— Так вот, — бодро продолжила Франческа, — вы действительно возомнили себя Альционом, которому суждено спасти нас от демонических орд?

Никодимус покачал головой.

— В пророчестве говорится не о противостоянии людей и демонов и даже не о борьбе добра и зла. Его смысл в соперничестве двух представлений о том, как должен быть устроен язык.

— Хм-м. Насчет роняли в детстве я ошиблась, признаю. Чтобы так ушибиться головой, нужно было не просто свалиться с луны, а еще и с дуба по дороге рухнуть.

— Вы ведь слышали, что сказала Дейдре: Тайфон пытается лишить праязык ошибок. Демоны хотят изменить устройство жизни.

— А вы намерены упорядочить созданный демонами хаос? — вздохнула Франческа.

— Наоборот. Сейчас я орудие хаоса. Еще в детстве Тайфон украл мои способности к чарописанию и спрятал в арахестском изумруде. Так что теперь я Буревестник из антипророчества. И лишь заполучив изумруд, я стану орудием порядка! — с горящими глазами закончил Никодимус.

— Да-а-а, — медленно кивнула Франческа.

— Попробуйте, наколдуйте защищенное от ошибок заклинание на нуминусе. Не обязательно функциональное.

— Даже ученику под силу написать нефункциональное заклинание, которое не сможет разоружить и лорд-канцлер.

— Вы попробуйте.

Франческа создала в бицепсе несколько фраз на нуминусе, перекрутила между собой и сцепила все слова друг с другом. Никодимус окинул взглядом получившиеся бесполезные полфута отливающего золотом текста.

— Бросьте его в меня.

— Вам не удастся его развеять, если только зубами будете грызть.

— Давайте-давайте.

Пожав плечами, Франческа выпустила золотистый клубок. Светящиеся слова поплыли сквозь темноту. Никодимус осторожно дотронулся пальцем до клубка, и тот разлетелся на тысячу осколков. Франческа закрылась рукой, уворачиваясь.

— Можете смотреть.

Она медленно опустила руку. От заклинания не осталось и следа.

— Создатель! Ну ничего себе!

Франческа ожидала увидеть в глазах Никодимуса хвастливое самодовольство, однако наткнулась на затравленный взгляд, который не раз встречала у больных и умирающих. Так смотрят люди, мучительно переживающие свой недуг.

— Какография?

Он кивнул.

— Стоит взяться за текст, и он… рассыпается, взрывается или искажается.

— А как же те заклинания, которые вы с кобольдами создаете? Субтексты и взрывные?

— Эти языки какографии неподвластны. Однако они действуют только в темноте и оставляют шрамы. — Он похлопал себя по груди.

Сперва Франческа ничего особенного там не заметила, и только присмотревшись, разглядела сотни неразличимых в полумраке крошечных рубцов.

— А как ваша какография воздействует на праязык? — спросила она, ловя себя на участливом целительском тоне.

— Искажает так же, как магические языки. — Никодимус повертел головой по сторонам. — Было бы тут какое-нибудь растение или насекомое, я бы продемонстрировал. Я бы…

Никодимус не договорил, глядя куда-то через плечо. Франческа проследила за его взглядом, но не заметила ничего, кроме темных лачуг.

— Что такое? Кто-то идет?

— Магистра, видите кошку вон на той крыше? — показал Никодимус.

Франческа посмотрела в указанном направлении — ничего, только серое пятно на графитовой кровле.

— Нет.

— Что-то здесь не… Сложно сказать. — Он обернулся к Франческе. — Вам не попадалась на глаза серая кошка?

— В городе полно бездомных кошек.

— А так чтобы все время одна и та же?

— Нет. К чему вы ведете?

Никодимус плотно сжал губы.

— Может, я и ошибаюсь.

— Насчет чего?

— Неважно. Так вот, возвращаясь к праязыку… Давайте я покажу на ком-нибудь из кобольдов. Изгарь мне разрешит. Кобольды невосприимчивы к моему воздействию, оно проходит для них бесследно. И все равно зрелище пугающее.

— То есть другим живым существам, кроме кобольдов, ваше прикосновение вредит?

— Убивает. Искажает пратекст, вызывая язвенное проклятие, — волдыри, наполненные омертвевшими клетками. У клириков есть какой-то термин, которым называют мертвую ткань в окружении живой…

— Некроз.

— Да, точно, некроз. Некротические язвы, — глядя в сторону, повторил Никодимус.

Франческу вдруг как громом поразило.

— Магистр Шеннон! У него язвенное проклятье!

В зеленых глазах Никодимуса плеснулась боль.

— Почему вы так решили?

— Лицо осунувшееся, сам тощий. Слабость. Мышечное истощение, типичное для организма, который борется с язвами. В медицине это называется кахексия.

Никодимус закрыл глаза, губы тронула мученическая улыбка. Франческа видела такие тысячами.

— Вы коснулись магистра Шеннона? — спросила она осторожно. — Это ваше случайное прикосновение вызвало язву?

— Нет, язвенное проклятие на магистра наслала одна тварь с древнего континента, некий Фелрус, с помощью арахестского изумруда. И когда я заполучу изумруд, то смогу исцелить учителя. — Он оглянулся на далекое святилище. — В том числе и поэтому мы пойдем на все, чтобы раздобыть изумруд.

Никодимус посмотрел на Франческу, моргнул — и все, нет больше затравленного взгляда, выдающего душевные муки. Франческа невольно свела лопатки, выпрямляя спину. Забыла, что перед ней не пациент.

— И как это связано со словами Дейдре о двух драконах?

Никодимус снова оглянулся на святилище.

— Тайфон создает драконов с помощью изумруда. Десять лет назад один из них напал на Триллинон. Но драконы совсем не такие, как вы их себе представляете. Трудно объяснить…

Франческа закатила глаза.

— Да-да, Дейдре уже растолковала. Дракон вовсе не гигантский ящер-пироман, а необузданное воплощение всего самого опасного и отчасти необъяснимого, способный воздействовать на мысли находящихся рядом людей. Смотри пример с Саванным Скитальцем и афазией.

— Исчерпывающе, — усмехнулся Никодимус. — Когда Тайфон похитил у меня изумруд, мы знали, что энергии там хватит только на половину дракона. И что-то подобное ожидали встретить по прибытии в Авил. Но Скиталец оказался куда сильнее, чем мы думали.

Франческа поджала губы.

— Вы имеете в виду, что Скиталец появился в Авиле еще до Тайфона?

Никодимус кивнул.

— Как утверждают каники, Скиталец существует на земле издревле и столетиями сводит людей с ума. Но еще десять лет назад, до появления Тайфона, ни о какой афазии в городе не слышали.

— Значит, Тайфон явился, поработил канонистку и превратил Саванного Скитальца в полудракона?

— Такая у нас версия. — Никодимус помолчал. — В принципе-то в Скитальце ничего особенного нет, полное ничтожество. Но поскольку это чудовище изначально вызывало помутнение рассудка, то частичное перевоплощение в дракона увеличило его способности насылать непонимание и неразборчивость.

— Всего-то? — невинным тоном поинтересовалась Франческа, хмыкнув беспечно, словно ей только что сообщили о подскочивших ценах на хлеб. — Однако теперь-то вам известно, что драконов двое. Если вы мне верите, разумеется.

Никодимус выдержал ее взгляд.

— Я верю Дейдре. А эти сведения исходят от нее.

— Вы ее любите?

— Конечно.

— Таким тоном обычно мясо в лавке заказывают.

Никодимус неловко переступил с ноги на ногу.

— Дейдре спасла мне жизнь. Ее возлюбленный, друид по имени Кайран, пожертвовал ради меня собой. Я не могу ее не любить.

— Как трогательно, — безразлично обронила Франческа.

— Вне города мы обитаем у Боанн — речной богини, которая когда-то сделала Дейдре аватарой. История их невероятной любви вам наверняка больше придется по душе.

— Вы завидуете близости Боанн к Дейдре?

— Нет. Я вижу, как они обе страдают в разлуке. А вы вдруг стали чересчур любопытной.

Внезапный порыв ветра заставил Франческу плотнее запахнуться в мантию.

— Я никак не могу вас раскусить, Никодимус Марка.

— Не надо меня раскусывать. Я пытаюсь приблизить большие мечты малыми средствами при ограниченных способностях. — Он внимательно посмотрел Франческе в глаза. — Вы точно никогда не встречали лорнскую даму по имени Эприл? Она служила гувернанткой на северо-востоке Остроземья.