Надежде этой не дано было осуществиться. Простое и краткое изложение фактов, подкрепленное показанием работника фермы, сильно поколебало убеждение чревовещателя. Портсигар, известный ему, и в особенности письма господина Домера, нанесли последний и ужасный удар его уверенности в Жорже Праделе.

–?Ах, негодяй! Ах, подлец! — воскликнул он, судорожно схватившись за голову. — Убить Жака Ландри! Убить Мариетту! Зарезать обоих… и для чего? Для того чтобы украсть приданое своей сестры! Так, значит, этот человек, в кого я верил как в Бога, — зверь в человеческом обличье!

Агент сыскной полиции положил руку на плечо чревовещателя и спросил:

–?Итак, вы убедились?

–?Как не убедиться?

–?Преступление Жоржа Праделя кажется вам доказанным?

–?Вполне!

Жобен опустил голову и стал теребить пенсне. Через четверть часа Сиди-Коко и жандармский унтер-офицер сели в повозку Риделя и отправились в Сент-Авит. Содержатель труппы Жером Трабукос, честный малый, очень сожалел о потере чревовещателя, но — как и предвидел следственный судья — не оказал никакого сопротивления.

Между тем деревенский грум Жан-Мари вез Жобена в Малоне в тильбюри Фовеля. С почестями связаны и некоторые неудобства! Высокая должность первого муниципального чиновника влечет за собой разного рода неприятности. Господин мэр сокрушался, что его Помпонетту слишком часто используют, — но не подавал виду.

На другой день, в восемь часов утра, состоялись похороны Мариетты и Жака Ландри. Почти все жители явились отдать последний долг обоим жертвам, всеми любимым и уважаемым. Мужчины клали на гроб Жака венки, молодые девушки осыпали цветами белый саван, символ невинности, покрывавший их подругу Мариетту. Церковь едва вмещала толпу. Со всех сторон слышались сдержанные рыдания.

Окропляя святой водой гроб своей благодетельницы, маленькая Жервеза вскрикнула, побледнела как мертвая и упала без чувств. Ее унесли. Чревовещатель стоял на коленях за колонной, мрачно понурив голову, и рвал на себе волосы. Многие видели «человека с куклой», но никто его не узнал. Когда все окончилось, когда могилы были засыпаны землей, Сиди-Коко прошептал:

–?Прощай Мариетта! Пусть другие о тебе плачут. Я же за тебя отомщу! — И он быстро пошел по дороге в Малоне.

Вернемся на несколько дней назад, оставим Нормандию и попросим наших читателей последовать за нами в Париж. Дело было 23 сентября. Часы на перроне Лионской железной дороги показывали три часа сорок минут пополудни. Поезд из Марселя прибыл на станцию с удивительной точностью. Служащие отворили двери вагонов, и публика рассыпалась по платформе.

Мы займемся только одним из приехавших и воспользуемся той минутой, когда он, не торопясь, выходил из вагона первого класса. Ему было двадцать пять или двадцать шесть лет. На нем была полуформа лейтенанта зуавов, в которой он выглядел очень красивым мужчиной. Среднего роста, гибкий и хорошо сложенный, этот офицер во всех своих движениях проявлял какую-то беспечную грациозность. Его шелковистые, вьющиеся, белокурые волосы были подстрижены по уставу. Прозрачно-бледный цвет кожи, свежесть губ, голубые глаза, осененные длинными ресницами, сделали бы его лицо похожим на лицо молодой девушки, если бы не закрученные кверху усы.

Этот лейтенант — читатели, вероятно, догадались — был не кто иной, как Жорж Прадель, племянник господина Домера, гаврского судовладельца и хозяина рошвильского замка. Жорж Прадель казался рассеянным и озабоченным и не обращал никакого внимания на происходившее вокруг него. Машинально следуя за толпой, он вошел в отделение, где получают багаж. В то время как он стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, и курил сигару, в багажное отделение вошли двое.

Первый был лет тридцати. Одетый в штатское платье, он тем не менее сильно смахивал на тех солдат, которые не выходят из-под ареста, если только им удастся избегнуть арестантских рот. Этот усатый господин выказывал некоторую претензию на элегантность, но совершенно безуспешно. На нем был голубой камзол, узкие брюки, имевшие плачевный вид, и лакированные башмаки, позволявшие видеть носки сомнительной чистоты. Засаленная серая шляпа, надетая несколько набекрень, дополняла его костюм. Он был без перчаток и вертел в руках дешевенькую тросточку, привязанную каучуковым шнурком к петлице камзола.

Спутник его походил на Жоржа Праделя возрастом, ростом и осанкой. Это сходство было бы даже поразительно, если бы у этого молодого человека были усы, но у него их совсем не было. Костюм его состоял из бархатного пальто каштанового цвета, серых тиковых панталон, заправленных в сапоги, и маленькой соломенной шляпы с широкой синей лентой. На шее у него был платок. Перчатки отсутствовали. Его молодое, но поблекшее лицо, красные глаза, циничный, бесстыдный взгляд — все говорило о том, что он негодяй.

Оба эти господина, вошедшие вместе, казалось, кого-то ждали. Они втирались в толпу, пытаясь узнать, приехал ли «этот кто-то». В то же время их руки не оставались в бездействии, и проницательный наблюдатель заметил бы, что иногда, вероятно, по рассеянности, они попадали в чужие карманы… Отставной воин с закрученными усами вдруг остановился, разинув рот, и толкнул своего товарища локтем в бок, чтобы привлечь его внимание. Молодой человек в свою очередь приостановился и тихо спросил:

–?Что такое, друг Ракен?

–?Посмотри, Паскуаль!

–?На что посмотреть?

–?Туда… видишь этого мужчину возле стены?

Паскуаль поднял голову, посмотрел в указанном направлении и тоже вздрогнул.

–?Ах, черт возьми! — пробормотал он.

–?Ты его узнаешь? — спросил Ракен.

–?Как не узнать лейтенанта! Мне очень не хочется, чтобы он меня увидел. Он нас также может узнать! Уйдем!

–?Бояться нечего! Он занят чем-то и ни на кого не смотрит. Уверяю тебя, что сейчас ему не до нас.

–?Согласен, тем не менее лучше уйти… Это будет благоразумнее…

Ракен схватил за руку белокурого Паскуаля, увлек его в угол залы и, принудив его сесть возле себя, укрылся таким образом от взора лейтенанта.

–?Ты меня удивляешь! — шепнул он ему на ухо. — Ты, значит, перестал ненавидеть Жоржа Праделя?

–?Как бы не так! Я его ненавижу всеми силами души!

–?А бежишь от него, когда случай сталкивает его с нами.

–?Что делать, если я его боюсь.

–?Я также. Но ненависть сильнее страха. Теперь, когда он один в Париже, мы можем ему отомстить!

–?Но как?

–?Я еще не знаю, но мы отыщем способ… Сейчас нам нельзя терять его из виду. Мы выследим, где он остановится, а потом решим, как к нему подобраться. Мне думается, что у него водятся деньжата! У него богатый дядя. Да и кроме того, я знаю одного человека, который нам отвалит порядочный куш, когда мы ему скажем: «Жорж Прадель в Париже, вот его адрес…»

–?Кто это?

–?Нас могут услышать… Я только скажу, что это господин из Пасси…

–?Ах, я и забыл…

Между тем в зале произошло движение. Служащие сняли барьеры, отделявшие эту залу от длинных столов, на которых складывался багаж под строгим наблюдением таможенных чиновников с неизменным куском мела в руках. Выйдя из своей задумчивости, лейтенант вынул из кармана билет и ключ и стал искать свой чемодан. Он нашел его без труда и в сопровождении носильщика, взвалившего себе на плечи его вещи, направился к извозчику. На вопрос последнего, куда ехать, он ответил:

–?В Гранд-отель.

Экипаж тронулся, унося с собой Паскуаля, поместившегося кое-как на запятках. Меньше чем за три четверти часа они доехали до бульвара Капуцинов. По мере того как лейтенант приближался к месту назначения, лицо его теряло озабоченное выражение.

«Милый и добрый дядюшка, дорогая сестра Леонтина, итак, я увижусь с вами после столь долгой разлуки и обниму вас от всей души, — думал молодой человек. — С этих пор все мое счастье будет заключаться в одной вашей любви. Я чувствую, что с вами мое разбитое сердце снова оживится. Мне все казалось потерянным навсегда. Вокруг себя я чувствовал пустоту, пропасть… Я ошибся. Я жестоко страдал… Я страдаю и теперь, но я не одинок в мире… У меня остались родные. Два дорогих мне существа, быть может, залечат раны, которые я считал неисцелимыми».