Ашезир приблизился к телу: и чтобы рассмотреть внимательнее, и чтобы сбросить труп на пол. Склонился над оборванкой и…

– А-а-а! – завопил он и отлетел аж к противоположной стене.

– А-а-а! – вторила девчонка. Вскочила на ноги, выдернула кинжал из тела и захныкала: – Никто не любит бедную Ишку! Все ее гонят, камнями бьют, сжигают, кинжалами тыкают… Бедная И-и-ишка!

– Т-ты… к-кто? – только и смог выдавить Ашезир, все еще прижимаясь к стенке.

Вместо ответа девчонка начала прыгать на кровати и хихикать. Ее рана затянулась, успев окрасить алым простыню, а кинжал вообще исчез.

Оборванка скакала чуть не до потолка и верещала:

– Пусти! Пусти! Ее пусти! Все передай!

Удивительно: страха не было, только крайнее изумление, непонимание.

– Пошла прочь, нечисть! – рявкнул Ашезир.

Нечисть не ушла, только сильнее развеселилась.

Опять поковырялась в носу, потом облизала пальцы и, подлетев к Ашезиру, этими обслюнявленными пальцами схватила его за запястье.

– Пусти! – она хихикнула. – Пусти ее!

Ашезир не выдержал: в ужасе бросился к двери, попытался открыть – не вышло.

– Не выйдет, – хихикнула оборванка.

Он заколотил в дверь, но собственных ударов не услышал.

– Не услышишь! – с издевкой взвизгнула девчонка. – Иди ко мне лучше!

Ашезир прижался спиной к двери и выдавил:

– Что тебе нужно?

– Я сказа-а-ала уже, – она скорчила рожицу и принялась сосать большой палец. – Пусти ее!

У Ашезира сердце скакало, будто ретивый жеребец, колотилось, как барабанный бой под ладонями неумелого музыканта. Однако нельзя позволить, чтобы какая-то там нечисть – неужели и впрямь нечисть? – победила. Собрав всю свою волю, он отчеканил:

– Проваливай. Я, император Шахензи, так хочу. Проваливай.

– Хорошо-о-о, – оборванка явно издевалась. – Я уйду – и вернусь. Буду возвращаться до тех пор, пока ты не передашь весть…

Воздух задрожал, фигура Ишки расплылась, а у Ашезира потемнело в глазах. Когда он открыл их, то оборванки уже не было. Зато на простыне темнели кровавые разводы, а на светлом ковре явно отпечатались темные следы детских ног.

Не сон.

Увы, не сон.

В следующий раз Ишка пришла на рассвете. Ашезир уловил вонь – такую, словно оказался в давно не чищенной конюшне или на скотном дворе, – и проснулся. Открыв веки, наткнулся взглядом на бурые, будто присыпанные пылью, глаза. Отодвинувшись, разглядел и лицо: худое, чумазое, с выступающими скулами и потрескавшимися тонкими губами. Спросонья не сразу сообразил, с чем – кем – столкнулся. Сообразив же, вмиг соскочил с кровати и выпалил:

– Опять ты!

– Опять я-я-я… – девчонка зевнула, потянулась. – У тебя така-а-ая мягкая кровать, мне та-а-ак понравилось! Теперь всегда буду приходить к тебе спать. Всегда или… до тех пор, пока ты ее не отпустишь.

Нет уж, он не позволит нечисти управлять собой!

– Ладно, – Ашезир пожал плечами и постарался не выдать испуга. – Я попробую с этим смириться. Главное, навредить мне ты не можешь, иначе давно навредила бы.

– Могу навредить, но не хочу, – захихикала она. – Зачем вредить такому забавному рыжику? Нет-нет, совсем ни к чему. Зато… – она подлетела к нему и обняла так, что он не сумел высвободиться. – Зато я буду к тебе приходить, когда ты с любимицами. Хочешь? Или вот: я буду приходить перед советами – и ты не сможешь на них явиться. Ой, это будет та-а-ак весело, только представь! К тебе будут стучать, а ты не сможешь отозваться… Ой, что подумают! Что ты снова заболел, слабый рыжик… Или что тебе нет дела до империи… Ой-ой, как под тобой трон закачается!

– Уйди! – прорычал Ашезир.

Он оттолкнул девчонку – вернее, она наконец позволила себя оттолкнуть.

Проскакала по комнате, высоко поднимая колени, смахнула со стола склянку с чернилами, кувшин с вином, несколько книг и неисписанные пергаментные листы – теперь они испорчены. Остановившись, снова повернулась к Ашезиру. Ее лицо вдруг показалось взрослым, а глаза посерели и будто засияли.

– Я не думала, что придется самой тебя навещать, – из голоса исчезли глумливые нотки, теперь он звучал серьезно. – Ты должен был все понять из слов жриц-отступниц и твоей жены. Увы, люди такие смешные… Вы придумываете себе богов и чудеса, но стоит чему-то необычному случиться в вашей жизни, так всё отрицаете… Находите иные объяснения, только бы не верить в правду. Но ты… я думала, ты умнее. А ты оказался таким же, как все.

– Да зачем тебе вообще нужно, чтобы Данеска уехала? – может, с нечистью все-таки можно поговорить и… договориться?

– А чтобы она передала свое и твое послания Виэльди.

– Это может сделать посланник…

– Нет-нет, лучше, если Виэльди все услышит, а не прочитает.

– Почему ты сама не скажешь ему, что хочешь?

Ишка скривила губы, словно собиралась захныкать, ее лицо вновь приняло дурашливое выражение.

– Не могу-у-у, не в этом обличье, – она провела руками по своему телу. – Пока не могу, он не готов. А бедная-несчастная Ишка не властна над смертью. Смешно, да? – она и впрямь хихикнула. – Бессмертные не властны над смертью. Поэтому вы его подготовите, а я – приду.

– Что ты задумала?

Ашезир сильнее заволновался. Кто знает, чего ждать от мерзкой твари, вдруг для Виэльди это чревато бедой? Не хотелось бы причинить зло бывшему другу.

– О, ничего плохого! Только хорошее задумала! – она захлопала в ладоши и запрыгала. – Я наоборот всех спасу! Ведь если Виэльди не разбудит Ворона, то очень-очень скоро и лето станет вот таким, – Ишка махнула рукой за окно. – Станет ледяным и белым.

Ашезир больше не знал, что сказать или спросить, тем более не знал, что делать. Словно поняв это, Ишка, протянула:

– Ну ты поду-у-умай. Хорошо-хорошо подумай. И снова жди в гости, – она визгливо расхохоталась и, как в прошлый раз, исчезла, растворившись в воздухе.

* * *

Ишка гуляла по столице – босая, в лохмотьях, изредка она даже вызывала у сердобольных горожан желание обогреть ее и накормить. Конечно, ведь люди думали, что при таком морозе бедное дитя и пару часов не проживет.

Последним из «сердобольных» оказался лавочник, падкий на маленьких девочек. Думал, что наткнулся на легкую добычу – а наткнулся на собственную смерть. Не то чтобы Ишке было дело до нездоровых людских вкусов и желаний, но некрасивый мужичонка, с ног до головы заросший жесткими волосами, ей не понравился, и она запретила ему дышать. Из дома, правда, не ушла. Пусть холод нипочем, а у очага все ж уютнее. Тем более, когда знаешь, что скоро огромная часть суши покроется льдом. Эх, быстрее бы Ворон проснулся!

Можно заставить Виэльди разбудить его пораньше, но для этого придется «открыть взор» – сбросить чужое обличье, вернуть изначальный облик, а вместе с ним и свое истинное могущество. Да только Шаазар не хотела. Личина Ишки ей нравилась. Девчонка была смешной, она так здорово пугала людей, вызывала такое забавное отвращение! Не хотелось переставать ею быть. К тому же она все равно, похоже, опоздала. Вряд ли эту часть мира удастся спасти от вечной зимы – надо было раньше спохватиться, а не играть с людьми, не растягивать удовольствие. Но хотя бы проснется Ворон, уже хорошо. А где Ворон – там нет скуки, сводящей с ума вот уже не один век.

Ишка съела вкусный мясной бульон, найденный в доме лавочника, и выпила кувшин яблочного вина. Чуть подумав, притащила из пристройки солому, разбросала по полу и подожгла. Пусть само жилище каменное, зато внутри все из дерева и перекрытия деревянные. Хорошо разгорится!

Скоро дом заполыхал, а люди засуетились, пытаясь погасить пожар, чтобы не перекинулся на соседние жилища.

Ишка стояла у красиво горящего, восхитительно жаркого пламени и наслаждалась. Его тепло, казалось, согревало даже душу… Если, конечно, у нее есть душа. На этот вопрос Ишка-Шаазар никогда не могла себе ответить.