–?О, небесное правосудие! — воскликнул достопочтенный мэр. — Это же настоящая бойня! В моей общине, великий боже!.. В моей общине!..

Поток света, наводнившего коридор в ту минуту, как Сильвен открыл ставни, осветил труп Мариетты. В комнате Жака Ландри зрителей также ожидало очень печальное зрелище. Старый моряк в одной сорочке был распростерт на полу возле двери. Убит он был не ножом, а топором, который ударил по черепу с такой силой, что разрубил голову чуть ли не до плеч. Мозг, смешавшись с кровью, покрывал лицо, в котором мало что осталось от человеческого облика.

Жак Ландри, почти пятидесяти пяти лет от роду, среднего роста, ловкий, как английский боксер, мускулистый, как Геркулес, здоровый, как юноша, был в состоянии оказать энергичное сопротивление даже не одному, а трем-четырем разбойникам. В оружии у него также не было недостатка: на стене висели два охотничьих ружья. На маленьком столике лежал револьвер.

Было ясно, что несчастного захватили врасплох. Разбуженный ночью призывавшим его голосом, очевидно знакомым ему, Жак без всякого недоверия отворил дверь. Убийца ждал его с поднятым топором и… Но в чем смысл преступления? Какова цель этой бойни, как выразился почтенный рошвильский мэр?

В стенах этой комнаты, довольно обширной, имелись шкафы, скрытые за обоями и запиравшиеся на ключ. Один из таких шкафов находился за постелью. Из мебели в комнате, кроме постели и маленького столика, было два массивных, старинных, окованных железом и запертых большими висячими замками сундука. И что же? Преступник, совершив убийство, или не захотел поискать, или же не смог найти ключи от шкафов и сундуков. Дверцы шкафов были разбиты топором. Сбитые крышки дубовых сундуков висели на своих сломанных петлях. Белье, одежда, бумаги, книги, извлеченные из шкафов и сундуков, были в беспорядке разбросаны по полу. Очевидно, убийца искал что-то вполне определенное… но что?

–?Не слышали ли вы, хранил ли несчастный управитель большие суммы денег, принадлежащих господину Домера? — спросил мировой судья у господина Фовеля.

Последний покачал головой.

–?Об этом мы никогда не говорили… Да если бы и говорили, я нисколько не поверил бы этому. Подумайте сами: это имение не приносит ни одного су, а содержание его обходится очень дорого… Если у Жака Ландри и были деньги, то в очень ограниченном количестве, необходимом ему для того, чтобы содержать себя, свою дочь и замок… Но на прошлой неделе господин Домера провел здесь сутки, и я точно знаю, что он лично уплатил счета за все мелкие работы и поставки, сделанные за последние три месяца.

–?В таком случае я положительно теряюсь, — ответил ему мировой судья. — Убийца, и это сразу бросается в глаза, совершил все это не из-за какой-нибудь ничтожной суммы в несколько сотен франков… Он не захватил серебряные блюда, которые мы видели в кухне… Что же он искал?.. Как он попал ночью в запертый дом?.. Каким образом заставил отворить эту дверь, за которой Жак Ландри был в полной безопасности и мог защищаться?.. Столько загадок!

Так размышлял вслух опытный в деле расследования преступлений рошвильский мировой судья.

–?Однако, — обратился он к господину Фовелю, — не мы одни должны ломать над этим голову. Прежде чем продолжить расследование, мы обязаны, не теряя ни минуты, уведомить руанский суд, который пришлет сюда следователя.

–?Я уже думал об этом, — отозвался господин Фовель. — Но давайте уйдем отсюда: при виде этой плачевной сцены у меня дрожит рука.

–?Идемте…

В портфеле у предусмотрительного мэра имелись все необходимые принадлежности для письма. С помощью мирового судьи, который сохранил присутствие духа, господин Фовель вскоре написал краткое, но отчетливое донесение о происшедшем и адресовал его прокурору республики в руанский суд. Сделав это, он вынул из жилетного кармана великолепный хронометр, которым любил похвастаться перед другими при всяком удобном случае.

–?Без двенадцати минут девять, — произнес он и обратился к начальнику жандармов: — Господин бригадир, пусть один из ваших людей отправится ко мне.

–?Хорошо, господин мэр, вот Николя Брюске.

–?На моем дворе он найдет тильбюри. [5]Он тронется в путь вместе с моим слугой, Жаном-Мари… Моя кобыла, Помпонетта, доставит их в Малоне за пятьдесят минут… Вы знаете, без сомнения, месье бригадир, что моя Помпонетта — лучший рысак во всем округе! — не упустил случая похвастаться почтеннейший мэр Рошвиля.

–?О да, господин мэр, я всегда готов засвидетельствовать это.

–?Итак, без четверти десять Николя Брюске отправит в Малоне телеграмму… Моя телеграмма прибудет в руанский суд как раз вовремя, чтобы следователь успел сесть на поезд в одиннадцать часов или же не позднее чем без четверти двенадцать… В двенадцать он будет в Малоне, а через пятьдесят минут моя Помпонетта доставит его сюда. Николя Брюске вернется пешком. Я полагаю, что двадцать километров ему по силам преодолеть.

Почтеннейший господин Фовель был всегда точен в своих распоряжениях.

–?О, конечно, господин мэр! Двадцать километров! Да он пройдет их меньше чем за три часа!..

–?Вот телеграмма.

–?Николя, вы поступаете в распоряжение господина мэра… В дорогу, налево кругом марш!

Жандарм взял донесение, сложил его вчетверо, засунул между пуговиц мундира и, отдав честь, отправился в путь.

–?Господин бригадир, — в свою очередь обратился к нему мировой судья, — идите к решетке замка. Там, наверно, собралось еще больше любопытных, чем в минуту нашего прибытия сюда. Быть может, среди этой массы людей найдутся двое-трое, которые будут в состоянии дать нам какие-нибудь полезные указания. Приведите сюда всех, кто скажет, что знает что-нибудь.

–?Позвольте спросить, господин мировой судья: относительно чего?

–?Ну, хотя бы относительно того, например, кто был вчера в замке, или не заметил ли кто-нибудь подозритель— ных людей, шатавшихся в окрестностях с наступлением ночи…

–?Я понял, господин мировой судья!..

Бригадир отсутствовал недолго. Господин Фовель все это время отирал обильно струившийся по лбу пот и пытался привести в порядок свои мысли: с той минуты, как ему открылось совершенное в его общине гнусное преступление, вся жизнь начала представляться ему каким-то тяжелым кошмаром.

Бригадир, как мы сказали, отсутствовал недолго. Он вернулся менее чем через четверть часа.

–?Вы одни? — спросил господин Ривуа.

В голосе почтенного мирового судьи слышались нотки обманутого ожидания.

–?Прошу прощения… Я нашел троих, которые знают или по крайней мере утверждают, что знают кое-что…

–?Кто же это?

–?Маленькая Жервеза, земледелец, хорошо вам известный, по имени Андош Равье, и Жан Поке, пахарь с фермы Этьо, что в пяти километрах от Рошвиля…

–?Я и его знаю… Где же они?

–?В кухне.

–?Почему же вы не привели их с собой?

–?Я счел, что так будет лучше… Я подумал, что удобнее допросить их поодиночке, чтобы они не могли слышать показаний друг друга…

–?Вы совершенно правы, ваше благоразумие достойно похвалы… Введите Жервезу.

Бригадир залился краской от этой похвалы и самодовольно надулся. Через несколько секунд он привел Жервезу. Девочке исполнилось пятнадцать лет, но на вид ей с трудом можно было дать больше одиннадцати или двенадцати. Это была маленькая, бедно одетая, скорее некрасивая, чем красивая девочка, но очень разумная. Жервеза много плакала сегодня, и ее веки покраснели от слез. Она не выказала ни малейшего смущения, очутившись перед высшими властями округа.

Первым к ней обратился господин Ривуа:

–?Жервеза, что с вами, дитя мое? Почему вы плачете?

–?Ах, господин мировой судья, мне так горько! — прошептала вполголоса юная особа. — Убили Мариетту… О, Мариетта!.. Милая, хорошая Мариетта!.. — И Жервеза разрыдалась.

Мировой судья подождал, пока утихнет этот взрыв отчаяния и горя, а затем продолжил: