–?Если бы кто вздумал напасть на вас, мне было бы его очень жаль!

–?Да, он успел бы получить с полдюжины пуль в живот. К тому же комната Мариетты отделяется от моей только коридором. Если в одной комнате говорить громко, то в другой слышно. При малейшем подозрительном шуме малютка окликнет меня. А Мунито никого и никогда не подпустит к замку.

После этого они поднялись в Красную комнату. Жак зажег свечи, пожелал своему гостю спокойной ночи и ушел со словами:

–?Если что-нибудь понадобится вам ночью, месье Жорж, дерните вот за этот шнурок. Колокольчик возле самой моей комнаты. Я сейчас же встану и прибегу к вам.

Оставшись один, Паскуаль запер дверь на ключ и подошел к окну. Во дворе царил мрак. В парке слышалось сердитое ворчание Мунито. «Забавно! — подумал Паскуаль. — Животные со своим инстинктом понимают больше, чем люди со своим умом!»

Паскуаль быстро разделся и, не гася сигары, лег в постель. Ему нужно было оставить видимые доказательства того, что он спал этой ночью. Часы, которые Жак Ландри заводил каждую неделю, как и вообще все часы в замке, показывали одиннадцать. Почти до полуночи молодой человек размышлял. За несколько минут до двенадцати он встал. «Теперь они, должно быть, уже заснули, — подумал он, — это-то мне и нужно».

Он оделся, вынул из конверта третье письмо Домера к Жоржу Праделю и поднес нижний его край к свечке, стараясь обжигать бумагу хотя и не ровно, но не касаясь написанных строчек. Сделав это, он свернул листок и бросил в камин, где через несколько часов его должен был найти Жобен. Затем он раскрыл нож и положил его открытым в левый карман куртки, выпил три или четыре рюмки рома, чтобы унять нервную дрожь, погасил все свечи, кроме одной, которую взял в руку. Намеренно положил на ночной столик портсигар и вышел из комнаты, затворив за собой дверь.

Держа свечу в левой руке и закрывая ее правой от ветра, он прошел галерею, спустился по большой лестнице, прошел также переднюю, вошел в кухню и остановился. На лавочке стоял маленький фонарик, с которым Мариетта ходила по замку. «Вот это мне пригодится. Моя свеча может потухнуть, и я останусь в темноте». Он зажег фонарь и направился в тот угол возле буфета, где Жак Ландри положил топор. С этим топором в руках он отворил дверь в узенький коридор, отделяющий комнату отца от комнаты дочери. Шел он медленно и осторожно, останавливаясь почти на каждом шагу, чтобы прислушаться.

Ужасная минута приближалась. Несмотря на дикую решимость, негодяй чувствовал, что сердце в его груди бьется сильно и неровно. На лбу выступили капли холодного пота. Он вытер их ладонью, а затем, поставив фонарь на пол, подкрался к двери управляющего и стал смотреть в замочную скважину. В комнате было совершенно темно — следовательно, Жак Ландри если еще не заснул, то во всяком случае был уже в постели. Паскуаль тихонько постучался в дверь. Кровать заскрипела.

–?Кто там? Кто стучится? — спросил Жак. — Это ты, Мариетта?

–?Это я, — ответил Паскуаль глухим голосом. — Я, Жорж Прадель.

–?Вы, месье Жорж! Что же случилось?

–?Мне очень нездоровится.

–?Ах, боже мой! Зачем же вы шли из своей комнаты, когда нужно было только позвонить! Сейчас зажгу огонь и буду к вашим услугам.

–?У меня есть огонь. Отворите скорее. Мне, кажется, сейчас сделается дурно.

–?Сию минуту.

Слышно было, как управляющий соскочил с постели и ощупью пошел к двери. Наконец она отворилась, и Жак Ландри, в одной сорочке, показался на пороге. Паскуаль ждал его с поднятым вверх топором. Тяжелое оружие опустилось, и управляющий с проломленной головой замертво повалился на пол.

–?Этот мне уже не помешает! Теперь остается узнать, не проснулась ли Мариетта.

Он вынул из кармана нож и стал ее дожидаться. Через несколько минут противоположная дверь распахнулась, и девушка, успевшая только набросить на себя пеньюар, выбежала в коридор. Паскуаль бросился на нее и одним взмахом перерезал ей горло. Теперь убийца остался в замке один с двумя трупами, и уже ничто не могло ему помешать довести свое дело до конца. Он вернулся в комнату Жака Ландри и зажег четыре свечи, стоявшие на камине. Но где же хранились деньги?

Он увидел два больших сундука с тяжелыми оковами. Чтобы открыть их, нужны были ключи. Паскуаль стал искать их и не нашел. Но разве такое ничтожное препятствие могло остановить его? Им овладела дикая злоба, он схватил топор, обагренный кровью Жака Ландри, и стал рубить им тяжелые железные оковы. Через четверть часа он закончил. Тогда порывисто, как сумасшедший, он стал выбрасывать из разбитого сундука и открытых ящиков все вещи, которые там находились. Платье, бумаги, книги — все было выброшено, но денег он так и не нашел.

Паскуаль чувствовал, что им овладевает сумасшествие. Вдруг из груди убийцы вырвался радостный крик. Когда он разбирал последний ящик, у него из рук выпал на пол тяжелый предмет с металлическим стуком. Это был полотняный мешочек, завязанный шнурком; при падении шнурок порвался, и из мешка посыпались золотые монеты.

–?Вот, наконец-то! — воскликнул он. — Клад, должно быть, именно здесь.

Он не ошибся. Почти тотчас он вынул другой мешок, кожаный и довольно тяжелый. В нем лежали пачки банковских билетов. Пачек было двадцать, каждая — по десять билетов в тысячу франков.

–?Двести тысяч! Да еще полтораста тысяч червонцами. Я не в силах унести все с собой… К тому же мешки с золотом могут броситься кому-нибудь в глаза. Как же теперь быть?

Подумав несколько минут, Паскуаль решил, что он возьмет только банковские билеты, которые легко можно спрятать под платьем, а золото зароет где-нибудь в окрестностях и вернется за ним, когда будет удобно. «Теперь нужно выйти из замка, — подумал он, — спрятать мое богатство в надежном месте, пробраться в Малоне и сесть на первый поезд в Париж».

Паскуаль взял пачки банковых билетов и положил их друг рядом с другом под рубашку, прямо на тело. Это его немного толстило, но нисколько не мешало застегнуть жилет и куртку, а следовательно, не могло привлечь внимание любопытных. Затем он поднял золотые монеты, выпавшие из маленького мешка, завернул в бумагу, чтобы они не гремели, и набил ими карманы, положив столько, сколько могло войти. Оставался кожаный мешок. Бандит нашел в сундуке крепкий кожаный ремень, привязал его концы к мешку и взвалил тяжелую ношу себе на плечи.

Окончив эти приготовления, он посмотрел, не осталось ли на руках и на одежде кровавых пятен, погасил свечи, так как они уже были ему не нужны, и вышел из роковой комнаты через дверь, что вела прямо в парк. Он запер ее за собой, а ключ бросил в высокую траву.

Вечером, ужиная с Жаком Ландри, он очень ловко и как будто невзначай выведал расположение хозяйственных пристроек. Он знал теперь, что рядом с хлевами был сарай, в котором лежали земледельческие орудия. Быстро отыскав сарай и осветив его спичкой, он заметил на гвозде легкую лестницу. Тут же лежали заступы, лопаты, грабли и прочие орудия.

Паскуаль снял лестницу, взял заступ, а затем дошел до темной яблоневой аллеи. Вдруг он вздрогнул. В нескольких шагах от него в темноте блеснули два огненных зрачка и послышалось грозное ворчанье.

–?Ах, черт возьми! — воскликнул Паскуаль. — Собака! Я про нее и забыл, придется от нее отделаться. Лучше бы встретить двух людей, чем эту проклятую собаку!

Паскуаль положил лестницу и заступ на землю, вынул из кармана ножик, еще красный от крови Мариетты, быстро раскрыл его и приготовился к обороне. Еще секунда — и было бы уже поздно. Мунито, как ягуар, одним прыжком бросился на преступника. Убийцу ждала неминуемая гибель, если бы собака успела схватить его за горло. Паскуаль же отступил назад, и Мунито наткнулся на лезвие, направленное на него, и, раненный, упал, испуская жалобный вой.

Но на этом борьба не кончилась. Храброе животное, изувеченное и истекающее кровью, бросилось на негодяя с прежней яростью. В темноте завязалась борьба между человеком и собакой. Паскуаль едва различал быстро двигающуюся тень и махал ножом почти наобум. Но ему помогал случай: ни один удар не пропал даром, что доказывали глухие стоны Мунито. Борьба продолжалась несколько минут, длинных, как вечность. Затем собака, получившая двадцать ударов ножом, обессилела от потери крови и упала, чтобы никогда больше не подняться. Ее злобное рычание перешло в стоны, а потом в агонию.