Я закрыл дверь, щелкнул замком.

Жасмин вздохнула и отставила бокал под лампу на столик. Я сел рядом и обнял ее. Коснувшись губами ее губ, я ощутил, как в ней сразу вспыхнул огонь. Она прильнула ко мне грудью, и я сжал ее с таким отчаянием, что, наверное, сделал ей больно. «Господи, вот где настоящий рай». Моя рука скользнула вверх по ее ноге и дотронулась до шелковых трусиков, ощутив под ними жар.

«Сорви их, – прошептала она мне на ухо. – Это дешевка. Сейчас они ни к чему». – Она плакала. Я это слышал.

Я вновь поцеловал ее в губы, и ее язык проник мне в рот. О боже. Я целовал ее как безумный, рывком сорвал с нее трусики и, бережно взяв в ладонь обутую ножку, поцеловал в подъем.

Она, задыхаясь, плакала. Я жадно глотал ее слезы.

«Господи, что я делаю? – прошептала она. – Я знаю, что это неправильно. Ты ведь мой мальчик, Тарквиний, но мне это очень нужно!»

«Мне тоже, – сказал я. – Ты даже не представляешь как!»

Стояла глубокая ночь. Примерно час или два пополуночи. Весь Блэквуд-Мэнор спал. И я в том числе. Рядом похрапывала Большая Рамона. Иногда я пробуждался, и у меня было смутное ощущение, будто я только что разговаривал с Ревеккой. Мы сидели на лужайке, в старых плетеных креслах, и она рассказывала мне, что всю плетеную мебель Манфред когда-то купил для нее.

Она была очень рада, что я распорядился забрать мебель с чердака и восстановить и что Папашка самолично покрасил ее белой краской. Мебель теперь смотрелась чудесно.

«Ты для меня целый мир, Тарквиний», – сказала она.

Но она хотела сказать мне что-то еще. Она пыталась говорить о другом, о том, что я должен сделать, чтобы восстановилась справедливость, а я почему-то с ней спорил.

Сон был очень неясный и легкий. Я проснулся и уставился перед собой. Видение сразу рассеялось. Но стоило перевернуться на другой бок, как я вновь заговорил с Ревеккой.

Неожиданно меня выдернули из кровати и поволокли по полу!

Я мгновенно очнулся от сна.

Сильные руки втолкнули меня в ванную, потом приподняли над полом и, стукнув головой о стену, пригвоздили к ней. Узкая полоска света, проникавшая из-под двери, позволила разглядеть высокого человека, который меня держал.

Тщательно зачесанные назад волосы над высокими закругленными висками открывали лицо с большими темными глазами. Его взгляд был прикован ко мне.

«Вот, значит, как, чертенок ты эдакий! Побросал мои книги в костер? – прошептал он, жарко дыша мне прямо в лицо. – Ты сжег мои книги! Решил со мной поиграть?»

Я постепенно начал приходить в себя и вдруг понял, что охвачен вовсе не ужасом, а яростью – той самой яростью, с которой жег книги, тем самым сильно его разозлив.

«Убери руки, и вон из моего дома! – прошептал я. – Стоит мне поднять тревогу, как сюда сбегутся человек десять с ружьями. Уж они-то будут знать, как с тобой поступить. Как ты посмел войти в мою комнату? Как ты посмел вновь залезть в чужой дом?»

Я боролся как мог, пытаясь вырваться. Толкал его в грудь изо всех сил. Он оставался недвижен, как скала. Его глаза пылали злобой. А еще я разглядел черный сюртук и белую рубашку с манжетами и открытым воротом. Незнакомец медленно опустил меня на пол.

«Эх ты, дурачок», – сказал он, крепко держа меня за плечи и улыбаясь. Я впервые разглядел его губы – красивой формы, но несколько полноватые.

Я снова разбуянился в его цепких руках – саданул коленом, начал брыкаться, пиная в лодыжки. Все безрезультатно!

«Не смей больше приближаться к острову! – прошипел он. – Никогда не прикасайся к тому, что мое, – слышишь?»

«Ты лжец и преступник, – сказал я. – Если есть претензии, предъяви их в суд!»

«Ты что не понял, я ведь могу тебя убить! – в ответ вспылил он. – И не буду при этом терзаться сомнениями. Чего ты ерепенишься? Почему так глупо себя ведешь? Что тебе там понадобилось?»

«Остров по праву принадлежит мне! – ответил я. – Убирайся из моего дома, пока я не поднял шум».

Конечно, я знал, что никто меня не услышит. Рамона спала мертвым сном. Дом был слишком велик, стены слишком толстые, а мы с ним стояли в тесной ванной без окон, отделанной плиткой.

Внезапно он ослабил хватку. У меня заломило плечи. Однако он меня не отпустил. Немного погодя он снова заговорил, на этот раз гораздо спокойнее:

«Сейчас я не буду тебя убивать. Я не желаю твоей смерти. Насчет тебя у меня есть своя теория. Но попробуй только еще раз оказаться вблизи острова – и я убью тебя, понял? И другим строго-настрого накажи, чтобы держались от острова подальше. Запрети там появляться кому бы то ни было, или я вернусь, утащу тебя на болото, и ты, дерзкий щенок, умрешь там медленной смертью, как умерла Ревекка».

Не успел он закончить фразу, как огромное зеркало справа от него раскололось на куски и большие острые осколки с грохотом засыпали весь пол. Я заметил за его спиной Гоблина, когда тот поднял руки и обхватил незнакомца за шею.

Гоблин сразу исчез, видимо, все силы ушли на другое.

Незнакомец выругался на непонятном языке, выпустил меня из рук и рефлекторно схватился за свое горло. Тут лопнула стеклянная дверь душа, и Гоблин вновь стал видимым, хотя очень прозрачным. Он размахивал осколком стекла, похожим на нож, но незнакомец, обладавший невероятной силой, довольно легко парировал выпады.

Ругаясь, он успевал оглядываться по сторонам. Я заметил, что его очень длинные черные волосы были стянуты в волнистый хвост. И что он широкоплеч.

Незнакомец разъярился и, повернувшись, вновь схватил меня, но Гоблин опять пошел в атаку, и в громилу полетели острые куски стекла. Тот сразу отпустил меня, попятился и начал крутиться, словно танцор.

По всей комнате летало стекло. Незнакомцу пришлось пригнуться, уворачиваясь от осколка, нацеленного прямо ему в лицо. Лопнула нижняя половина душевой кабины – и на пол полетела новая порция осколков, еще более острых.

«Что это?» – шипел громила, так быстро отмахиваясь обеими руками от необычных снарядов, что я не мог уследить за его жестами.

Гоблин набросился на него с кулаками, а потом снова принялся душить. Незнакомец яростно, но с видимым усилием сбросил с себя нападавшего.

Ярко вспыхнул свет, затем погас и снова загорелся. Тут я разглядел незнакомца при полном свете. Это был молодой человек с идеальной кожей и блестящей черной шевелюрой, в отлично сшитом черном костюме. Его лицо, пусть даже искаженное ненавистью, было красиво – по-другому не скажешь.

«Что это, черт тебя возьми?» – прорычал он, обращаясь ко мне. На него сыпался град стекол, а он отмахивался от них, как от насекомых. Лампочки по-прежнему то ярко вспыхивали, то гасли.

«Так я тебе и сказал! – ответил я. – Ты сейчас в моем доме, точно так же, как когда читал свои книги на моем острове! Убирайся вон, иначе может случиться всякое. Я вижу того, кто с тобою сейчас борется, и мне ясно как день, что ты его не видишь!»

Я кипел от ярости. Мне лишь чуть-чуть не хватило смелости попытаться швырнуть осколок прямо ему в грудь. В следующую секунду он исчез. Исчез тихо и быстро, словно его тут никогда и не было, а я остался один, в темноте, среди разбитого стекла, и Большая Рамона в своей ночной рубашке в розочку, босая, удивленно смотрела на меня.

«Боже милостивый! – выдохнула она. – Что ты натворил?»

«Это не я, это он. Ты разве его не видела! Господи, ты разве его не видела?» – взмолился я.

«Даже не знаю, что я видела. Стой смирно. И не думай ступить на осколки! Я крепко спала, когда услышала звон бьющегося стекла».

Гоблин стоял в дверях туалета и сдержанно, мудро мне улыбался. Я обнял его. Он не был бестелесным.

«Слава богу, что у меня есть ты, – объявил я, гладя его по волосам и целуя. – Ты спугнул его. Тебе это удалось».

Дом просыпался. Я услышал топот ног, бегущих по лестнице. Из холла внизу раздался голос Клема. Сработал сигнал тревоги, хотя как и где – я не знал.