«Были стычки за пследнии годы. На свету и в гарадах, где можно оброщать адептов преймущитсво за ним. В темноте, в доли от горада — за мной».

Франческа пристально посмотрела Никодимусу в глаза. Они снова подернулись льдом. Вот такой он, наверное, себе нравится — независимый, безжалостный, сосредоточенный на цели.

Франческа перевела взгляд на саванну. Никодимус больше пока ничего не писал, и мысли Франчески невольно обратились к владевшим когда-то и ею честолюбивым устремлениям. «Ты можешь читать просто так, для удовольствия?» — спросила она ни с того ни с сего.

«Не бегло, но могу, дже люблю. В Звдной акодемии у меня всигда лизала книга подподушкой».

«Что ты читал?»

Он медлил с ответом. «Ничево осбеного».

«Стесняешься?» — поддела Франческа.

«Нет».

«Тогда что, признавайся. Эротические иксонские поэмы?»

«Рыцырские романы, лорнские. Но и острземские пападались».

«Обожаю рыцарские романы!»

«Што я гварил нащет издавательства над ущербными?»

«Нет! Я и вправду их читаю, когда выпадет случай, а он выпадает нечасто. Кто тебе нравится?»

Никодимус покосился недоверчиво, потом все-таки решился. «Роберт де Ригби».

«Обожаю де Ригби! Хотя иногда он грешит многословием и… штампами. Что тебе в нем нравится?»

«Мнгслвие и штампы».

«Дразнишься?»

«Умничяю».

«Вот уж точно».

Посмотрев на нее совсем другим взглядом, Никодимус протянул еще фразу. «Ты читала Изабеллу Гаван?»

«Больше всех ее люблю!»

Никодимус, кажется, рассмеялся. «Не смотря на затянутось и… марализаторство?»

«Особенно за морализаторство и затянутость».

«Ты тчно не встрчалась в Северном остро земье с жнщной по имини Эприл?»

«Твоей гувернанткой? Ты уже спрашивал. Нет, не встречалась, точно. А что?»

Никодимус покачал головой.

«Она тже любила Гаван бльше всех. Прсто странно. И волосы у тебя длиные. Но ни важно».

Не зная, что на это ответить, Франческа уставилась вниз, на залитую солнцем саванну. Прошла, наверное, четверть часа. А потом она вдруг выдала неожиданный для самой себя вопрос: «Что, если мы не вернем мне слух?»

Никодимус посмотрел долгим взглядом. «Ты прспосоибшся».

«Я ведь не смогу разговаривать с пациентам, слушать их. Как я буду лечить?»

Взгляд застыл на ее лице, но ответа на этот раз не последовало.

«Эта ущербность меня убьет».

В глазах Никодимуса мелькнуло сочувствие. «Ты жи не хочеш чтобы я тебе врал, бутто все наладица».

«ЕЩЕ КАК ХОЧУ! Пообещай, что ко мне вернется слух, вокруг потекут молочные реки в кисельных берегах, и молодые красавцы будут разминать мне плечи».

Вуаль Никодимуса шевельнулась, выдавая улыбку. «Разумтся так и будет».

«Ну вот, ты опять нагло врешь».

Вуаль снова заходила ходуном — явно от смеха, однако зеленые глаза светились решимостью. «Не полно ценость ознчает, что часть тебя исчзла, но чсть останется. Эта часть станет сильнее».

Франческа заглянула в изумрудную глубину. Что-то прекрасное таилось в этой обретенной им силе, и в то же время страшное. Все-таки на его руках чужая кровь. Франческа снова обратила взгляд к травяным волнам, размышляя, как же вернуть слух и память.

Саванна под ними уже не стелилась ровно и полого. Впереди показались низкие каменистые гряды.

«В этом хрбте Зеленоводный, — перебросил ей Никодимус. — Уже нидолго».

Франческа не ответила, наблюдая за плывущими навстречу холмами. Дважды приходил Сайрус, и они с Никодимусом перекрикивались, показывая куда-то вдаль. Воздушный корабль, стягиваясь в стрелу, подобрался с боков и вошел в пикирование. Ветер засвистел вокруг с удвоенной силой.

Где-то через четверть часа они перевалили через гряду и помчались над широкой долиной, на дне которой лежало Зеленоводное — продолговатое озеро, бликующее в лучах предвечернего солнца. Берег его окаймляли деревья, похожие на дубы — если бы на свете существовали дубы двадцатиметровой толщины. За деревьями раскинулся травянистый луг, перемежаемый песчаными полосами.

Франческа вдруг вздрогнула в своем коконе.

«Что там?» — спросил Никодимус.

«Ничего», — одной-единственной руной ответила Франческа, показывая пальцем вниз.

В ожидании темноты Никодимус постарался отоспаться.

Пришвартовав «Королевскую пику» к валуну на вершине скалистого холма, иерофанты разделили ее надвое. Половина корабля с командой приземлилась на холме, а остальная часть крыла дрейфовала в небе на манер воздушного змея. При малейшей угрозе команда отправит заклинание вверх по привязи, и парящая в небе половина вытянет всех в воздух.

Пилоты, не отцепляя от пояса шелковых страховочных тросов, принялась разбивать лагерь: поставили короткие двухместные палатки из корабельного шелка и накрыли немудреный ужин — лепешки, сыр и вода.

Когда зашло солнце, Франческа, усевшись рядом с Никодимусом, вручила ему рунную фразу. Перевел он быстро, однако несколько помарок все равно вкралось. «Возвращайся, иначе некому будет писать мне послания с чудовищными ошибками». «За-нещт=мнм!сдоа», — протянул он ей в ответ, и следом: «Хватет ахенеи до моего возрощения?»

Рассмеявшись, Франческа кинула в него исковерканной фразой. Никодимус сделал вид, что она выбила ему глаз, — невеселая шутка, но он все равно хохотнул, громко и нервно. Хорошо, что Франческа не слышит свой однозвучный неестественный смех.

«Что, если там ловушка? — написала она. — Угодишь прямо в лапы ко второму дракону».

«Ты миня спасешь».

«Как?»

Никодимус пожал плечами.

«Чтонибудь придумешь».

Франческа состроила гримасу.

Оба ненадолго прекратили переписку. Небосклон темнел. Наконец Франческа, собравшись встать, слегка качнулась к Никодимусу, и ему померещилась в этом движении готовность напутственно похлопать его по плечу. Он резко отпрянул. Бледное лицо Франчески потемнело от обиды. Никодимуса обдало жаром изнутри — словно он разрушил что-то хрупкое и дорогое. Но тут Франческа вспомнила, чем грозит его прикосновение, и лицо ее прояснилось. «Будь осторожен!» — написала она и, получив ответный кивок Никодимуса, ушла.

Никодимус остался, запечатлевая ее в памяти — статную фигуру, длинные каштановые волосы, темные глаза…

На землю спускался вечер. Когда солнце окончательно скрылось за горизонтом, рядом возник Сайрус.

— Когда пойдешь? — спросил он коротко.

— Скоро, — не меняя позы, ответил Никодимус.

— Мы стоим тут до середины завтрашнего утра. Потом Изему нужно в Дар и на Луррикару.

— Я вернусь до рассвета либо не вернусь вовсе, — кивнул Никодимус.

— Возвращайся с ее слухом.

Никодимус поднял голову. Смотрящие на него в упор карие глаза в прорези между тюрбаном и вуалью полыхали огнем.

— Я постараюсь.

— Можно мне с тобой? — спросил Сайрус.

— Ты только помешаешь. Он нашлет на тебя афазию.

Сайрус помолчал. Потом двинулся прочь, и вдруг обернулся на полпути.

— Мне сложно объяснить, но я за нее переживаю. Неустанно. И хочу, чтобы она была счастлива.

Никодимус догадывался, что в устах Сайруса это равносильно признанию в любви.

— Я тебя понимаю.

— Хорошо. Верни ее слух, — повторил просьбу Сайрус и, выдержав взгляд Никодимуса, ушел.

Четверть часа спустя черное небо заискрилось звездами. Так ярко и чисто они горели только в саванне. Накопленное за день тепло стремительно убывало.

Когда Никодимус направился к Зеленоводному, над холмами показался черный полумесяц. Благодаря праязыку Никодимус различал каждую складку местности по слабому свечению мха на скалах и короткой пушистой травы на земле. Летучие мыши — сияющие сполохи на фоне затканного алмазами неба — шелестели вокруг, охотясь на насекомых — крошечные световые пылинки, таявшие в воздухе прямо на глазах.

Перевалив через последний холм, за которым пряталась долина Зеленоводного, Никодимус остановился проверить свои татуировки. Хтонические письмена покрывали его с ног до головы.