Мирослава, может, и умна была, да намудрила. Не надо им тут чужих, со своими-то бы разобраться.

О том, что это был не столько сон, сколько обморок я догадалась почти сразу. Потому что пробуждение было больше похоже на прихождение в себя, чем на пробуждение. Слегка мутило, и внутри было какое-то странно сосущее чувство похожее на голод, но не голод.

Ильи, за которого я так отчаянно цеплялась перед тем как отрубиться, рядом не было. Гостемил Искрыч тоже не торопился показываться на глаза бедовой хозяйке, от которой вместо прибыли сплошные убытки.

Я лежала на своих сундуках и смотрела в потолок.

Ладно. Все. На этом с истериками завязываем. Если гора не идет к Магомеду, значит Магомед идет к горе. Премудрая старуха, конечно, подложила мне свинью в виде собаки, но ничего. Человека из этой собаки я, кажется, уже сделала, а там дело за малым — закрепить его в этой ипостаси и тогда можно домой с чистой совестью. А что касается преемницы — обойдутся. Не верю я, что тут иных желающих на место не найдется, с учетом того, какой почет и всеобщее уважение с ним прилагаются, не говоря уже о запертых в сундуках таинственных магических сокровищах.

Без меня разберутся.

Надо бы вставать, да посмотреть, что я там натворила в запале, но слабость пока не проходила. Да и…

Все же стыдно было.

Капельку.

А с улицы сквозь окно слабо доносились голоса…

Я навострила уши, но разобрать не могла.

Встать да посмотреть…

А, собственно, меня же тут в почетные ведьмы записали? Записали! Мне для того, чтобы посмотреть, вовсе таки не обязательно вставать!

И я потянулась мыслью к черепам.

Наверное, местные сказали бы, что силой, но мне все еще было сложно признавать ее у себя наличие, поэтому — мыслью.

Они откликнулись легко, как будто только этого и ждали. И вот я уже со всех сторон разом могу наблюдать за происходящим во дворе.

А во дворе царил разгром.

И стало понятно, почему, собственно никто не торопится к очнувшейся мне — домовой и богатырь напару были заняты уборкой. Они-то и переговаривались между собой, периодически поглядывая на окошко светлицы. Я окончательно устыдилась и вознамерилась уже встать и присоединиться к субботнику, как раздался стук в ворота. Я “переключилась” на главный череп, чтобы увидеть перед воротами компанию мужиков во главе со старостой из Елей.

Мысленно застонала — ну не в форме я сейчас для просителей. Можно как-нибудь прикинуться чайником и сделать вид, что меня здесь нет?

А Илья уже шел к воротам — неужели впустит?

— Кто там? — рявкнул он своим богатырским голосом.

— А ты сам кто будешь? — не растерялись из-за забора мужики.

— Илья я. Страж при Премудрой. Отдыхает она, чего надобно?

— Да мы узнать, чего приключилось, али прогневали чем матушку? Так мы не с пустыми руками пришли.

— Прогневали, да не вы, — продолжал вести переговоры Илья. Золото, а не мужик, ей богу! Уже за то, что мне не надо было сейчас вылезать и с кем-то разговаривать, хотелось его расцеловать. — Осерчала она на прошлую. Вот и… так что дары ваши до надобности приберегите.

Мужики переглянулись, обменялись ободренными взглядами, а Илья вдруг продолжил:

— Но вы попозже все равно приходите, а то у нас тут банька раскатилась случайно. А Премудрая чистоту дюже уважает, как поймет, что попариться негде…

Окончание фразы богатырь подвесил, но всем сразу стало ясно, что слабой девушке от этого будет грустно и печально, а печаль девичья — дело такое…

От нее деревья гнутся.

— Придем, как же не прийти, конечно придем, — наперебой заверили мужики, — пока матушка отдыхает, сыновей вот на подмогу и позовем, в миг баньку соберем, лучше прежней.

На том и раскланялись.

Староста с компанией потопали за рабочей силой, а Илья повел плечами, потер шею, будто до сих пор еще к человеческому телу примерялся и никак примериться до конца не мог. А я разглядывала его со странным любопытством, во многом потому, что могла это делать тайком и никто не узнает.

Да так увлеклась, что чуть не пропустила следующего визитера.

С этим Илья через ворота перекрикиваться не стал, толкнул калитку и вышел. И надо было видеть в этот момент лицо гонца из княжеской дружины…

Тот вмиг слетел с коня да и бросился к Илюше обниматься.

Мужики от души похрустели костями, а потом приезжий богатырь отстранился с лицом грозным и воинственным.

— Таки обвела нас ведьма окаянная! Знали, чуяли, где тебя искать! — он хлопнул сослуживца по плечу и пообещал: — Не кручинься, брат, я мигом, до воеводы долечу птицей, дружину в седло поднимем, и…

Илья поморщился.

— Не надо никуда лететь, брат. Нет ее вины в том, что со мной приключилось. Сам попался старой карге, самому и выбираться, Елена тут не при чем.

“Елена”.

Внутри что-то приятно и одновременно болезненно дернулось. По имени назвал. Даже не помню, слышала ли я тут от кого-то свое имя хоть раз.

— Так ведь… — попытался возразить приезжий.

— Ты чего примчался-то? Чай, забыл на радостях?

По лицу гонца стало ясно, что и впрямь забыл, и момент забытья этот был прекрасным, и выныривать из него ему не понравилось.

— То-то же, — кивнул Илья. — Силу ее нынче все видели. С ратью придете, вся рать тут и ляжет. И в своем праве она будет, княжьи люди ее обидели, напраслину возвели.

Так погодите! Это что значит — все видели?

Я же осторожненько постаралась. Частным порядком, скажем так…

Ну баньку, да. Ну переборщила слегка. Но… но…!

— Так что езжай-ка ты, брат, да Ивану доложи, что все со мной хорошо. Отслужу срок, ведьмой назначенный, и вернусь.

Крепкие мужские объятия, дубль два. И гонец взбирается на свое копытоногое средство передвижения, и тоже исчезает в лесу.

Илья постоял еще немного перед воротами, глядя куда-то туда, вглубь, а потом вдруг повернулся и задрал голову, как будто уставившись прямо мне в глаза, хоть никак, ну никак он не мог знать, что я за ним сейчас наблюдаю! А потом вздохнул, снова повел плечами (и рубашкой моей мечты на них), вернулся во двор и продолжил работу.

А когда я наконец собралась с духом и сама вышла на улицу, то поняла, что может и мог: свет в черепных глазницах сменился с красного на зеленый.

Баньку мужики собрали обратно. Заодно подновили сарай, поправили крыльцо и еще какие-то мелочи, на которые Илья без стеснения их подбил. Я не могла правда понять, это в нем хозяйственность играет, или просто со мной один на один (хотя какое тут один, в компании домового и Булата) ему оставаться не хотелось.

Меня от хозяйственных хлопот ненавязчиво оттеснили. “Что ты, матушка, как можно, мы сами управимся”. А потому мне не оставалось ничего другого, как… заняться самообразованием.

Меня ждали так и не покорившиеся сундуки, которые теперь были делом принципа, и книга.

Я долго не решалась ее открыть. Положила на колени и разглядывала обложку. Зачем-то гладила, ощущая шероховатость кожи и узоров. И только через некоторое время, собравшись с духом — открыла.

Может быть, это и странно, но местную речь я понимала легко. Люди говорили, может, иногда и устаревшими (с моей точки зрения) оборотами, но чисто, внятно. А вот с письменностью все оказалось сложнее. Буквы были знакомыми, но слова писались странно, в некоторых отсутствовали буквы, в других их заменяли какие-то значки… приходилось не читать, а в прямом смысле расшифровывать написанное, и то я не могла быть на сто процентов уверена, что расшифровала верно, а некоторые словечки шифровке и вовсе не поддавались. И я подозревала, что вряд ли окружение отнесется с пониманием, если я попрошу мне колдовскую книгу зачитать вслух. Более того, интуитивно ощущалось, что даже сама книга с пониманием к этому не отнесется. Как бы бредово это ни звучало.

Это печалило.