— Это вообще не твоё дело! А вдруг она в сговоре? А вдруг они все тебя подставляют?! Мог бы спасти кого-нибудь попроще, чёрт тебя дери!

Сначала Джулиано был спокоен, но с каждым словом тон его голоса повышался, становился резким. Он кричал на него, по-настоящему кричал, Джулиано, тот, чьей выдержке и терпению стоило поставить памятник. Средний брат смотрел на него дикими глазами, резкими взмахами рук подчёркивая каждое слово, летящее в Алека, словно метательный нож. Первое, что пришло ему на ум — толкнуть его в грудь и залепить отрезвляющую пощёчину, алгоритм был записан в подкорку, потому что Алек не знал, не видел, как бывает по-другому, но он до зубного скрежета не хотел поступать, как отец.

— Закрой рот, Джулиано, — прорычал он.

— Сам закрой! — выкрикнул брат и тут же осёкся, затих. — Прости.

Джулиано отвёл глаза, потёр ладонями лицо, взъерошил волосы. Он — единственный из троих сыновей был похож на мать, и отчасти поэтому с ним не хотелось бороться. Алек сдувался. Гнев и дух противоречия улетучились, когда он услышал это «прости», сказанное с досадой от того, что до этого «прости» вообще дошло. Алек отвернулся к мини-бару, взял два стакана и пузатую бутылку скотча.

— Ты прости. Ты прав. Я сам миллион раз говорил себе это. Но дело сделано.

Джулиано от выпивки не отказался. Взгляд его посветлел, и Алек вдруг ясно ощутил, что они с Джулиано на одной стороне.

— Где она сейчас?

— У меня.

— Осборн свирепствует?

— Вряд ли. Я заплатил ему за неё.

Джулиано закатил глаза, устали прикрыл лицо ладонью, разом прикончил свою порцию алкоголя.

— Алек, ты с головой дружишь вообще?

Алек лишь усмехнулся в ответ. Он сам бы хотел это знать.

— Пойдём пообедаем?

Алессандро хлопнул брата по плечу, Джулиано кивнул. Они вышли из кабинета мимо непривычно пустующего рабочего места Селесты. Вместе. Молча поддерживая друг друга.

Алессандро вернул Изабелле документы, купил телефон и забил туда свой личный номер. Завёл на её имя кредитку, дал ей безопасную, комфортную машину с личным водителем-телохранителем и пропал для неё. Он почти не говорил с ней, сухо и отрывисто объясняя, что занят. Возвращался поздно, когда она уже крепко спала. Изабелла буквально вставляла спички в глаза, чтобы дождаться его и поговорить — наверняка у него были какие-то проблемы на работе, ей хотелось поддержать его — но организм раз за разом передавал её. Когда она чутко просыпалась ближе к рассвету, то видела его крепко спящим и тихо радовалась, что он хотя бы приходит. Изабелла старалась не допускать мысли, что стала неинтересна ему, но это чувство — ужасное чувство подавленности и ненужности — порой накатывало, и невозможно было от него отбиться.

И когда он вернулся в шесть вечера с букетом роз и огромной круглой подарочной коробкой в руках, у неё отлегло от сердца. В коробке оказалась элегантная красная шляпка — Алек сказал, что завтра они едут на скачки. Позже водитель занёс в квартиру бумажный пакет из супермаркета, и после душа Алессандро сам приготовил ужин.

Он умеет готовить — это было для неё удивительным открытием. Алек был сосредоточен и одновременно расслаблен, словно готовка была для него чем-то вроде медитации. Он не допускал к своему таинству Изабеллу — разрешил только снять кожуру с помидор. Под его ловкими пальцами сыр, базилик и оливковое масло превратились в соус, куриное филе в сочную отбивную, баклажан, лук, сладкий перец, сладкий картофель и длинная зелёная фасоль — в аппетитные овощи-гриль с поджаристой корочкой.

— Пробуй, — Алек поднёс к её рту деревянную ложку с порцией соуса. Изабелла осторожно дотронулась до него кончиком языка, боясь обжечься.

— По-моему, идеально. Где ты научился готовить?

— У деда на Сицилии. Он всегда говорил, что мужчины — лучшие повара.

Изабелла была так счастлива в этот момент, что не верила сама себе. Он был здесь, с ней, и все те мучительные, одинокие вечера, которые не могло скрасить даже любимое музицирование, забылись, как плохой сон. Алек был в одном фартуке и мягких домашних штанах, босой, с мокрыми после душа волосами, которые, высыхая, завивались, и ей вспомнились Карибы — самые прекрасные пять ночей в её жизни. Она занималась любовью, трахалась, как животное, покорно отдавалась — всего пять ночей, но за эти пять ночей она испытала все оттенки чувственной любви, как никогда и ни с кем. Опыт и умения без любви ничего не стоят — Изабелла поняла, как сильно ошибалась, думая, что сможет жить без неё, что чья-то щедрая рука заменит чувства. Ощущения, когда дрожат колени при одном лишь виде своего возлюбленного. Когда пересыхает в горле при одном лишь его взгляде. Когда сердце вдруг бешено начинает биться при одном лишь его прикосновении. И Изабелла снова хотела его. Прямо на кухне, пока цыплёнок парминьяна томился в духовке. Не дождалась ночи, нарушила привычный ход вещей, снова пошатнула его приверженность традициям, его последовательность, уже не боясь показаться навязчивой. Изабелла отдалась чувствам, не оставив в себе ни капли загадки, и будь, что будет.

— Ожидание лишь усиливает желание, верно, Изабелла? — со смехом сказал он, вынимая её ловкие маленькие руки из своих штанов, когда она подошла к нему сзади.

— Это не про меня, — Изабелла по целовала его в середину спины, провела кончиком языка вдоль линии позвоночника. Лёгкое платье и бельё она заранее оставила в спальне, и Алек, увлечённый готовкой, даже не заметил, как она тихо пробралась на кухню совершенно голая.

— Я уже понял.

Резко развернувшись, Алек подхватил её под бёдра и усадил на разделочный стол.

Он любил её долго, тщательно, безжалостно, не обращая внимания на звякнувший таймер духовки, словно точно так же, как и она, скучал по ней все эти дни. Каменная столешница непригодна для голой спины — Изабелла чувствовала, что стирает кожу на позвонках, но не хотела останавливаться. Боль и удовольствие ударили в голову пряным контрастом, и на вершине удовольствия у неё прыснули слёзы из глаз.

— Иза, всё хорошо? — Алек повернул к себе её лицо, обеспокоенно посмотрел ей в глаза, стёр подушечкой пальца слезинку, так некстати прокатившуюся по щеке.

— Да, так бывает. Когда слишком хорошо.

Она сбежала в душ, чтобы смыть с тела его следы, а вернулась уже к великолепно накрытому столу. Алек вручил ей бокал вина. Спина уже не болела, но на ней остались багровые следы. Она скрыла их под шёлковым халатом — ей не хотелось, чтобы Алек расстраивался. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​

«Арлингтон-парк» уже с утра ждал своих первых гостей. Алек вместе Изабеллой, одетой в облегающее красное коктейльном платье, прибыли почти к самому началу скачек. Места на трибунах были заполнены, в воздухе витала атмосфера азарта и праздника, распорядители принимали ставки. Их с Алеком провели в вип-ложу, где для особых гостей были накрыты фуршетные столы. Изабелла дважды была на скачках с Хамфри, но так и не научилась в них разбираться: прокурор больше внимания уделял еде и разговорам с «нужными людьми». Люди были всё те же — Изабелла замечала знакомые лица.

Многие неприкрыто глазели на неё — Изабелла Бланко оказалась самой ярко одетой дамой на ипподроме. Алек не стеснялся выставлять напоказ её яркую южную красоту — она, черноволосая и темноглазая, облачённая в глубокий, почти кроваво-красный, затмевала собой бледную, сдержанную симпатичность американок, и за это некоторые из них смотрели на неё, как на даму полусвета.

На неё смотрели с завистью. И с осуждением. Ещё в прошлом году она была здесь с другим мужчиной, а сегодня… С самим Алессандро Корелли, пределом мечтаний многих и многих женщин здесь. И даже его женатый статус не мешал им питать иллюзии, статус же вдовца ещё сильнее всколыхнул их интерес к его персоне. Изабелла чувствовала это. Ощущение превосходства и какое-то тайное злорадство, что он сейчас с ней, именно с ней, а не с кем-то из них, заставляло держать спину ровно, задирать подбородок повыше и тянуть носочек при ходьбе, но в то же время повышенное внимание страшно смущало её. Алессандро не всегда был рядом с ней — разговоры с «важными людьми» преследовали её и здесь. Когда он, извинившись, отошёл в сторонку с какой-то женщиной, которую назвал Литой, Изабелла почувствовала, как больно уколола ревность. Ей собственнически хотелось, чтобы он был с ней и только с ней, но умом понимала, что это невозможно. Она подошла к смотровой площадке, взялась за перила, выглянула на арену. Лошади волновались в загонах, вот-вот должны были объявить старт.