— Помоги, — скомандовала она, и Мартин, не переставая улыбаться, расстегнул ширинку и приспустил джинсы.

Бьянку возбуждал этот вид. Она обожала этот орган, приносящий удовольствие. Стеснение было ей чуждо — она развернулась, влезла на диван и расставила колени по обеим сторонам его головы, сходу предъявив Лэнсу Мартину впечатляющий вид, и принялась работать над ним руками и ртом. Лэнс тоже умел делать хорошо — она с криком восторга насаживалась на его язык и пальцы, изгибаясь, чтобы подставить под них все свои чувствительные места.

— Трахни меня в задницу, — рявкнула она, и Мартин, поставив её на четвереньки, выполнил в точности всё, что она требовала.

Бьянка ловила кайф от своей победы, она ловила кайф, глядя, как Лэнс кончает ей на лицо, в рот, на грудь, ей нравилось чувство стянутости кожи, нравилось, как от спермы саднит мелкие ранки, как он наотмашь бьёт её по заднице за то, что она «чертовски плохая девчонка». Она не осталась на ночь, Лэнс и не настаивал. Но она пришла на следующую ночь. Пришла бы и в третью, но Лэнс сказал, что занят. Они встречались трижды в неделю, и, однажды Бьянка поняла, что хочет перетащить к нему чемодан и всецело подстроить под себя его странное расписание. Ей хотелось большего. Ей всегда хотелось большего, будь то сумма на кредитке или чьё-то внимание, а чёртов Лэнс Мартин всё ещё оставался независимым от неё.

Она слишком часто думала о нём. Посиделки с подружками уже не были так веселы, как раньше, а оставаясь в одиночестве, Бьянка всё чаще вспоминала Габриэле, грустила о ней. Открывала её инстаграм, вылавливала там редкие фото Алессандро. Предавалась ненависти. А после снова звонила Лэнсу. Часто, гораздо чаще, чем прилично. Да что такое вообще прилично? Бьянка, родившаяся на стыке двух культур, ни одной не усвоила в полной мере — отец, рано овдовевший и сменивший после их матери уже четвертую жену, больше баловал их с Габи, чем воспитывал.

Она стала дарить Лэнсу подарки: дизайнерские шмотки, очки, гаджеты. Бьянка никогда не смотрела на ценники, и, конечно же, никогда их не отрывала.

— Слушай, я надеюсь, ты понимаешь, что всё это не серьёзно. У меня есть девушка.

Он сказал это как бы между прочим, будто бы шутя — Бьянка замечала, что он вообще редко бывает чём-то всерьёз озабочен. Они валялись в постели — два взмокших, расслабленных тела — и Бьянка едва смогла собрать мысли в кучу, чтобы осмыслить его слова.

Она в упор не хотела замечать женских тряпок в его квартире, упорно не желала мириться с тем, что четыре ночи из семи он проводит с другой. Она ни с кем не собиралась делиться своим новым приобретением. И уязвленное женское самолюбие, которое закололо вдруг где-то под левой грудью, шло побоку.

— Брось её, — заявила она, рявкнула, словно приказала, но Лэнс, казалось, даже не почуял, как сменился тон её голоса. Расслабленный, чуть циничный кайфуша по жизни, притом рьяный зожник и веган (оказалось, он ещё и инструктор по правильному питанию) — бабы вились возле него, как пчёлы, и Бьянка сама не помнила, как оказалась такой же пчелой, которым Лэнс Мартин не вёл счёта. Её не устраивал такой расклад. Ни при каких условиях. Уложив его в постель, она ничего не выиграла, кроме минутного торжества победы. Его сердце ей не принадлежало.

— Зачем? — рассмеялся Лэнс. — Она классная. Кира — лучшая татуировщица в городе. Это она всё сделала. — Лэнс был покрыт татуировками от шеи до крестца, от коленей до щиколоток. Чёрт, сколько же времени они вместе?! — Вот её портрет.

Он ткнул пальцем на рисунок, выбитый на плече. А Бьянка думала, что это Мерилин Монро.

— Пусть бьёт кому-нибудь другому, — невозмутимо хмыкнула она, поднимаясь с постели.

— Не жадничай, — Лэнс игриво потрепал её за волосы, а потом отправился на кухню делать себе смузи из пророщенного зерна и грейпфрута. — У нас с ней свободные отношения. Можем оставить все, как есть. Хочешь, познакомлю с ней? Она реально крутая.

Он говорил о ней с восхищением. Бьянка почувствовала, что сейчас сама себе откусит язык.

— У меня есть деньги.

— У меня тоже. Мне хватает.

— У меня дохрена денег. Я могу купить тебе весь этот сраный зал. Он будет твой.

Она не знала, какой ещё аргумент применить. Годился любой способ — она готова была купить его расположение.

— Ты забавная, Би.

У неё перед лицом помахали красной тряпкой. Её, как собаку, растравили и оставили без крови. Колесо раскрутилось, Бьянка уперлась рогом. Она не могла, просто не могла отступить. От своего отца, Луки Фальконе, она могла добиться своего бычьим упрямством и истерикой, но Лэнс Мартин — не её отец, он совершенно чужой ей мужик, который не брал на себя никаких обязательств. Здесь такое не сработает. Но Бьянка уже не могла остановиться. Она пошла за советом к Витторио — начальнику её охраны, от которого ей часто влетало за то, что она каким-то совершенно волшебным образом умудрялась сбежать из-под опеки.

— У Дона Луки есть враги, вы не должны себя так безответственно вести, сениорина Бьянка — выговаривал он ей, когда она впервые умотала с Лэнсом на мотоцикле. — Он едва пережил смерть синьорины Габриэле…

— Я просто потрахаться захотела, всё нормально, — оборвала его тогда Бьянка, с удовольствием замечая, как он, благовоспитанный мужчина средних лет, заливается краской. Она не хотела слышать о Габриэле, не хотела снова предаваться тягучим, тоскливым мыслям. Не хотела вспоминать об Алессандро Корелли, но думала и думала о нём день за днём, как долбаная мазохистка.

Его образ всегда присутствовал в её жизни каким-то несмываемым оттиском, тенью, неискоренимым воспоминанием, записанным в подкорку. Как никогда не забывается первая влюблённость, так Бьянка не могла забыть ему его пренебрежения. Ей было всего шестнадцать, и тогда она ещё только училась принимать и понимать себя. Тогда она всерьёз засомневалась в своей привлекательности, и лишь множество и множество партнёров смогли вернуть ей веру в себя. И тут снова. Лэнс Мартин с таким же нахальным, высокомерным пренебрежением, с одним лишь отличием — оно было прикрыто лёгкой, беззаботной улыбкой. Он никогда не называл её красивой. «Забавная». Дьявол, да что таить, она всегда уступала Габи в красоте, но можно было хоть разок соврать?! Будь оно всё проклято.

Бьянка прекрасно знала в какой семье родилась, знала, что им позволено больше, чем простым смертным, и не могла этим не воспользоваться. Когда она пришла за советом к Витторио, она уже точно знала, что делать. Выяснить, где работает «Кира — лучшая татуировщица в городе» труда не составило. Выяснить её расписание, её передвижения — дело техники. Главное, найти нужных людей и хорошо им заплатить. И набраться терпения.

Лэнс пропал из зала на неделю. Он не звонил ей, Бьянка вдруг поняла, что он вообще никогда не звонил ей первым, всегда только она. У администратора клуба Бьянка выяснила, что Лэнс взял две недели за свой счёт. Вечером она всё же решилась ему позвонить. Он согласился встретиться, но не у себя в квартире, а в кафешке на углу. Он опоздал, Эмма — до блевоты лучезарная официантка — дважды подлила ей кофе. Когда Лэнс, наконец, явился, Бьянка не узнала его. Он словно потускнел, лицо посерело и осунулось, его извечный оптимизм улетучился, во взгляде появилась растерянность и тоска. Претензии о том, что она, как дура, ждёт его уже сорок минут, и вообще, куда он, чёрт возьми, пропал, так и остались колом во рту — она сумела выдавить из себя лишь блеющее «Что случилось?».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Киру похитили.

— В смысле? — Бьянка почувствовала, что её жаром обдало, под кожей и плотью словно бы зачесались кости. Она нырнула рукой под стол и схватила себя за коленку, сжала, сделала себе больно, чтобы хоть как-то унять навязчивый, нервный зуд.

— Я приехал домой и увидел, что её вещей нет. Только записка, — Лэнс полез в карман своей косухи, но остановился на полпути. Он выучил текст наизусть, не за чем было трепать бумагу. — «Милый, прости, всё кончено. Я встретила свою любовь и я уезжаю. Не ищи меня», — сухо процитировал он, и Бьянка почувствовала, как у неё вспыхнуло лицо. — Я заявил в полицию, пока нет результата.