Ничтожество! Как он рассчитывал перебраться через болото? Даже с провожатым? Он? Который и в столице, среди каменных домов, зачастую ни на что не способен?!

Хир приподнял его за плечи.

– Господин-господин, – затараторил он. – Вставай! А то нитхи вглубь утянут и тебя, и монетки твои. Вставай! Вот, прижми к лицу, – мальчишка сунул ему под нос какую-то тряпку. – Дух здесь тяжкий, это я привык, а ты берегись. Дыши через ткань.

Кое-как Ашезир успокоил дыхание и, хоть с трудом, сумел встать. Тряпка и правда помогла: теперь вонь казалась не такой ядреной.

– Кто такие нитхи? – прогнусавил он.

– Ну как же? Правда не знаешь? Болотные человечки. Маленькие такие, серо-зеленые. У них на головах венки из девичьих кос, на груди бусы из человечьих зубов, а в руках дубины из людских ребер. И вот когда путник пялится в болото, нитхи его сразу видят – и набрасываются, утягивают вглубь, а там забивают костяными дубинками. Потому никогда нельзя зыркать в топь долго. Хорошо, что я с тобой. Идем. Больше не падай.

– Идем... – пробормотал Ашезир и старался больше не смотреть под ноги долго: байка байкой, но здесь и сейчас в нее верилось.

Он глядел на ноги Хира, пытаясь ступать след в след, и не сразу заметил, как земля стала тверже, а дорога поползла вверх. Когда же сообразил, то обомлел: до последнего мгновения сомневался, что пресловутые холмы существуют.

– Мы что... Мы пришли? – выдохнул он. – Это... это же холм?..

– Ну да, – фыркнул мальчишка. – А разве ты не сюда хотел? Слепые холмы. Их два, я привел тебя на главный, на нем самая сильная чернушка живет, остальные ей служат. Тащись теперь наверх. Там стражница будет, скажи ей, зачем пришел. Только имя свое не говори.

– Ладно... – протянул Ашезир и двинулся дальше.

– Эй! – окликнул Хир. – А монеты? Монеты гони! Вдруг не вернешься? А я с тобой не из собственной дури возился, а ради монет! Давай!

Ашезир совсем запамятовал, что обещал провожатому четыре золотых. Неплохо местные устроились – на эти деньги и коня можно купить, хоть и плохонького. С другой стороны, вряд ли так часто попадаются дурни, согласные платить золотом...

Он пошарил в поясном кошеле и сунул мальчишке монеты.

– Держи. Если дождешься, еще получишь.

– Два дня подожду, – осклабился Хир. – А может, и три. Чего бы ни дождаться? Вода есть, – он кивнул на болото, Ашезир поморщился. – Брюхо тоже найду, чем набить. Птахи тут непуганые и вкусные даже всырую.

Бр-р... Впрочем, у местных жителей, наверное, свои предпочтения.

– Ну, пожелай удачи.

– Хе, удача здесь ни гроша не стоит. Проваливай уже, богатый господин. Надеюсь, вернешься и дашь еще монет.

Не было смысла что-то говорить в ответ, и Ашезир пошел вверх по холму. Надо же! Они и впрямь существуют! Посреди болота!

Он еще не добрался до вершины, а путь преградила девица: черноволосая, тщедушная, на вид лет четырнадцать, не больше.

– Зачем пришел? – спросила она.

– Хочу увидеть вашу главную.

– Зачем пришел?

Ашезир попытался обойти ее, не отвечая, но... сколько ни шел, оказывался на том же месте. По-прежнему перед ним возникала чернявая девчонка, восклицающая: зачем пришел?

Ответить? Ничего другого не остается... Похоже, он столкнулся с колдовством, и дочери ночи правда способны на многое.

Надежда всколыхнулась в душе, разгорелась, подобно костру в праздник весенних ночей.

– Я хочу вернуть свою жену в наш мир, пока она не ушла в тот.

– Она еще не перешла черту?

– Нет. И не должна перейти. Поэтому я здесь.

– Хорошо, – проворковала девчонка. – Можно попробовать, но назови свое имя.

В памяти всплыли слова мальчишки: «Только имя свое не говори».

– Мое имя не имеет значения. Важна только жизнь моей жены.

– Хитрый, – девчонка хихикнула. – Я пропущу тебя, если ты готов заплатить.

– Чем заплатить? Как?

– Не знаю, – она пожала плечами. – Ты либо готов, либо нет. Если нет, то уходи, пока не поздно.

Ясно: расплата будет суровой. У Шиа они забрали сына... Что же заберут у Ашезира? Кого он любит? Мать? Скорее питает к ней просто нежные чувства: сложно любить по-настоящему, если с десяти лет видел ее лишь два-три раза в год. Брата любит, но тоже не так, чтобы до безумия. Значит, его заставят заплатить по-другому... Как?

Ладно, пока не важно. Плату можно принести потом, а сейчас, если Данеска умрет, то и Ашезир не жилец: собственный отец может казнить его, обвинив в гибели жены. Даже если Ашезир опередит императора – убьет его, – то на поддержку Каммейры уже можно не рассчитывать. Так и так получается: если степнячка погибнет – Ашезир окажется если не мертвецом, то заключенным в каком-нибудь замке на задворках Шахензи.

– Я готов! На все! Пусти!

– Проходи, – сказала девчонка. – Как дойдешь... сам поймешь, куда идти дальше.

Он и впрямь понял. А чего тут не понять? Вершину холма окружали огромные черные камни, в середине высился то ли дом, то ли храм: приземистый, неказистый, а вокруг торчали глинобитные хижины.

Ашезир двинулся в низкий дом-храм. Вошел и... никого, ничего не увидел. Лишь голые стены и голый пол...

Нет. Не совсем пол, не совсем голый: вниз уходила лестница. Вглубь холма! Немыслимо!

Он двинулся по ней: а куда деваться? Раз уж пришел и заранее согласился на все, то глупо отступать. Дыхание перехватывало, желудок скручивало от страха, сердце билось так, что казалось, будто не выдержит бешеного ритма и остановится. Ноги подкашивались, в нос били запахи земли, сырости, дыма, но Ашезир по-прежнему спускался ниже и ниже, считая ступеньки. Десять, двадцать, двадцать пять... На сороковой лестница закончились, он оказался в комнатушке, посреди которой полыхало пламя – дым уходил в отверстие в стене, но не полностью, часть его все же заполняла помещение. Над костром висел котелок, в котором что-то бурлило. Из тени выступила женщина. Ее белокурые волосы струились по плечам, ниспадая почти до пола, ярко-синие глаза даже в полумраке пронзали насквозь.

Снова Ашезир ошибся в предположениях: думал, его встретит старуха, а встретила молодая красавица.

– Чего ты хочешь? – спросила она и шагнула вперед. – Зачем пришел? Кто ты?

– Я хочу вернуть жену.

– Кто ты?

Только имени своего не говори...

– Человек.

– Ты готов заплатить, человек?

Она еще приблизилась, и отсветы костра упали на обнаженные ноги... Стройные, прекрасные, которые хотелось гладить, целовать, а потом приподнять короткую тунику из синего льна и...

– Желаешь меня? – спросила красавица. – Получи же, я твоя! – ее пальцы заскользили по соблазнительной груди, животу, потом нырнули между ног.

О, проклятье! Нет-нет-нет! Это какое-то наваждение! Не за этим он здесь!

– Верни мою жену! Можешь? Если нет, я уйду.

– А зачем она тебе? – прелестница обнажила груди. – Останься со мной. Ты такой... вожделенный...

Детский стишок:

«...Если дотянутся, схватят – и в клочья.»

Ашезир никогда не обманывал себя: он не из тех мужчин, которых просто так, не зная, что он принц, вожделеют женщины.

Здесь явно какой-то подвох. Наваждение, хитрость, обман... Эту сладкую нельзя брать... Но так хочется, сил нет! Намотать бы золотые кудри на свою руку и... Нет! Нельзя!

– Мою жену верни! И не крути передо мной своими прелестями... Жену верни! Она мне нужна, ты нет.

– Как скажешь.

Красавица пожала плечами и мигом перестала быть соблазнительной. По-прежнему оставаясь молодой и красивой, она больше не вызывала жгучего желания. Ашезир вздохнул с облегчением.

– Иных просителей от соблазна спасает любовь, – протянула женщина и уселась у очага. – А тебя что спасло? Неверие в себя? Ты думаешь, будто никто не может тебя пожелать, правда?

– Ты вернешь мою жену или нет?! Ответь наконец!

– Я не пойду за ней, – красавица помотала головой. – Но могу тебя отправить. Если ты готов и, если у тебя есть ее кровь.

– Ну так отправляй!