– Вы правы, – ответил Стирлинг.

Не тратя времени на дальнейшие разговоры, он поспешил в коридор, а оттуда – на черный ход. Вскоре на железной лестнице послышались его тяжелые торопливые шаги.

Лестат тоже поднялся и, подойдя ко мне, жестом пригласил снова присесть. Потом взял мою голову обеими руками – нежно, не сдавливая, не причиняя боли.

Я был слишком напуган и не мог даже пошевелиться, а только спокойно смотрел ему в глаза и вновь отметил про себя, что один глаз на какую-то долю дюйма больше другого. Отогнав саму мысль об этом, я постарался мысленно выразить только одно: «Я выполню все, о чем ты попросишь». Потом, сам того не желая, прикрыл веки, словно ожидал получить пощечину.

– Ты думаешь, я собираюсь тебя убить? – послышалось у меня над головой.

– Надеюсь, нет, – дрожащим голосом ответил я.

– Идем, братишка, – сказал Лестат. – Пора оставить это хорошенькое гнездышко на милость тех, кто о нем так много знает. А ты, мой юный друг, должен подкрепиться.

Он крепко обнял меня, и в ушах засвистел воздух. Я изо всех сил прижался к нему, хотя, наверное, это было лишним, и мы взмыли в ночное небо, к облакам.

Я словно вновь путешествовал с моим Создателем – та же скорость, высота, то же тесное объятие. Я полностью доверился Лестату.

А потом началось резкое снижение.

Меня трясло, когда Лестат разжал руки, и я чуть не упал, но головокружение быстро прошло.

Мы стояли на террасе. В комнате, от которой нас отделяла приоткрытая стеклянная дверь, горел свет. Обстановка была по-современному скучной, хотя и подобрана со вкусом: обтянутые бежевым бархатом кресла и диваны, неизменный большой телевизор, приглушенный свет ламп, несколько стеклянных столиков на металлических ножках.

Мы увидели двух чрезвычайно хорошеньких молодых брюнеток, одна возилась с чемоданом, лежавшим на кофейном столике, а другая, сидя перед зеркалом, расчесывала длинные волосы. Их темно-оливковые тела были едва прикрыты коротенькими шелковыми платьицами, очень модными и мало что скрывавшими.

Лестат вновь обнял меня и мягко сдавил плечо.

– Что подсказывает тебе разум? – шепотом поинтересовался он.

Я пустил в ход Мысленный дар, нацелившись на ту, что сидела перед зеркалом, и мгновенно уловил отголосок убийства. Вторая женщина оказалась еще более привычной к злодействам. Похоже, обе они имели отношение к преступлению, которое происходило в эту самую минуту где-то далеко от этого места.

Здание, в котором мы оказались, было элегантным отелем, а комната за стеклянной дверью – спальней. От стаканов, что стояли на одном из столиков, исходил запах джина. До меня донесся аромат свежих цветов, ну и, конечно, ни с чем не сравнимый аромат жертвы – оправданной жертвы.

Жажда стала нестерпимой. Жажда затуманила глаза. Я почувствовал вкус крови, словно она уже потекла мне в рот, а вместе с ним – как это всегда случалось со мной перед насыщением – ощутил бездонную, исполненную отчаяния, всепоглощающую пустоту. «Ты никогда не насытишься. Ничто не поможет тебе утолить этот нестерпимый голод», – твердил мне внутренний голос.

– Вот именно, оправданная жертва, – тихо произнес Лестат. – Но мы, как бы нам того ни хотелось, не заставим их страдать.

– Конечно, – равнодушно отозвался я. – Можно я возьму себе ту, что сидит перед зеркалом?

– Почему именно ее?

– Потому что на ее лице, отраженном в зеркале, написана жестокость.

Лестат кивнул.

Мы потихоньку открыли дверь и шагнули в прохладную свежесть комнаты. Но жажда была слишком велика, чтобы эта прохлада успела охладить мой пыл. Невероятно велика.

Женщины закричали. Они спрашивали, откуда мы взялись и кто мы такие. За вопросами последовали угрозы и вульгарная брань.

Еще не до конца утратив способность трезво мыслить, я заметил, что чемодан набит деньгами. Впрочем, разве это имело какое-то значение? Гораздо больший интерес у меня вызвала огромная ваза с цветами, стоявшая возле дальнего окна и буквально переливавшаяся всеми оттенками радуги. Гораздо больше меня интересовала кровь.

Лестат скользнул мимо меня и схватил в охапку женщину, бросившуюся в сторону. Поток яростных проклятий внезапно оборвался.

Вторая метнулась к дивану и, как я заметил, отчаянно пыталась дотянуться до лежащего там пистолета. Прежде чем пальцы женщины коснулись оружия, я поймал ее, с силой прижал к себе и заглянул в черные глаза.

Посыпавшиеся на меня испанские ругательства словно подстегнули жажду, заставили ее взыграть еще сильнее. Я отвел в сторону густые пряди черных волос, открыл шею и большим пальцем провел по артерии. Разъяренная женщина кипела от ненависти.

Я не спеша вонзил зубы в кровавый источник.

В памяти тут же всплыли уроки моего Создателя: «Возлюби грехи жертвы, проследуй по ее пути, сделай ее зло своим – и тогда ты зла не совершишь». Мысленно проникнув в сознание женщины, я постарался в точности выполнить полученные наставления и почти сразу отыскал то, что и ожидал найти: свирепые, дикие убийства, совершенные из-за белого порошка. Я увидел богатство, позволившее ей вырваться из отвратительных трущоб детства и подарившее роскошную жизнь, увидел тех, кто вкусил от ее красоты и коварства, а потом череду преступлений против таких же злодеев, как и она, чьи руки были по локоть в крови.

«Да, я люблю тебя, – прошептал я. – Люблю твою волю и твой гнев. Так отдай мне его, этот гнев, растворенный в теплой сладкой крови...»

И вдруг я ощутил, что вместе с кровью в меня проникает ее безграничная любовь.

«Сдаюсь, – беззвучно произнесла она. – Я поняла». Да, она поняла, осознала всю свою жизнь, целиком, до последнего мгновения, – и душа ее раскрылась, с ужасом примиряясь со сложившейся ситуацией, с неизбежностью того, что должно случиться. А в следующее мгновение словно рука Всевышнего вырвала из ее сердца все преступления.

Голод во мне утих. Я насытился, я познал ее и теперь отстранился, поцеловал крошечные ранки и, чтобы скрыть улики, слизал языком струйки пролитой крови, а потом, несмотря на одолевавшее меня головокружение, осторожно опустил женщину на первый попавшийся под руку стул и коснулся губами ее рта.

Опустившись на колени, я раздвинул языком ее губы, впился зубами в ее язык и вновь ощутил струйку крови.

Наконец опустошение завершилось.

Я закрыл огромные пустые глаза жертвы, отчетливо ощутив при этом под пальцами глазные яблоки, склонился, поцеловал грудь и выпустил из рук тело. По моим жилам текла горячая кровь и разливалась внутри приятными волнами.

Обернувшись, я словно в тумане увидел, что Лестат наблюдает за мной и, похоже, забавляется. Поза его была поистине королевской, светлые волосы казались при свете ламп почти белыми, фиалковые глаза – огромными.

– На этот раз ты все правильно сделал, братишка, – похвалил он. – Не пролил ни капельки.

Мне хотелось так много ему сказать! Хотелось рассказать о ее жизни, которую я только что вкусил в полной мере, о том счете, что она вела с судьбой, и о том, как я старательно выполнял все, что велел делать мой Создатель: поглощал не просто ее кровь, а таившееся в ней зло, проникал в самую его сердцевину.

Однако для женщины это теперь не важно. Она стала жертвой. Та, которая всю жизнь была, в общем-то, никем, теперь окончательно канула в небытие.

Кровь переполняла и согревала все мое существо. Комната приобрела иллюзорный вид. Жертва Лестата, мертвая, лежала на полу. Здесь же стоял чемодан с деньгами, но разве они имели значение? На них ничего нельзя купить, они ничего не могли изменить и никого не могли спасти. Цветы – розовые лилии, ронявшие пыльцу, и бордовые розы – поражали своей вызывающей яркостью. Вокруг царили покой и тишина.

– Их не станут оплакивать, – тихо произнес Лестат, и голос его доносился словно издалека. – Можно не заботиться о поисках могилы.

Я вспомнил своего Создателя. Вспомнил темные воды болота Сладкого Дьявола, густые водоросли, крики сов.