Я боюсь попадаться Доронину в поле зрения, и честно пытаюсь понять, зачем он вытащил сюда меня — ведь и тогда подобное зрелище не помогло почувствовать ничего, кроме ощущений, испытываемых жертвой и маньяком.

— Ощущений, — произношу я и хмурюсь. — Что-то не вяжется…

Пытаясь уловить ускользающие обрывки чувств, я прохожу по кругу вдоль стен храма, цепляясь за кирпичную кладку, все больше убеждаясь в своей правоте. Мне срочно нужно поделиться хоть с кем-нибудь, но Ваня занят, зато внимательная Лена следит за мной, словно ждет, что я подойду к ней.

И я подхожу.

— Это не он, — выпаливаю так быстро, как только могу, пока не передумала, — это не наш маньяк.

— Я согласна с тобой, — кивает Лена, будто сказанное не является для нее новостью. Я сбиваюсь, ожидая возражений и не получая их, и молчу. — Как ты это поняла?

— Он не был равнодушен, убивая, — я делаю неоднозначный жест руками. — Это месть.

Прищуренный, внимательный взгляд Елены теперь не кажется мне опасным, но я все еще не верю ей. Она осторожно берет меня за ладонь и подводит к Ивану, выдергивая его из разговора с такой естественностью, будто делая это постоянно, и он принимает как должное, не огрызаясь и не срываясь. Я чувствую нотки ревности, закипающие внутри, но держусь. Сейчас главное совсем не наши отношения.

— Ваня, — женщина откашливается и поправляется, — Иван Владимирович, у нас есть основания полагать, что убийство не относится к серии.

— Не понял? — он выхватывает сигареты, рассыпая несколько под ногами, нервно сжимая кончик зубами, но не прикуривая. — Кто из вас так решил? — задает следующий вопрос, поочередно глядя в глаза каждой из нас. Я молчу, позволяя Елене отдуваться самостоятельно.

— Обе, мы сошлись во мнениях.

Он поворачивается, окликая стоящего ближе других парня, и я понимаю, что сделала что-то важное и испытываю некую гордость. Внимание Доронина переключается на других людей, и мы отступаем.

— Я думаю, нам здесь больше нечего делать. Отвезти тебя? — женщина отпускает мою ладонь, и я киваю.

— Иван привез меня, чтобы я могла увидеться с Вами?

Она снова улыбается:

— Он говорил мне, что ты очень умная девочка.

И я чувствую, как рдеют щеки; комплимент, полученный через третье лицо, вдруг становится куда приятнее обычного.

Мы проходим в сопровождении самого молодого парня в полицейской форме до серебристого седана. Лена ловко устраивается за рулем, слегка отворачиваясь всякий раз, когда на нее смотрит девушка с микрофоном и парень — видеооператор. Их огорченные лица почти озаряются узнаванием, но бдительно следящий полицейский говорит им что-то, позволяя нам уехать.

— Кажется, Вас знают, — киваю я на остающихся позади людей.

— Несколько раз мне приходилось выступать с консультациями перед телевизионщиками. Честно говоря, не думала, что кто-то запомнил меня настолько, чтобы ловить для интервью.

Я искоса смотрю на нее: русые, густые волосы, стянутые резинкой в низкий хвост. Пухлые губы, светлые глаза, длинные — длинные ресницы. Ненакрашенное лицо делает ее моложе, истинный возраст способны выдать лишь морщины и сухая кожа рук, но мне все равно не удается определить, сколько ей: тридцать, больше или меньше?

Когда мы в уютном молчании доезжаем, я вдруг понимаю, что не называла адреса; Елена уверено выходит, шагая к нужному подъезду, задерживаясь лишь на мгновение, чтобы дождаться меня, а я гадаю, какое отношение это женщина имеет к Ивану Доронину.

— Аня, угостишь чаем? — Елена долго и тщательно моет руки, совершенно не собираясь оставлять меня одну. Я включаю газ под чайником, соображая, к чему приведет наш разговор.

— Елена, давайте честно и прямо, что Вам от меня нужно? Без этих Ваших «штучек», — я делаю знак, изображающий кавычки. Елена, по-прежнему улыбаясь, занимает место напротив. Я понимаю, что защищаюсь от нее, скрещивая руки на груди, и заставляю себя принять более естественную позу, но расслабиться не удается. Женщина волнует куда больше, чем недавно убитый прокурор. Я до сих пор ощущаю приторный запах смерти, который не удается перебить ничем.

— Напрямую, так напрямую, — легко соглашается она. — Я занимаюсь психологией, читаю курс лекций по профайлингу сотрудникам Следственного Комитета и в университете МВД. Иногда меня привлекают к поискам преступников, но, чаще всего, крупные фирмы оплачивают мои услуги на переговорах, при отборе кандидатов на важные должности.

Я внимательно слушаю, не перебивая, но не могу понять, как связана со всем сказанным.

— Уголовные дела отнимают много сил и времени, и я каждый раз говорю себе, что не хочу больше с ними связываться. Но все равно иду.

— Почему?

— Мне невыносима мысль, что где-то на свете ходит убийца, поймать которого с моей помощью может оказаться легче и быстрее, чем без привлечения специалиста. Штатные психологи составляют неплохие психологические портреты преступников, да и опытные следователи сами в состоянии справиться без участия человека со стороны. Но иногда, — иногда, в процентах десяти — пятнадцати — именно благодаря таким людям, как я, виноватый оказывается за решеткой в самые короткие сроки или преступления удается предотвратить.

— В этом деле у Вас тоже личный интерес?

Она замолкает, внимательно глядя на меня. Думает, как лучше ответить.

— Мы договорились говорить прямо, — напоминаю я, ловя очередную улыбку.

— Ох, Аня, непросто же с тобой. Ты и сама могла бы стать неплохим профайлером.

— Если бы не была шизофреником, — сухо отвечаю на ее фразу.

— Никто не знает, где заканчивается норма и начинается патология, — пожимает плечами женщина. — Иногда можно всю жизнь балансировать на грани, принося при этом пользу людям. Или, как минимум, ни делая ничего плохого.

— Вы все дальше и дальше от первоначальных вопросов, — напоминаю я, дивясь, как легко она забалтывает меня.

— К расследованию этой серии я, действительно, попала не просто так. Меня позвал Иван, и отказать ему я не смогла, — она разводит руками, словно от этого что-то должно стать более ясным.

— У Вас с ним были отношения? — Елена смеется довольно звонко, словно слышит забавную шутку:

— Ну, если это можно так назвать. У нас был роман на первом курсе университета. Мы учились в одном вузе, поступили в один год, но на разные специальности. Любовь прошла, теплые отношения друг к другу остались, и поэтому, когда он просит помощи, я соглашаюсь. К тому же, материалы дела весьма любопытные, и я хочу проверить, насколько составленный мною профиль убийцы совпадет с тем, что есть на самом деле.

— Какой он, этот маньяк? — я внимаю каждому ее слову:

— Мужчина, возраст — примерно между тридцатью и сорока годами. Высокого роста, приятной внешности. Физически хорошо развит. Бывший военный или спортсмен, получивший травму. Не женат или живет с женщиной, готовой выдержать его долгое отсутствие. Чистоплотен. Пользуется популярностью среди женщин.

Рос в полной семье. Отец был доминантным, категоричным, не спрашивал его мнения. Считал, что любовь надо заслужить, старался быть лучшим во всем. Эмоционально беден.

К уголовной ответственности не привлекался. Первое убийство совершил уже в совершеннолетнем возрасте, в ясном уме. Тогда же и ощутил вседозволенность, превосходство над другими.

Орудие убийства — хирургический скальпель, армейский нож. Чрезмерная самоуверенность. Он не прячет тела, но выбирает тихие места, чтобы не торопясь сделать задуманное. Осторожен, не оставляет никаких следов. Сексуальной подоплеки не прослеживается — убитые жертвы не изнасилованы. Комплекс сверхценных идей, возможно, убийствами преследует определенную миссию. Но это не ритуал, несмотря на вспоротые животы и подвешенные состояния последних жертв — положения тел в предыдущих случаях отличалось, но, определенно, проскальзывает общий почерк. Пытается играть с правоохранительными органами, наслаждаясь своей безнаказанностью.