Кинувшись к нему, она прямо на бегу сотворила золотистый вопрос: «Что случилось?» Руны озарили заляпанное кровью лицо и грудь. Никодимус перехватил вопрос, вытирая руку об окровавленную ветошь. Все костяшки были сбиты до мяса. «Тебе больно? Ты ранен?»

«Не ранен. Без покоица неочем», — ответил Никодимус, возя ветошью выше локтя.

«Тогда что, РАДИ ПЫЛАЮЩЕЙ ПРЕИСПОДНЕЙ, произошло?»

«Я зомерз и хочу ест. Поджди, пожалуй ста», — трясущимися руками сотворил он ответ.

У Франчески поплыло перед глазами — он пытается выиграть время, не хочет с ходу обрушивать плохие новости. Она с размаху опустилась на траву. Рядом тут же присел Никодимус и, шевеля губами, передал ей: «Прсти. Мне очень жаль».

Франческа поняла, что слух к ней не вернется. Больше никогда она не сможет вспомнить матушкин голос и не услышит биение сердца. И о музыке тоже придется забыть. Никодимус неловко засуетился вокруг, явно желая утешить и ежесекундно спохватываясь, что не должен ее касаться. Повернувшись, он кого-то позвал, и появившийся из ниоткуда Изем обрушил на него двадцать фунтов шелка, которые тут же свились в кокон. Никодимус осторожно заключил Франческу в объятия. Почти то же самое, что обниматься с подушкой, но Франческе было все равно — она уткнулась в обтянутое шелком плечо и зарыдала.

Никодимус начал бережно баюкать Франческу, утешая, но чьи-то другие руки моментально выхватили ее и поставили. Обернувшись, она встретила встревоженный взгляд Сайруса. Видимо, разбудила его своим плачем. Он привлек ее к себе и принялся гладить по голове.

Когда Франческа слегка успокоилась, Никодимус вкратце изложил добытые на своей ночной охоте сведения: про Саванного Скитальца, оказавшегося Джеймсом Берром, и про его уверения, будто у Франчески изначально не было ни слуха, ни памяти, а разум схож с демоническим. Сплошные загадки.

Ошеломленная Франческа позволила Сайрусу отвести себя обратно в палатку. Там она прижалась к нему, положив голову на грудь — его баритон эхом гудел внутри, словно шмель в большом цветке. Интересно, что он говорит? Или, может быть, напевает?

Франческа заснула, а проснулась уже на своей половине палатки. Увидев, что Сайрус тоже спит, она вновь выбралась наружу. Пронизанный звездным светом воздух немного пьянил, словно огорошившие ее страшные новости разбили какие-то внутренние оковы. Запустив несколько огненных светляков, Франческа отыскала маленькую палатку Никодимуса и залезла внутрь.

Он вздрогнул и попытался отползти спросонья.

«Не глупи», — написала Франческа.

Никодимус отшатнулся, словно она вдруг вспыхнула факелом. Наскоро сотворенный Франческой небольшой рой светляков наполнил палатку мягким сиянием. «Если у меня изначально не было памяти и слуха, что же я тогда? Конструкт?»

Никодимус заморгал. Длинные волосы цвета воронова крыла рассыпались по смуглым плечам. «Ты сделона из праязка».

«Значит, праязычный конструкт?»

Никодимус нахмурился. «Все жывое — пра язычные канструкты».

«Но мой праязык слишком яркий. Может, Тайфон что-то со мной сотворил? Что-то у меня украл?»

«Не изключено», — ответил Никодимус, пристально вглядевшись в ее лицо.

«Может, нам еще удастся вернуть мне слух и память».

Его глаза потеплели.

«Что? — кинула в него золотистую руну Франческа. — Ты смотришь на меня, как на щенка, попавшего под тележное колесо».

Он сотворил ответ, но тут же его развеял. Написал заново, принялся редактировать, и тот сам рассыпался в пыль. Никодимус хмуро уставился на опущенные руки.

«НИКО! — резким вскриком вырвала его Франческа из оцепенения. — О чем ты думаешь?»

Он испортил еще одно предложение и поднял на нее беспомощный взгляд.

«Что?» — не отставала она.

«Это не так страшно», — осторожно написал он.

«Что именно?»

«Когда в тебе чего-то ни хватает».

«Я не знаю даже, кто я есть, всевышний меня разрази! И кем мне теперь быть», — добавила она, горько усмехнувшись.

«Для города ты цилитель, — незамедлительно ответил Никодимус. — Для больных — лекарь. Для осталных клещ, репей и зоноза», — дописал он после некоторого раздумья.

Франческа рассмеялась, но тут же помрачнела. «Как я буду лечить без слуха?»

Никодимус плотно сжал губы. «Я не раз бираюс в медцине, но на верняка ест способ».

«Больные не смогут объяснить мне симптомы. Я не расслышу хрипы в легких и перебои в сердцебиении».

Никодимус подался вперед. «Прежней ты уже не будешь».

И это правда. Франческу точно молнией пронзило. От потрясения хотелось одновременно заплакать по утраченному и расхохотаться во все горло над несправедливостью и нелепостью происходящего.

Никодимус протянул еще одно предложение: «Но ты многово сможешь добица благодаря отсавшейся силе и талланту». Франческа прижала руки к щекам. Никогда прежде она не чувствовала себя так странно, будто сама не своя. «Вот, значит, как тебе живется?» — написала она.

Никодимус улыбнулся. «Да, только во круг не увеваются влюбленые красавцы-ирофанты». Франческа рассмеялась — пожалуй, неестественно громко. «Это потому что ты не строишь из себя недотрогу».

«Тогда зафтра буду разговаривать только с Сайрусом, пусть Изем поревнует».

Франческа улыбнулась про себя.

«Ты еще вернешься в Авил, чтобы отвоевать изумруд?»

«Спирва пагаворю с Шеноном», — кивнул Никодимус.

«Можно мне с тобой? Проверить, украл ли демон мою память?»

Никодимус кивнул во второй раз, вглядываясь в ее лицо, словно в самую завораживающую на свете картину. «Что?» — написала Франческа. Он откинулся на локти, сотворил какую-то фразу и тут же выкинул. Потом, искоса взглянув на Франческу, все-таки сделал вторую попытку. «Не привычно видеть, что кто-то еще хочет вернуть утраченное. — Он помедлил. — Мне хочеться помочь тебе его обристи и одно временно не хочу, чтобы ты чуствовала себя не полно ценной. Прости, — добавил он поспешно. — Не знаю, понтяно ли. Мне очен не привычно».

«Нам обоим непривычно», — ответила Франческа. Хотя сравнивать неправильно: Никодимус был какографом с рождения, а она потеряла слух только что. Это большая разница, собиралась написать Франческа, но что-то ее остановило, какое-то подспудное сомнение. В конце концов, самое главное сейчас — решить, как быть дальше. «Когда мы вернемся в Авил, можно мне обратиться за помощью к Вивиан и Дегарну?»

Брови Никодимуса сошлись у переносицы.

«Небесное пламя, попытка не пытка, что тут такого? Если ты не заметил, союзников у нас — кот наплакал».

«Давай спирва опсудим с Шеноном», — не сразу ответил он.

«А Скитальца ты убивать уже не собираешься?»

Он посмотрел на нее уже один раз виденным взглядом перепуганного юнца. Франческу охватила жалость, а вместе с ней непонятное ощущение, что стоит избавить его от этой муки, и все наладится.

«Я не мгу его убит», — медленно вывел Никодимус.

«Объясни».

Он пересказал ей весь тот бред, который услышал от Скитальца, и его возможное толкование. Написал о ненависти чудовища к тем, кто пытался подчинить его речь и письмо строгой логике, и о том, как Берр отомстил волшебникам Звездной академии, натравив на них зараженные заклятья. Потом поведал, как избивал Скитальца, как измолотил его в фарш. Как, придавив коленом горло кузена, осознал: что-то в нем уже отмерло.

Все это он изложил сбивчивыми, полными ошибок фразами. Поначалу Франческа спотыкалась на искаженных словах, но потом перестала обращать внимание.

Наконец Никодимус вздохнул. «Можит, стояло пойти со Скталцем, чтобы он меня научил. Можит, это был мой единственый шанс остановить Раз общение».

Франческа грозно сверкнула глазами.

«Или может пойти к нему сечас. Вылечить, вудрг он обеденится с нами против Тайфона», — продолжал Никодимус.

«Глупости! — возмутилась Франческа, фыркнув для пущей убедительности. — Это чудовище заслуживает любой кары от Тайфона. А ты, если хочешь противостоять демону, не должен превращаться в чудовище».

Лицо Никодимуса окаменело. «Скиталец гворил, противо стоять демону значит самому стать демоном. Дейдре говорила похожее».