В общем, после многочисленных проволочек я получил долгожданный лэптоп. Устроившись с ним в кресле возле больничной кровати, я собирался вызвать Гоблина на разговор. Мысли о Гоблине не давали мне покоя, путаясь в голове.

«Теперь мне нужно поработать, тетушка Куин, – сказал я как можно мягче. – Поцелуй меня и отправляйся в ресторан, например во «Дворец командора». Ты не была там с тех пор, как заварилась эта каша».

Тетушка что-то заподозрила.

«Но сюда не проведен телефон. Что ты собираешься делать с лэптопом? Писать роман?»

«С его помощью я разговариваю с Гоблином. Ему так легче, чем внушать мне мысли. Он подпитывается электричеством и сам попросил привезти сюда компьютер».

«О, мой дорогой Квинн», – всполошилась тетушка, замахав руками.

«Тетушка Куин, позволь мне еще раз тебе напомнить, что он спас мне жизнь. Если бы не Гоблин, тот ублюдок убил бы меня!»

«Дорогой, а что случится, если ты просто-напросто перестанешь разговаривать с Гоблином? Что касается острова, то, думаю, лучше бы нам снести Хижину Отшельника, разобрать этот странный мавзолей, перевезти все золотые пластины в Особняк – и пусть себе глициния растет где хочет».

«Ты меня поражаешь, – сказал я. – Мне больно тебя слушать! Я хочу оставить Хижину Отшельника для себя. Послушай, я прекрасно сознаю, что причиняю тебе горе. Я знаю, сколько ты выстрадала из-за смерти Папашки, и вовсе не намерен заставлять тебя страдать дальше, но этот остров мне нужен. Как ты не поймешь, он принадлежит нам, а не какому-то чужаку!»

Я посмотрел на Гоблина. Он пристально разглядывал тетушку Куин, а потом перевел взгляд на меня, но это был уже равнодушный взгляд. Со стороны могло показаться, что ему нравится скучать. Нет, нужно обязательно с ним поговорить. Должен же я выяснить, что именно он теперь знает! Я единственный во всем мире мог разобраться в этой загадке.

«Ну ладно, мой драгоценный, – сказала тетушка. – Поднимусь-ка я наверх, поужинаю».

Она несколько раз напоминала мне, что при больничном комплексе есть четыре ресторана и лучший из них мог бы составить конкуренцию любому подобному заведению в Новом Орлеане. Это была целиком идея Роуан Мэйфейр – предоставить больным и их родственникам разнообразнейшее питание. Можно было перекусить на скорую руку в общем кафетерии в подвальном этаже или подняться на крышу здания в ресторан «Гранд-Люминьер», предлагавший самые изысканные блюда.

Тетушка Куин успела стать завсегдатаем «Гранд-Люминьер» и устроила так, что мои тарелки с едой поступали непосредственно из их кухни.

«У меня встреча с Нэшем, знаешь ли, – на прощание сообщила она, – и если бы ты согласился...»

«Я встречусь с ним, но только когда буду одет по-человечески, – сказал я, – а не как Крошка Вилли Винки[17]».

Тетушка поднялась, собираясь уходить.

«И еще одно», – сказал я.

«Да?» – спросила она, готовясь нежно поцеловать меня, – сама вежливость, само внимание.

«Когда все-таки меня выпишут отсюда?»

Видимо, настал момент принять решение.

«Вероятно, завтра после твоей встречи с консилиумом психиатров? – предположила она. – Встреча назначена на четыре часа».

Все уже организовано, подумал я, но воздержался от комментариев.

«Ладно. В таком случае что, если нам – Нэшу, мне и Гоблину – поужинать в “Гранд-Люминьер” после консилиума?»

«Превосходная идея, – оживилась тетушка. – Ты меня очень порадовал. Ты даже сам не знаешь как. Видел бы ты этот ресторан! Хотя завтра ты обязательно его увидишь! Мне не терпится рассказать Нэшу».

Последовал град поцелуев, и тетушка ушла, оставив после себя легкий шлейф чудесных духов, которыми когда-то пользовалась и Линелль.

Я посмотрел на Гоблина. Он, видимо, даже не собирался покидать свой угол, где так уютно устроился. На нем был мой счастливый галстук от Версаче. Гоблин явно в нем щеголял. Я включил компьютер.

«Ты не разговаривал со мной после той ночи, – произнес я вслух, набирая слова на клавиатуре. – Что с тобой такое? В чем дело? Я всем рассказал о твоем поступке. Я отдал тебе должное».

Гоблин исчез, хотя еще секунду назад был очень хорошо виден. Я перепугался. Тут клавиши начали двигаться.

«Мне нравится быть злым», – появилось на экране.

Я опешил.

«Это плохо. – Я опять произносил каждое слово вслух. – Человек, который причинил мне боль, был злым. Ты видел, как он плохо поступил?»

«Не используй только простые слова, – затрещали с пулеметной скоростью клавиши. – Я говорил тебе, что знаю все слова, которые ты когда-либо печатал на клавиатуре. Я слушаю. Я учусь. Я научился многому. А злость мою вызвало то, как он обошелся с тобой».

«Я знаю, что ты разозлился из-за меня, – ответил я, продолжая говорить и печатать. – Наверняка ты слышал, как я об этом всем рассказывал».

«Разве ты не понимаешь, что с тобою здесь происходит? – спросил он, печатая с устрашающей скоростью. – Они пытаются забрать тебя у меня. Они пытаются разделить нас, хотя мы с тобою – Квинн-Гоблин. Они ничего не понимают».

«Не важно, что они думают, – спокойно ответил я. – Я люблю тебя. Я тебе предан. Им нас не разлучить. Это невозможно. Но тебе нельзя сердиться. Нельзя быть вспыльчивым. Если ты будешь гневаться и горячиться, я не смогу тебя любить».

«Если только это не гнев на твоих врагов, – возразил он. – Если причина гнева в них – тогда это хорошо, да?»

Прежде он никогда так не формулировал свои мысли. Это был крошечный и в то же время очень важный поворот в его мышлении.

«Да, – ответил я. – Я хочу, чтобы ты защищал меня. Защищай Блэквуд-Мэнор. Защищай всех тех, кого я люблю».

«Ты вызываешь у меня смех».

«Почему?» – с воинственной наивностью поинтересовался я.

Компьютер полетел с моих коленей на пол. Не успел я подняться из кресла, как Гоблин оказался рядом, вновь став видимым. Он поцеловал меня в губы, потом отстранился не более чем на фут и крепко обнял.

Губы его зашевелились, и впервые я услышал его истинный голос – монотонный и тихий.

«Теперь ты меня боишься», – медленно произнес он, вяло шевеля губами.

«Так тебе именно это нужно?» – спросил я, придя в ужас. Даже во время драки с незнакомцем я не испытывал такого страха.

«Ты хочешь, чтобы я тебя боялся? – спросил я. – Я не могу одновременно любить тебя и бояться. Если я буду тебя бояться, то вскоре возненавижу. Ты чувствовал, как я ненавижу того незнакомца? Так вот – сделай вывод».

Он снова приблизился, чтобы поцеловать меня, и я почувствовал его губы на своих так же явственно, как чувствовал поцелуи Жасмин. Он опустил руку и полез под ночную рубашку у меня между ног.

«Нет, не здесь, – сказал я. – Наберись терпения».

Он снова заговорил со мной. Он на самом деле произносил слова.

«Но когда ты это чувствуешь, я тоже это чувствую и хочу».

Ощутив его интимное пожатие, я сдался. Сдался очень быстро, впрочем, все было кончено через несколько секунд.

Я откинулся в кресле и закрыл глаза. По телу пробежала приятная дрожь. Настала пора тишины. Она длилась минут пять или больше. Гоблин по-прежнему был рядом. Он стоял на коленях передо мной, но я не мог взглянуть на него.

«Кто был тот незнакомец? – спросил я и открыл глаза. – Я много раз тебя спрашивал. Кто он такой?»

«Не знаю», – жутким бесстрастным голосом прозвучал ответ.

«Где сейчас незнакомец?» – спросил я.

«Не знаю, – вновь ответил он. – Если бы знал, я бы его нашел и как следует ему врезал. Я не знаю всего. – Он по-прежнему говорил тихо и бесстрастно. – Однако я знаю гораздо больше, чем ты думаешь».

Я промолчал. Я был слишком напуган. Я попытался пробудить в себе чувство любви, но вовсе не потому, что желал любить его, а потому что почувствовал, что вот-вот сойду с ума. К утру следующего дня я мог бы превратиться в буйно помешанного.

«Я хочу, чтобы сейчас ты ушел, – сказал я, глядя ему в глаза. – Я хочу, чтобы ты ушел и дал мне возможность подумать, понятно?»

вернуться

17

Герой детского стихотворения Уильяма Миллера (1841), который бегал по городу в ночной рубашке, стучал в окна и интересовался через замочные скважины, все ли малыши спят.