Вздрогнув, я проснулся.

Стучали клавиши на компьютерной клавиатуре.

Я уставился на письменный стол. Лампа была включена! Я увидел своего двойника – он сидел ко мне спиной и работал за компьютером: стук клавиш не прекращался.

Не успел я подняться, как Гоблин перестал стучать по клавишам, повернулся, как не смог бы повернуться ни один человек, и посмотрел на меня через правое плечо. В глазах его не было ни скорби, ни усмешки – лишь легкий испуг.

Когда я все-таки поднялся из кресла, он исчез.

Письмо на экране монитора оказалось длинным:

Я сразу напечатал ответ.

«Послушай меня, – вслух произносил я, набирая текст. – Я тебя никогда не оставлю. Единственное, что может нас разлучить, – моя смерть, и тогда мой дух действительно покинет тело и я уйду, не знаю куда. А теперь снова спроси у самого себя: куда ушел дух Линелль? Куда ушел дух Милочки? Куда ушел дух Папашки?»

Я ждал, но ответа не было.

Через какое-то время клавиши передо мной ожили. Гоблин напечатал: «Откуда взялись эти духи?»

Я почувствовал, как внутри у меня все сжалось, и понял, что должен быть осторожен. Я написал: «Тела рождаются на свет. Помнишь, я тоже когда-то был новорожденным. Младенцем. Тела рождаются, и внутри них уже находится дух, а когда тела умирают, дух уходит».

Молчание.

Потом клавиши вновь застучали: «Откуда появился я?»

Меня сковал страх. Паника прорвалась наружу, но кроме нее было еще что-то. Я напечатал:

«Разве ты сам не знаешь, откуда ты взялся? Разве ты сам не знаешь, кем был, прежде чем стал моим Гоблином?»

«Нет».

«Ты должен что-то помнить, – напечатал я. – Ты ведь где-то был».

«А ты тоже где-то был? – спросил Гоблин. – До того, как стал Квинном?»

«Нет. Я появился на свет, только когда родился, – ответил я. – Но ты – дух. Где ты был раньше? Ты был с кем-то другим? Почему ты пришел ко мне?»

Наступила длинная пауза, очень длинная, настолько длинная, что я хотел уже отойти от стола, когда клавиши вновь защелкали.

«Я люблю тебя, Квинн, – прочел я. – Квинн и Гоблин одно целое».

«Да, – вслух произнес я. – Так и есть, мы одно целое».

Компьютер выключился. Настольная лампа мигнула пару раз и окончательно погасла.

Сердце стучало, как молот. Что творилось с Гоблином? И как мне поделиться с кем-то своими тревогами о нем теперь, когда Папашка мертв и все на ферме Блэквуд вот-вот пойдет кувырком? К кому я мог пойти и сказать, что этот дух приобретает новую силу?

Я просидел за столом несколько минут, а потом включил компьютер и спросил:

«Эта опасность, о которой ты говоришь, связана с незнакомцем, заходившим в мою комнату?»

Но ответа не было.

«Ты разглядел незнакомца? Каким он тебе показался? Наверняка ты помнишь. Лично я видел только темное очертание фигуры. Гоблин, послушай, ты должен мне рассказать о том, что видел».

По комнате пролетел ветерок, что-то холодное коснулось моей щеки, но ответа не последовало. Гоблину не хватило сил. В этот день он многое сделал. Или он не захотел отвечать. Как бы то ни было, в комнате стояла тишина.

Сон у меня как рукой сняло – я ощущал только усталость, глубокое сладостное изнеможение, поглотившее и горе, и панику. Мне хотелось свернуться калачиком в любимом кресле у камина и снова заснуть, чувствуя покой от того, что повсюду расставлена вооруженная охрана и таинственный незнакомец больше не может причинить мне вреда. Но заснуть не удалось.

Маленький лорд Тарквиний стал теперь хозяином Блэквуд-Мэнор.

Я пошел вниз навестить тетушку Куин.

В ее комнате у постели сидел отец Кевинин Мэйфейр и что-то тихо говорил. Он был одет строго, во все черное, с маленьким белым воротничком, как подобало священнику.

Стоя в дверях и глядя на него, я вдруг впервые сделал для себя открытие, что вижу эротическую красоту не только в женщинах, но и в мужчинах. Мне вспомнились Ревекка в постели среди кружев и Гоблин под теплыми струями душа...

Отец Кевинин Мэйфейр с темно-рыжими кудрявыми волосами, зелеными глазами и бледным лицом без единой веснушки... Мужчина и женщина...

Я вышел из дома и свернул направо в бунгало, где жили Жасмин, Рамона, Клем и Лолли. Жасмин курила, сидя в кресле-качалке, выкрашенном в зеленый цвет.

Я был как в тумане. Я старался не пялиться на ее грудь, обтянутую рубашкой. Я старался не смотреть на застежку ее джинсов. Когда она отвернулась, чтобы выдохнуть дым, я увидел, как луч света упал ей на шею, прочертив линию до самой груди. Красавица. Женщина тридцати пяти лет. Каковы были мои шансы? Что, если я все-таки ее одурачу, не будет ли это означать, что я сомневаюсь в собственной мужественности???

О, это была чудная мысль. Мне от нее стало как-то покойно. И где бы мы могли устроиться? Пройти к гаражу, подняться на второй этаж и завалиться в кровать Пэтси? Я обдумывал эту возможность несколько секунд. От постели нельзя заразиться ВИЧ. Что, если... и потом... и тогда... но тут я вновь ощутил панику, взглянув на темные окна дома – все забыли о том, что в четыре часа следует включить свет.

«Что теперь будет?» – спросил я.

«Иди сюда, посиди со мной, растерявшийся малыш, – сказала Жасмин. – Я все время задаю себе тот же самый вопрос».

Следующую неделю я провел под неусыпным оком вооруженной охраны.

Узнал я о ней буквально на следующее утро после похорон Папашки, когда, выйдя из собственной спальни, обнаружил рядом стража, намеревавшегося не отходить от меня ни на шаг, куда бы я ни пошел.

Я не очень возражал, так как один знал, насколько реален тот таинственный незнакомец, и мне не хотелось вновь испытать шок от встречи с ним. Но, видимо, я переборщил со своими предупреждениями об опасностях, которые затаились на острове, потому что надоел всем домашним.

Расследование продвигалось быстро. Я переключил на него все свое внимание, чтобы отвлечься от горя, ведь я потерял единственного мужчину, который всю жизнь был мне отцом. Нам еще предстояло зачитать его завещание, и меня очень тревожил вопрос, не обделил ли он Пэтси, вообще вычеркнув ее из документа. Я заранее решил поделиться с ней пополам или хотя бы отдать часть наследства, если мне что-то достанется.

Тем временем она по-прежнему колесила по югу, выступая в пивных забегаловках и маленьких клубах, а тетушка Куин в отчаянии обрывала телефон, пытаясь уговорить ее вернуться, чтобы мы все вместе ознакомились с последней волей Папашки, какова бы они ни была.

Теперь позволь мне вернуться к расследованию.

Что касается таинственного письма, то в лаборатории Мэйфейровского медицинского центра не нашли никаких четких отпечатков пальцев, зато сумели определить, что бумага редкого сорта, имевшего хождение в Европе, но не в США, что вместо чернил использовалась тушь, и что почерк не указывал на какую-либо патологию и мог принадлежать как мужчине, так и женщине. Также было отмечено, что автор воспользовался гусиным пером, писал с нажимом, что не совсем характерно для подобного орудия письма и свидетельствует о большой сноровке и уверенности.

Другими словами, в лаборатории почти ничего не смогли разузнать о письме и потому, с нашего разрешения, передали листок опытному графологу.

Что касается остального, то тут нам повезло больше.

Мэйфейровский медицинский центр не замедлил подтвердить следующее: ДНК, полученная из материала, собранного в Хижине Отшельника, полностью совпадала с ДНК волос, найденных в сундуке Ревекки. Оба образца были чрезвычайно старыми, но их количество позволило довольно легко провести тест.