— Хорошо, хорошо, Джон, — поспешил успокоить нашего конюха мистер Уайт. — Я поступлю так, как ты просишь.

С этими словами он вскочил на меня, и мы поскакали так быстро, что Джон моментально скрылся из виду. Не буду тратить особенно много слов на описание обратной дороги. Замечу только, что доктор Уайт был наездником куда хуже, чем Джон, а весил гораздо больше. Но я все равно старался скакать как можно быстрее и, думаю, вновь не посрамил репутации своего дедушки. Сторож не забыл оставить ворота открытыми. Мы пронеслись сквозь них с такой скоростью, что ветер свистел в ушах. Только когда дорога пошла на подъем, я немного замедлил шаг. Доктор сразу почувствовал мое состояние.

— Отдохни-ка немного, дружок, — останавливаясь, проговорил он.

Его предложение было мне очень кстати. Сил у меня почти совсем не осталось. Впрочем, чуть-чуть отдохнув, я настолько приободрился, что смог весьма сносным галопом домчать доктора Уайта до Бертуик-парка.

У ворот нас встречал садовник. А едва мы подъехали к дому, навстречу выбежал сквайр Гордон. Он даже не поздоровался с доктором, просто взял его под руку и, ни слова не говоря, скрылся с ним в доме.

На конюшню меня отвел Джо. Дорога обратно совершенно меня измотала. Ноги мои дрожали, пот стекал по ногам. Наверное, на всем моем теле не осталось ни единой сухой шерстинки. Кроме того, я был до такой степени разгорячен, что от меня поднимался пар.

— Ты, Красавчик, сейчас как горшок с раскаленной кашей! — воскликнул Джо.

Он старался изо всех сил помочь мне. Жаль, только опыта у него тогда было еще слишком мало. Он обтер мне насухо ноги и грудь, но не стал накрывать попоной. Видимо, Джо показалось, что мне и так слишком жарко. По той же причине он дал мне целое ведро холодной воды. Вода была такой вкусной, что я немедленно осушил ведро. После этого Джо принес мне овса и сена. Увидав, что я с аппетитом ем, он пожелал мне спокойной ночи и с чистой совестью удалился.

Будь где-нибудь рядом отец этого мальчика, он подсказал бы, как надо по-настоящему устроить меня перед сном. Но, на мое несчастье, садовник уехал по какому-то поручению в деревню. Вскоре после ухода Джо я затрясся от холода. Ноги мои болели, грудь тоже. Теперь я просто мечтал о теплой попоне. Но рядом никого не было, и мне не оставалось ничего другого, как терпеть до прихода Джона. Но нас друг от друга разделяло расстояние в восемь миль. Прикинув, что Джон не очень-то скоро проделает такой путь пешком, я опустился на соломенную подстилку и попробовал заснуть. Я еще долго страдал от мучительного озноба и боли. Наконец дверь конюшни открылась. Услыхав шаги Джона, я окончательно скис и издал жалобный стон.

— Красавчик! Что с тобой, милый? — склонился он надо мной.

Как мне хотелось поделиться с ним своими горестями! Но наш умный Джон научился понимать лошадей безо всяких слов. Он тут же накрыл меня сразу несколькими попонами. Потом, сбегав в дом за горячей водой, он развел мне теплой кашицы из отрубей. Эта кашица оказала на меня самое благотворное действие. Поев ее, я немного согрелся и задремал. Джон так и не оставил меня до конца ночи. Иногда, просыпаясь, я слышал, как он с досадой бубнит под нос:

— Глупый мальчишка! Как же он мог забыть про попону! И водой, скорее всего, Красавчика напоил холодной. Такой помощник для меня совсем никуда не годится!

Конечно же, Джон говорил это просто в сердцах. Мы-то с ним знали, что сын сторожа — хороший и добрый мальчик. Мне, правда, от этого легче не стало. У меня сделалось воспаление легких, и я без боли даже вздохнуть не мог. Дни и ночи подряд Джон выхаживал меня как ребенка. Сквайр Гордон тоже часто ко мне заходил.

— Бедный мой, бедный конек! — сказал он мне однажды. — Ты ведь спас жизнь хозяйке. Да, да, именно спас.

Мне было тогда еще очень плохо, но сердце мое забилось от радости. И уж совсем понятная гордость охватила меня, когда сквайр Гордон сказал Джону:

— Доктор Уайт утверждает: если бы наш Красавчик его тогда не домчал так быстро, он бы не мог спасти миссис Гордон.

Не помню точно, сколько я тогда проболел. Каждый день мне наносил визит лошадиный врач мистер Бонд. Один раз он даже подверг меня кровопусканию. Он вскрыл мне вену, а Джон держал ведро, в которое капала моя кровь. Мне показалось тогда, что я умираю. И Джон, по-моему, подумал о том же. Вообще жизнь моя долго висела на волоске. Горчицу и Меррилегса перевели на время в другие денники. Теперь меня окружала полная тишина. Это было для меня очень важно. Из-за болезни у меня что-то случилось с ушами, и даже тихие звуки меня оглушали.

Как-то ко мне зашли Джон с Томасом Грином. Они вместе дали мне новое лекарство, которое прописал мистер Бонд.

— Я здесь побуду еще полчаса, — обратился к Томасу Джон. — Надо проверить, каково действие этого средства.

— Пожалуй, я тоже с тобой посижу, — решил сторож.

Они зашли в денник, где обычно жил Меррилегс. Теперь там была скамейка, чтобы Джон мог посидеть, когда долго возле меня дежурил. Поставив фонарь в ногах, чтобы свет не раздражал мне глаза, мужчины уселись на эту скамейку. Некоторое время они молчали.

— Слушай-ка, Джон, — вдруг с усилием проговорил сторож. — Очень тебя прошу за моего Джо. А то он в последнее время прямо скис от переживаний. И есть стал как-то не так, и не улыбается. Он говорит: «Если Красавчик умрет, не представляю, как дальше самому на земле оставаться». Конечно, он виноват, Джон, но у меня от таких его слов сердце болеть стало. Ты уж постарайся с ним как-нибудь подобрей, ладно?

— Не сердись на меня, Томас, — задумчиво отвечал Джон. — Я конечно же понимаю: мальчишка он у тебя неплохой и не со зла произошли у него все эти глупости. Но меня-то ты тоже пойми. Я так к этому коню привязался, и мистер Гордон его обожает. У меня душа изболелась смотреть, как Черный Красавчик измучен своим состоянием. Стоит мне только подумать, из-за какой глупости это все с ним получилось, и у меня к твоему Джо симпатии не остается. Но вообще-то ты прав. Если завтра Красавчику станет лучше, постараюсь вернуть настроение твоему Джо.

— Спасибо! Большое тебе спасибо! — с жаром произнес Томас Грин. — Я так и думал, что ты не нарочно расстроил Джо. Тем более вины-то его никакой. Только одно незнание.

— Только одно незнание! — с такой яростью повторил наш Джон, что я вздрогнул. — Как у тебя, Томас, язык повернулся такое сказать. Неужели не понимаешь? Невежество после злобы и всяких там зверств — самая ужасная вещь на земле. Если человек сделал плохо, потому что не знал, это не оправдание. Зло от его невежества не уменьшилось! Помнишь, к примеру, няньку, которая пичкала ребенка снотворным? Она тоже не знала, что дитя от лекарства умрет. Но за убийство ее все-таки осудили.

— И правильно! — согласился Томас. — Если берешься ребенка нянчить, то вся ответственность на тебе.

— Возможно, Билл Старки, о котором в газетах писали, тоже не знал, что сделает младшего брата помешанным, — снова послышался голос Джона. — Просто запугивал в виде привидения при луне мальчишку. Но матери-то не легче от невежества старшего, если младший ее сынок ото всех этих страхов на всю жизнь ум потерял! И тебе, помню, Томас, тоже было не очень весело, когда молодые хозяйки оставили на ночь раскрытой твою теплицу. Они тоже не знали, что овощи там поморозятся.

— Не знали! — топнул в сердцах ногой Томас. — Да они заморозили мне до самых корней все насаждения! Теперь теплицу хоть вновь начинай. Как подумаю, прямо плакать готов!

— Вот, вот! — усмехнулся Джон. — А говоришь, только одно незнание!

Тут лекарство, которое мне прописал мистер Бонд, наконец подействовало, и я крепко уснул. Однако впоследствии мне приходилось не раз и не два убеждаться, как прав был тогда дорогой наш Джон.

На другой день мне действительно полегчало, и Джон сумел поговорить ласково с мальчиком. Тот начал стараться еще больше прежнего. Когда же я выздоровел, отношения Джона и Джо стали совсем хорошими.