Успех чревовещателя был полным. Когда он сходил со сцены, ему громко рукоплескали, он вернулся и раскланялся с публикой, которая стала аплодировать еще сильнее.

«Недолго тебе праздновать, злодей! — подумал унтер-офицер. — Что сказали бы все эти ослы, если бы я им сейчас сообщил, что этому фокуснику скоро отрубят голову?»

Не дожидаясь конца представления, жандармы оставили свои места и расположились по обе стороны от отверстия, через которое артисты покидали балаган. Минуты через три или четыре из этой двери вышел мужчина. Унтер-офицер загородил ему дорогу.

–?Что вам от меня нужно? — воскликнул изумленный мужчина.

–?Вы тот, кого называют Сиди-Коко? — спросил жандарм.

–?Я самый.

–?В таком случае предупреждаю вас, что всякое сопротивление с вашей стороны будет бесполезно. Я арестую вас именем закона!

Услышав эти страшные слова, Сиди-Коко отскочил назад и, казалось, приготовился защищаться. Другой жандарм быстро взял его за плечо, между тем как унтер-офицер схватил его за руки. Но чревовещатель успел оправиться.

–?Я не собираюсь бежать, — сказал он. — Вы понимаете, меня это ужасно удивило… Да к тому же темно… Я вас принял за злоумышленников. Теперь я вижу, что вы жандармы. Но я не сделал ничего дурного!

–?Может быть… это нас не касается… Вы об этом поговорите со следственным судьей.

–?С каким следственным судьей?

–?С тем, конечно, который подписал приказ о вашем задержании.

–?У вас есть приказ о моем задержании?

–?Разумеется. Если вы хотите, я вам его покажу…

–?В чем меня обвиняют?..

–?Вам это лучше знать. Мне об этом ничего не известно.

–?Куда вы меня отправите?

–?В Рошвиль.

–?В Рошвиль, — пробормотал чревовещатель дрожащим голосом и затем прибавил себе под нос: — Этого-то я и боялся… Тот рассказал!..

Унтер-офицер запомнил эти слова, сходные с признаниями, какие иногда вырываются у преступников в минуту смятения.

–?В путь! — скомандовал он. — Никто не видел, как мы вас взяли. Чем меньше шума, тем лучше…

–?Я готов за вами следовать. Каковы бы ни были подозрения, которые тяготеют надо мной, мне не составит труда доказать судье свою невиновность.

–?Тем лучше для вас!

–?Но я не могу предстать перед судьей в этом шутовском костюме. Позвольте мне переодеться.

–?А далеко ли нужно идти?

–?В двух шагах отсюда повозка, где я сплю и где находятся мои вещи. Не подумайте, что я хочу убежать… Ведь меня все равно поймают! Да вы и не оставите меня одного…

–?Но, — заметил унтер-офицер, — у повозки мы встретим ваших товарищей, и тогда о вашем аресте всем станет известно.

–?Представление еще не кончилось, мы никого не встретим, кроме маленькой девочки, которая стережет повозку. Если она и увидит что-нибудь, то наверняка ничего не поймет…

–?Ну, так идем скорее…

Чревовещатель, сопровождаемый жандармами, дошел до длинной и широкой повозки, служившей артистам гардеробом и спальней. Девочка, дремавшая около подножки, приоткрыла было глаза, но, узнав Сиди-Коко, тотчас зажмурила их опять.

Сиди-Коко быстро снял с себя свое смешное одеяние, надел холстинные панталоны, синюю шерстяную блузу и сказал:

–?Я готов.

Арестованный и оба его стража отправились обратно. Представление заканчивалось. Публика покидала балаган и расходилась по площади. Законная супруга Трабукоса тушила последние плошки. Никто не обратил внимания на трех мужчин, быстро направлявшихся к трактиру, где их ожидала повозка.

Было одиннадцать часов вечера с небольшим. Накормленная лошадь вывезла повозку со двора, ею правил третий жандарм. Унтер-офицер вынул из кармана какой-то предмет.

–?Вы сядете сюда, на солому, — сказал он чревовещателю, — но прежде дайте мне ваши руки…

Сиди-Коко ужасно побледнел.

–?Дать вам руки, — повторил он, — зачем?..

–?Затем, чтобы надеть наручники…

–?Наручники! — воскликнул молодой человек с ужасом и отвращением.

–?Так нужно…

–?Но ведь наручники надевают только на страшных преступников, на поджигателей, убийц! Даже воры обычно избавлены от этого унижения… Я не страшный преступник, не поджигатель и не убийца… И не вор… Я честный человек, которого ложно обвинили неизвестно в каком проступке. Разве я оказал вам сопротивление? Сжальтесь надо мной… Я не убегу, клянусь вам честью…

При слове «честь» унтер-офицер пожал плечами.

–?Так приказано, и никакие мольбы не помогут… Мариго, принесите фонарь.

Жандарм, у которого было такое нежное имя, взял фонарь, висевший на повозке. Бледный луч осветил обшлага блузы чревовещателя. Бравый унтер-офицер вздрогнул. Он заметил у Сиди-Коко в петлице узенькую желтую ленточку.

–?Что это такое? — спросил он, дотрагиваясь пальцем до ленточки.

–?Прежде чем стать комедиантом, я был солдатом, — просто ответил чревовещатель. — Зуавом… В одном сражении, в Африке, я спас жизнь своему лейтенанту и получил эту ленточку в награду. Это знак отличия военного ордена…

–?Ах, черт возьми! — прошептал жандарм, заметно тронутый. — Вы были солдатом, и у вас есть знак отличия… Неудобно носить одновременно и эту ленточку, и наручники. Я положу наручники обратно в карман.

–?Благодарю вас! — воскликнул Сиди-Коко. — Вы честный человек!

Забыв о своем положении, он протянул руку унтер-офицеру, который отдернул свою и сказал:

–?Слушайте внимательно то, что я вам сейчас скажу: я отвечаю за вас!.. Мне необходимо доставить вас в Рошвиль! Вы сядете со мной на передок. Я буду править лошадью. Товарищи мои сядут сзади с заряженными ружьями. Я вас предупреждаю, что если вам вздумается выскочить из повозки и удрать от нас, то вас подстрелят, как волка.

–?К чему угрозы? — возразил чревовещатель. — Я уже вам дал слово.

Унтер-офицер опять пожал плечами и сказал:

–?Итак, вы предупреждены. Садитесь первый…

Наконец повозка тронулась. Все молчали.

«Удивительно, как изменилось мое мнение об этом чревовещателе, — думал унтер-офицер. — Сначала я дал бы голову на отсечение, что он виновен, а теперь и руки не дам… Человек, которого схватили и везут в то место, где он раскроил голову отцу и зарезал дочь, не может быть так спокоен!.. Это неестественно!.. Другое дело, если бы он был каторжником, но он был солдатом! Правда, случалось, что и солдаты сбивались с пути… Ну, да все это меня не касается…»

Добрый конь бежал хорошо, и расстояние быстро уменьшалось. До Рошвиля оставалось не больше четверти часа езды. Сиди-Коко нарушил молчание:

–?Капрал, вы понимаете, что мне необходимо как можно скорее увидеть следственного судью. Могу ли я надеяться, что он допросит меня сегодня же ночью?

–?Этого я не знаю. Могу обещать вам только то, что тотчас сообщу ему о нашем приезде.

–?Поведете ли вы меня к нему?

–?Если он прикажет, то, конечно, я не заставлю вас ждать.

Повозка замедлила ход. Они проехали часть деревни, погруженной в безмолвие, и остановились возле мэрии.

Рошвильская мэрия была довольно красивым зданием, почти новым, построенным по плану одного руанского архитектора. В бельэтаже располагались школа для мальчиков, квартира учителя и зала для заседаний муниципального совета. Нижний этаж был занят большим сараем. Около этого сарая находилась узкая и длинная комната, слабо освещенная маленьким окном с железной решеткой. В нее вела толстая дверь, снабженная крепким замком. Эта комната служила тюремной камерой, но никогда, вплоть до этого дня, ни один сколько-нибудь важный преступник не переступал ее порога. Ее серые стены видели всего лишь двух или трех бродяг да полдюжины беспокойных пьяниц. Вся мебель состояла из деревянной походной постели, стула и кружки.

Унтер-офицер зажег фонарь, отворил дверь в тюрьму и пропустил вперед Сиди-Коко.

–?Ложитесь тут, — сказал он, указав на кровать, — и постарайтесь заснуть… Мариго устроится на стуле и не будет спать. Жандарм знает только то, что ему приказано, а ему приказано следить за вами. Я же пойду к следственному судье. Когда ему заблагорассудится меня выслушать, за вами тотчас пришлют… Помните, что если ваша совесть чиста, то вам нечего бояться.