Отец Кевинин, изучавший меня пытливым взглядом во время всей речи, теперь кивнул.

«Давайте договоримся так: если захотите поговорить со мной – позвоните, я оставил свой номер телефона вашей тетушке, а в больнице я бываю ежедневно, совершаю обход. Скоро я окончательно стану штатным священником. Вы не представляете, какими исследованиями мне иногда приходится заниматься по просьбе доктора Роуан. Позже я еще загляну к вам».

«Так что она просит вас исследовать?» – заинтригованный, не удержался я от вопроса, чувствуя, что постепенно успокаиваюсь и что мне нравится с ним беседовать. Он оказался совершенно не тем типичным священником, каким я его представлял.

«Клиническую смерть, – ответил он, – вот что я исследую. Это когда у людей констатируют смерть, и они видят яркий свет, проходя через туннель, и приветствуют существо, состоящее из света, а потом их возвращают к жизни, и они нам рассказывают о пережитом».

«Да, знаю. Я читаю все, что можно найти по этому вопросу. И верю, что именно так все и происходит. Так оно и есть на самом деле».

«Таким людям часто не верят, – продолжал священник. – Я здесь для того, чтобы верить, однако никогда не задаю наводящих вопросов и не высказываю предположений».

«Я понял. Вам приходилось разговаривать с теми, кто пережил подобное?»

«Приходилось, – ответил он. – Разумеется, я также совершаю другие обряды: исповедую больных, причащаю».

«А мне вы... поверили?»

«Я верю вам, верю, что вы говорили правду, – подтвердил он. – Не хотите ли теперь причаститься? Никаких особых усилий от вас это не потребует».

«Я не болен, – ответил я. – А что до моих плотских грехов, то я пока не готов в них признаться. Не готов к исповеди. И не могу принять причастие. Секс все еще для меня внове».

«Да, – сказал священник с едва заметной усталой улыбкой, – в вашем возрасте это довольно трудно. – Он пожал плечами, а потом вдруг, весело улыбнувшись, добавил: – Когда мне было столько лет, сколько вам, все это казалось мне адом, да и теперь я частенько так думаю. Священники, знаете ли, тоже исповедуются. Другим священникам. Все не так просто».

«Вы мне нравитесь. Понимаю, это не имеет, наверное, большого значения...»

«О нет, имеет, – возразил он. – Но мне пора возвращаться в церковь. В приходе еще много дел, да и позже нужно будет заглянуть в университет. Увидимся ближе к вечеру».

Он поднялся.

У меня вдруг мелькнула в голове одна мысль.

«Отец, – обратился я к нему, – а что, если вы все-таки увидите призрака, несущего зло, призрака, сулящего вам беду, такого призрака, который жаждет черной мести? Как вы тогда поступите? Перекреститесь и прочтете молитву? Это единственное ваше оружие?»

Он долго смотрел на меня, прежде чем ответить.

«Не разговаривайте с ним, – наконец сказал он. – Не обращайте на него внимания, вообще не глядите в его сторону. Помните, без вашей помощи он не сможет сильно навредить. Вполне возможно, что без вас он вообще ни на что не способен. Возьмем, к примеру, призрака отца Гамлета. Представьте, что Гамлет не пошел на встречу и не разговаривал с ним. Представьте, что он не дал призраку возможности рассказать историю убийства, которая принесла гибель всем подряд – и виновным, и невинным. Подумайте об этом. Что, если бы Гамлет отказался поговорить с призраком?»

Я кивнул.

Отец ушел из палаты, а я лежал, погрузившись в полудрему, и радовался, что теперь на стуле возле кровати сидит Гоблин и держит меня за руку.

Вновь вспомнился грозный незнакомец, вторгшийся в дом.

«Кто был тот мерзавец, Гоблин? – спросил я. – Как он прошел в мою комнату?»

Не получив ответа, я повернулся, чтобы взглянуть на него, и увидел то же самое мрачное выражение, которое заметил еще раньше, на кладбище, когда хоронил останки Ревекки.

«Неужели ты не можешь поговорить со мной, Гоблин? – удивился я. – Послушай, я попрошу, чтобы завтра мне принесли карандаши и бумагу – знаешь, такой большой альбом для рисования, – и мы сможем писать друг другу».

Гоблин покачал головой. Мне показалось, что он вроде бы презрительно усмехнулся. Нет, он действительно усмехнулся. После чего напустил на себя холодный, рассерженный вид.

«Компьютер, Квинн, пусть принесут компьютер», – прозвучало у меня в голове.

«Конечно, – ответил я. – И как мне самому не пришло в голову? Я закажу лэптоп, объясню, что мне нужен именно портативный компьютер».

С каждой секундой мне все больше хотелось спать. Он сидел рядом, мой защитник, а потом снова заговорил со мной с помощью телепатии.

«Гнев делает меня сильным, Квинн».

«Гнев – это плохо», – пробормотал я, уплывая куда-то.

А потом вдруг вздрогнул и проснулся, напомнив самому себе, что здесь мне ничто не угрожает. Вошла тетушка Куин. Я услышал, как она жалуется сиделке, что я все время сонный и приходится меня будить.

Жасмин прошептала мне на ухо:

«Послушай меня, маленький хозяин, на ближайшие две недели все номера в Особняке заказаны. Мне нужно вернуться домой, и Мамушке – тоже. Другого выхода нет. Но мисс Куин устроилась здесь надолго. А снаружи дежурит охрана. Так что по этому поводу можешь не волноваться. Я вернусь, как только смогу».

«Поцелуй меня», – пробормотал я, снова погружаясь в сон.

Но было ли это сном? Мы снова сидели с Ревеккой на лужайке в больших плетеных креслах, косые лучи солнца падали на циннии, высаженные Папашкой вдоль этой стороны дома.

«Ну, разумеется, мне бы хотелось пожить как люди, сделав вид, что прошлого не было, – отрывисто говорила Ревекка. – Хотелось, чтобы он женился на мне и сделал меня хозяйкой своего дома, чтобы любил детей, которых я родила бы ему. Тебя самого всегда любили, ты не знаешь, каково это – жить без любви, ничего не иметь, просто-таки ничегошеньки, а ты со своей Жасмин даже не поостерегся. Вдруг от этого союза родится ребенок – ты что, будешь его любить? Будешь любить выродка, которого сделал с этой цветной стервой!»

Я попытался проснуться. Нужно будет спросить у Жасмин. Правда ли, что она может забеременеть? Но тут мне показалось, что наша с ней близость произошла во сне, и я испугался, что она накинется на меня, если я заговорю об этом. А еще я понял, что она никак не предохранялась, да и я тоже, так что, вполне возможно, ребенок будет, и от этой мысли я чувствовал себя почти счастливым.

Я не мог пошевелить руками и, открыв глаза, обнаружил, что они привязаны к кровати.

«Что вы делаете?» – Я пытался сказать что-то еще, но меня заглушала Ревекка. Когда мне привязали и ноги, я начал кричать, прося помощи.

Надо мной стояла тетушка Куин и причитала:

«Квинн, дорогой, ты вырвал иголку капельницы. Ты все время с кем-то вслух разговаривал и при этом очень волновался. Даже оттолкнул практиканта. Он должен снова поставить капельницу».

Это было ужасно, просто ужасно. Я уставился в потолок. Мне хотелось поскорее оказаться далеко отсюда, и я отключил сознание. И конечно, сразу рядом появилась Ревекка. Она наливала мне кофе и улыбалась. Вперемежку с цинниями цвели маргаритки, мне очень они нравились, эти белые цветочки с желтой серединкой.

«Ты должна найти способ уйти отсюда, – говорил я Ревекке. – Ты должна найти способ покинуть это место и оказаться там, где свет. Бог ждет тебя. Он знает, что с тобой случилось, знает о крюке, знает, что они сотворили. Разве ты не понимаешь, что только Бог может поступить с тобою по справедливости?»

(«Просыпайся, Квинн. Мальчик мой, просыпайся».)

«С какой стати мне уходить, когда здесь так мило, – отвечала Ревекка. – Вот, смотри, на мне та самая блузка, которую ты нашел наверху в сундуке. Большая Рамона выстирала и выгладила всю мою одежду, как ты ей велел. Я надела это специально для тебя. А камею видишь? Очень хорошенькая. Венера с крошечным купидоном. Я взяла ее из коллекции тетушки Куин, прямо из-под стекла. Как мне нравится быть с тобой. Выпей еще кофе. А что ты будешь делать со всеми моими старыми нарядами?»

(«Просыпайся, Квинн, давай же, открывай глаза».)