Вот это я понимаю — лидерские задатки! Я посмотрела на старосту с уважением, надо будет хоть узнать, как его зовут.

—  Когда чудище в деревне объявилось? Позавчера в ночь? Вот пусть выйдут те, кто был в лесу днем до того! —  внесла я коррективы в запрос старосты.

Из толпы медленно и неохотно начали выходить люди, а староста попутно их мне представлял:

—  Демьян, Ипат, Кузьма, Маланья, о, Ульянка, а тебе чего дома не сиделось?

Ульянка, хорошенькая девчонка лет двенадцати, застенчиво спряталась за единственную вышедшую женщину, и староста махнул рукой.

—  Это все?

—  Так ведь лето только-только началось, матушка! Сейчас в поле да в огороде самый труд, грибам да ягоде не время, у зверя шкура нынче худая, летняя, да и сам он нынче тощий: детеныши только на лапы встали, не до жира сейчас зверю… Вот и выходит, что нечего нынче в лесу делать-то.

Я кивнула, принимая объяснение, и взглянула на ближайшего из мужиков.

Демьян, кажется.

Рослый дядька, с солидным животом и крупными руками в переплетениях вен почтительно склонил голову, в которой черных волос было вровень с сединою, заговорил обстоятельно:

—  По глину я ходил, матушка. Я то все больше гончарным делом живу, а в полях-огородах самая страда уже прошла, баба моя с дитями сами справляются —  вот и решил наведаться к дальнему оврагу. У нас-то тут рядышком тоже есть, где глины взять, но не слишком она на кругу хороша. Набрал, стал быть, две корзины, водой залил, а работать покамест не пробовал —  отмачивается.

Кивнула —  понятно мол. Взглянула на следующего

—  К дровам мы с Кузькой приглядывались, Премудрая. Валить, знамо дело, в зиму станем, но пометить хворые дерева да сухостой нынче самый срок: зимой-то поди разбери. Вот и учил сына, как выбрать хворое дерево, чтобы лесу не во вред, и как затесы поставить, чтобы к зиме листва сок повытянула… Орешника вот охапку нарезали —  хозяйка моя ругалась, что корзинка у нее прохудилась, вот и обновим, стало быть… А больше ничего из лесу и не принесли в тот день.

—  Травница я, матушка Премудрая. По травы ходила —  еще до свету лес ушла, воротилась, солнышко уж в зените стояло, так я сразу перебирать добычу и села, пока травы не заскучали… Время нынче хорошее, луна в рост идет, так что набрала изрядно…

Она перечисляла названия, нанизывая слова как бусины на нитку, а я только и знала, что тихо ужасаться: и всё это мне предлагалось тоже собирать?!

Маланья заметила, что я хмурюсь, поспешила заверить:

—  Ты не думай, матушка, я порядок знаю, как травы дойдут —  так твою долю тебе поднесу!

Вот спасибо, вот полегчало!

Вообще-то, конечно, правда полегчало, но я все же надеюсь, что к тому времени я уже благополучно свалю отсюда домой, и если мне вдруг понадобятся лечебные травы, то за ними я буду обращаться в ближайшую аптеку.

Но все равно, травнице я кивнула куда уважительнее, чем мужикам до этого: как ни крути, а коллега —  своя сестра-ведьма!

—  Ну а ты зачем в лес ходила?

Девчонка Ульянка, последняя в этой небольшой очереди, была до того славной, что не умиляться, обращаясь к ней, было невозможно. Крепкая, светлокожая и голубоглазая, с толстой русой косой, видневшейся из-под платочка, она, как осторожный, но любопытный зверек, выглядывала из-за юбки Маланьи.

—  Меня мама к бабушке отправила!

—  С пирожками? —  улыбнулась я собственной шутке.

—  Не, —  она приняла вопрос за чистую монету, и энергично мотнула головой, отчего толстенькая коса метнулась в стороны, шлепнув по очереди травницу и саму Ульянку. —  Пирожков мне бабушка на обратную дорогу наложила! Тятя намедни на княжью заставу за солью ездил, гостинцев накупил, вот мама и велела отнесть!

—  А из леса что-нибудь в деревню приносила? Может, необычное что-то нашла —  да и взяла с собой?

—  Не-а! —  толстенькая коса снова шлепнула по спине Маланью и Ульянку. —  И так короб все плечи оттянул, тетенька Премудрая, бабушка пирожков под самую крышку наложила. Куда в него еще добавлять?

Я кивнула —  мол, всё ясно.

Однако было всё вовсе не ясно: кто-то из этих людей врет? Кто-то ошибается? Кто-то принес в деревню то, что считает своим лесная чуда-юда, и настолько дорожит, что это позволило ей нарушить некий договор между Лесом и людьми.

И уж конечно, вряд ли это было сделано сознательно —  здесь общественный договор куда сильнее, чем в мое время и в моем мире, хотя бы потому, что в одиночку здесь просто не выжить.

Но от этого виновнику только разумнее будет не признаваться в содеянном —  раз уж это все же было сделано.

Что бы оно ни было!

Но, пожалуй, заявить об этом вслух будет перебором даже для дерзкой и резкой попаданки... По крайней мере, до тех пор, пока на ее месте выступаю я: у меня-то инстинкт самосохранения работает!

Я вспомнила сцену с богатырями.

Ну… пунктирно, но работает!

Только делать-то мне теперь что?

И как ответ на этот вопрос, ниспосланный небесами (хотя на самом деле —  одной чересчур мудрой каргой, затащившей меня в этот мир), на площадь, где собрались селяне, вылетел пес.

Знакомый пес песочной масти вылетел с той стороны, откуда мы пришли с Булатом и моим проводником, заставив толпу шарахнуться в стороны и зашушукаться, остановился, вывалив язык и тяжело поводя боками —  но при этом все равно настороженно зыркая по сторонам и чутко ловя ушами звуки вокруг…

Пса было впору пожалеть, и я пообещала себе, что непременно пожалею, но позже, а сейчас…

—  Вот тебя-то мне и надо! —  обрадовалась я. —  Есть работа!

Пес ошалело присел и попятился —  словно не он только что мчался ко мне, не жалея лап.

Н-да, рабочий энтузиазм налицо…

Поманив кобеля пальцем (и пусть не притворяется, что не понимает, я прекрасно помню, что он не только человеческую речь понимает, но и читать умеет —  не зря же старуха в том сне ему книгу показывала?), я развернулась, и пошла к сараю, где и состоялись переговоры высоких сторон: Елены и.о. Премудрой и чуды-юды лесной.

Пес притворяться не стал —  потрусил за мной и в сарай послушно зашел.

Я прикрыла дверь и присела перед песьей мордой и вполголоса, чтобы точно не услышали за толстыми бревенчатыми стенами, обрисовала ситуацию в общих чертах:

—  Пару дней назад кто-то из местных притащил в деревню что-то, принадлежащее лесной нечисти, и теперь нечисть пытается вернуть это обратно, попутно причиняя ущерб благосостоянию жителей Малых Елей. Настроена она решительно: несмотря на боязнь петушиного крика, упорно возвращается в деревню. Изгнать ее я не могу: во-первых, я и близко не ваша прошлая ведьма, во-вторых, я её попросту боюсь! Поэтому остается один вариант: найти то, что у нее умыкнули, и вернуть.

Убедившись, вводная часть псу понятна, я перешла непосредственно к постановке задачи:

— Сейчас я покажу тебе место, где оно стояло. Ты запомнишь запах и попробуешь найти что-то, что пахнет похоже. Начнем с тех дворов, где кто-то накануне ходил в лес, если не поможет —  будем проверять всплошную. И не кривись так, это твоя работа!

Укоризненный взгляд стал мне ответом, как бы говоря: “Моя работа —  тебя оберегать!”, но я уже увидела способ решить проблему, которая казалась нерешаемой, и не собиралась так легко сдаваться:

—  А думаешь, если меня на вилы поднимать придут, легче придется? Вот и не доводи до этого!

Пес одарил меня еще одним укоризненным взглядом, но все же встал, и не дожидаясь моих указаний, принялся вдумчиво обнюхивать земляной пол там, где его взрыхлили копыта жуткого существа.

То-то же! Будешь знать, как фейспалмы мне тут демонстрировать...

—  Будем искать с собаками! —  объявила я местным, когда пес наконец-то счел, что снюхал весь след, и изъявил готовность приступить к оперативно-розыскным мероприятиям. —  Начнем с уважаемого гончара Демьяна.

—  Матушка Премудрая, —  подал голос староста, —  А может, просто изгнать?

—  Могу и изгнать. —  Я нехорошо улыбнулась. —  Вам идти-то есть куда, люди добрые?