуда она взялась.

— Я сначала тоже долго не мог понять, что же это такое, — сказал Гай, усаживаясь напротив меня. — Но меня... не покидало ощущение, что я уже где-то видел подобное. Или слышал что-то такое. Ты знаешь... — он задумчиво почесал щеку, явно стараясь подбирать правильные слова, — знаешь, что я с огромным... уважением отношусь к своей работе. И считаю, что она — честная и очень важная. Без палача добро и зло в этом мире не имеют никакого значения, поскольку некому наказать злого и подарить доброму ощущение справедливости — так говорил мой учитель, мастер Антоний. А он был достойнейшим представителем профессии, в отличие от этих молодых остолопов, которые надели черное лишь для того, чтобы удовлетворить какие-то свои... нездоровые потребности.

— К чему ты это?..

— Сегодня ночью я вдруг вспомнил одну историю, которую рассказывал мне мастер. О том, как в давние времена, когда палачи были истинным воплощением справедливости, они нумеровали людей, приговоренных к смертной казни. Сегодня я был в библиотеке и нашел письменное упоминание об этой традиции. Считалось, что имена приговоренных забирал на свой алтарь великий Нергал — бог возмездия. Поэтому вместо имен им оставались только номера, под которыми их внесли в приказ.

Я почувствовал, как зашевелились волосы на моем затылке. Спокойно, Даня. Главное — спокойно!

— Ты понимаешь, о чем я говорю? — спросил Гай, внимательно глядя мне в лицо.

— Интересная история, — ответил я, сохраняя невозмутимое выражение лица.

— История-то действительно интересная, — усмехнулся мастер Гай. — Но вот это, — он бережно взял в руки неровно высохшую бумажку с написанной на ней цифрой. — это уже не история. А реальность.

— Ты всерьез думаешь, что это как-то связано с той древней традицией? — отчаянно косил я под дурачка.

— Я думаю, все это каким-то образом связано с тобой, — ответил Гай, все так же пристально глядя мне в глаза.

Я фыркнул.

— А я думал, это только у моего магистра чуть что — так сразу я виноват. А тут еще и ты! В чем еще я виноват? В плохом урожае, болезнях скота?

— Дань, ты это. Успокойся главное, — опять с каким-то не то виноватым, не то смущенным видом проговорил Гай. — Я ни в чем тебя не обвиняю. Понял? Давай-ка сейчас покурим, обговорим все...

— Что — все? — уже начал злиться я.

Гай подорвался со своего места.

— Да чего ты все скалишься, я же не враг тебе!

Я устало растер виски.

Башка раскалывалась. И курить действительно захотелось, так что я полез в карман за папиросами.

— От меня-то ты чего хочешь? — спросил я, прикуривая.

Лицо Гая стало торжественным.

— Я хочу стать истинным жрецом великого и неумолимого Нергала!

Я подавился дымом.

— Чего? А я-то тут при чем?

Гай тоже достал свое курево.

— Ну, я, может, не самая умная голова в нашем городе, но два и два я складывать все-таки умею, — проговорил он. — Все просто. Ты никогда не любил смотреть пытки, и кошек тебе было искренне жаль. Ты так подробно расспрашивал меня про них, помнишь? Но в тот день ты не просто пришел посмотреть, ты почти прибежал на площадь! Я видел. А когда все случилось, ты не спешил уходить. И при этом не казался удивленным. И та рука... Я только теперь понял, что помахала она не мне, а тебе. Так что, как видишь, доказательств у меня предостаточно — но все они не того свойства, чтобы предъявлять их в качестве обвинения. Но зато вполне годятся в качестве повода для большой просьбы. Сделай меня своим вечным должником — покажи дорогу в действующий храм!

Еще никогда Штирлиц не был так близок к провалу.

Я вдруг осознал, насколько беспечно себя вел. Мне казалось, я достаточно предупредителен и осторожен, и никому не придет в голову связать случившееся на площади со мной.

Но я ошибался. И что хуже всего, в данный конкретный момент мой ответ никоим образом не мог повлиять на выводы Гая касательно меня. То есть при любом раскладе для него эта связь была фактом непреложным и не нуждающимся в дальнейших доказательствах и опровержениях.

От моего решения зависело только отношение мастера ко мне, как к персоне. Я мог в его глазах оказаться как славным парнем, связанным с Нергалом, так и жадным говнюком, который не желает ни с кем делиться этой самой связью.

Я медленно выдохнул дым в потолок.

Гай все так же пристально смотрел на меня, дожидаясь ответа. В его глазах было напряженное ожидание, смешанное с мольбой.

И что мне делать?

Если я начну отнекиваться и попытаюсь слиться, я потеряю его дружбу. Если скажу правду — окажусь в зависимом положении, поскольку одно его слово не в те уши сможет обернуться для меня о-очень большими проблемами. Не то чтобы я не доверял Гаю, но в жизни случается всякое.

К тому же еще большой вопрос, как сам Нергал отнесется к внезапному визитеру. Это тебе не Флора, которой фиолетово, кто в ее двери входит.

Так что ответить, чтобы не попасть впросак?..

И не прогадать...

— Гай... — проговорил я, хмуро и сосредоточенно отмеряя слова. — Давай... поступим следующим образом. Скажем так — у тебя... очень неожиданная мечта. Но я ее услышал. Однако ты же понимаешь, что ничто в мире не дается так просто?

Гай вопросительно приподнял бровь.

— Что ты имеешь в виду? Я что-то должен сделать?

— Да. Если готов, конечно.

— Я готов! — почти вскричал Гай, сверкая глазами.

— Тогда с тебя имена восьми отпетых негодяев, которые, по твоему мнению, не должны ходить по земле. На это у тебя двадцать восемь дней. Хотя нет... — спохватился я, прикидывая в уме сроки. Двадцать восьмой день — это уже дата встречи, на которую я кровь из носа должен вырваться. Так что... — Нет, я немного просчитался — двадцать семь дней у тебя.

В его взгляде растерянность сменилась надеждой.

— Я все сделаю! Клянусь тебе!

— Хорошо, сказал я. — И раз уж пошел такой откровенный разговор... Ты можешь устроить мне посещение одного из заключенных? Или, вернее, заключенной.

Гай хитро прищурился.

— Ты, никак, про Загорскую спрашиваешь?

Я кивнул.

— А говорил — просто видел пару раз... — протянул Гай.

— Так и есть, — подтвердил я, и это была абсолютная правда.

— Ну, официально она не является заключенной. Поэтому комнату не охраняют, да и запирается она не снаружи, а изнутри. Третья дверь налево. Можешь постучать — если есть основания полагать, что тебе откроют.

Я хмыкнул.

— Нет, Гай. Если есть двери и желание в них постучать — то надо стучать. И плевать на основания.

Хлопнув его по плечу, я выглянул в коридор. И, убедившись, что там никого нет, тихо прошмыгнул к нужной комнате и негромко стукнул в дверь.