Петрус Миккельсон стоял на кухне и натягивал сапоги.

— Марш сюда! Берите ножи и нарубите кустов, сколько успеете! — скомандовал он. — Возле каменоломни стоит кадка с водой. Там намочите.

Сверху спустился плотник Грилле, хромой и такой сердитый, что справился бы и с десятью пожарами. Бабушка схватила очумевшего Боббе за ошейник, но, увидев Туа-Туа, ахнула и выпустила его от удивления. Боббе кинулся бежать, Миккель следом.

Петрус Миккельсон первый поспел к кадушке и окунул в воду срезанный кустик.

— На пустошь!.. — хрипло крикнул он. — Ветер восточный. Коли огонь доберется до овец, они все до единой с обрыва попрыгают! Я отстою верфь! Не дай бог, огонь распространится на север — тогда бригу крышка!

И он исчез в дыму среди голых утесов.

Миккель первым выскочил на пустошь. По вереску прямо на него катила с громким треском стена огня и дыма.

А между ним и стеной были овцы. Вожак хотел пробиться сквозь огненную стену, но отступил с опаленной шерстью.

И сразу вся отара шарахнулась к пропасти. Миккель, крича и размахивая веником, бросился наперерез.

Первая овца уже достигла изгороди. Но она не стала прыгать, а пригнулась и боднула жерди. Тр-р-рах! За ней все остальные вырвались на волю. Лавина шерсти перевалила через сломанную изгородь и покатилась к краю.

И тут появился Боббе. Он летел как пуля, Миккель не успел даже заметить откуда. Громко лая, Боббе ворвался в обреченную отару и рассек ее на две части, да так умело, словно родился овчаркой.

Первая половина свернула в лощинки; здесь овцы вдохнули свежего воздуха и остановились в нерешительности, жалобно блея.

Левый поток все еще стремился к пропасти. Но Миккель благодаря помощи Боббе подоспел вовремя. Он кричал и размахивал веткой, не пуская овец к краю. А вот и лысина Грилле вынырнула из-за камней. Ба-ам-м!.. Он выстрелил в воздух из обоих стволов.

Боббе тоже прибежал сюда. Громким лаем он погнал овец к первому стаду, и они сгрудились вокруг своего вожака.

Опасность для отары миновала. Оставив Туа-Туа присматривать за овцами, Миккель и плотник вооружились новыми ветками и побежали дальше, сбивать пламя.

В деревне громко выла лавочникова сирена; с той стороны уже спешили люди. Но с этого края были только они двое.

Дым проникал в нос и рот, ел глаза. Миккель отчаянно хлестал по искрам в вереске, затаптывал огонь ногами.

Где-то вдалеке раздался хриплый голос Синтора:

— Бочки с водой сюда! Гони лошадь, Мандюс!

Мысли Миккеля смешались: «Бочки… лошади… Сейчас все будет в порядке… Я смогу…» Он хлестал и хлестал, а голова все сильнее кружилась от дыма. Куст точно сам колотил по пламени, но с каждым разом слабее и слабее. Миккель закашлялся и посмотрел кругом. Грилле куда-то исчез.

Воздуха! В груди стучало… Воздуха! Он повернулся и стал отступать, но сбился с пути и набрел на новые очаги пожара.

— Туа-Туа!.. — отчаянно завопил он.

В ответ чуть слышно донеслось:

— Миккель, где ты?..

Что-то косматое вынырнуло из дыма и чей-то влажный нос ткнулся ему в руку в тот самый миг, когда он упал ничком на землю.

— Боббе… молодец. Какой же ты молодец, Боббе!.. прошептал Миккель. Ноги стали как лапша, но надо было подниматься. — Ближе, Боббе, — шептал он. — Помоги…

Он взялся за собачий хвост и встал на колени, потом выпрямился во весь рост, хотя все кружилось перед глазами.

Миккель брел за Боббе, будто слепой. Двадцать шагов… тридцать… сорок… «Сейчас упаду, не выдержу». Еще двадцать…

Пальцы сами разжались и выпустили хвост. Но Боббе вернулся и схватил Миккеля за рукав. Он снова встал. Еще двадцать шагов.

Дым редеет. Наконец-то! Вот и море, и светлеющее небо над ним.

— Миккель! Я так за тебя испугалась! — встретил его голос Туа-Туа. — Ой, какой же ты страшный!

— Это ничего, просто сажа. — Он перевел дух и ухватился за кол. — Там Синтор, — прошептал Миккель. — Уходи… Скорее, Туа-Туа!

В этот миг позади них вынырнула фигура Мандюса Утота. Его балахон был испещрен дырами, с чуба капала грязная вода.

— Овцы?.. — взревел он. — Целы?..

— Все до единой! — отрезал Миккель и швырнул ветку на землю. — Скажите спасибо Боббе! А теперь сами смотрите за ними. Да не так, как раньше… И Синтору передайте!

Мандюс таращился, разинув рот, на вымазанного сажей мальчишку в огромных деревянных башмаках, который шагал, прихрамывая, вниз по склону; следом за мальчишкой семенила собака.

Но он заметил и еще кое-что, хоть глаза и слезились от дыма: черную юбку, которая мелькнула возле сарая на каменоломне.

А на восточном краю пустоши, среди опрокинутых бочек, сидел на Черной Розе Синтор, хмурый, как грозовая туча. Что он думал, никому не ведомо, но говорят, что глаза его смотрели на постоялый двор. И взор Синтора не сулил ничего доброго.

В то утро во всем свете не было человека угрюмее и печальнее Туа-Туа. Что бы ни говорил Миккель, она отвечала одно и то же:

— Ни к чему это, Миккель.

Кончилось тем, что Туа-Туа расплакалась. Слезы прочертили дорожки на грязных от сажи щеках.

— Уж лучше пойду домой, к тетушке Гедде.

— И вовсе не лучше! Сядь, мы новый план придумаем.

На верфи стучали кувалды, на пустоши за Клевом еще перекликались люди Синтора. И только на каменоломне было тихо.

Туа-Туа села в вереск и оперлась локтями на старый разбитый фонарь.

— Откуда он у тебя? — спросил Миккель.

— Вожак на рогах принес, когда от загонов бежал, — уныло ответила Туа-Туа, снимая со стекла клок шерсти.

— Каких загонов?

— Где пожар начался, — сказала Туа-Туа. — И погонялась же я за ним. Весь порезался, пойди посмотри сам.

Миккеля вдруг осенило. Он взял фонарь и поставил его на вереск.

— Как думаешь, что будет, если сделать так, Туа-Туа?

Вереск медленно выпрямился, фонарь упал.

Глаза Туа-Туа слегка оживились.

— Конечно, если дверца открыта, — сказала она и распахнула разбитую дверку. — У отца такой же был. Когда не дуло, можно было совсем открыть и…

— А нынче ночью дуло, — нетерпеливо перебил Миккель. Достаточно было поставить фонарь и войти в загон… Постой, что это?

Он быстро встал и погрузил фонарь в воду в кадушке у стены. Вода смыла почти всю грязь.

— Ну, что я говорил, Туа-Туа?! — Миккель торжествующе проследил ногтем за буквой «Е», нацарапанной на дне фонаря. — «Е» значит Енсе, понятно? Дело проясняется!

Туа-Туа грустно улыбнулась:

— Для кого проясняется, а для меня нет. Все равно Синтор верх возьмет, ты сам говорил.

— Синтору сейчас не до тебя! — Миккель сунул фонарь Енсе в щель под крышей. — Гляди: вот мой тайник. Солонина, копченая колбаса… Хлеб, конечно, твердый стал, прямо камень… Хочешь, сегодня ночью и убежим?

Туа-Туа покачала головой.

— Все равно Синтор меня поймает, — мрачно ответила она. — Боббе теперь ничего не грозит. Ты к Скотту наймешься… Она сжала руку Миккеля так сильно, что даже слезы на глазах выступили. — Только ты приходи на пристань… Проводи меня, Миккель. Обещаешь?

Он не успел ответить. Туа-Туа поцеловала его в лоб и побежала по залитой солнцем горе вниз, к постоялому двору.

В последний раз?..