Бетти широко улыбнулась в ответ.
— Ну, так кто он? — Она положила сумочку на колени. Следующая остановка была нашей.
— О ком ты? — Я решила прикинуться дурочкой, следуя за Бетти, которая пробиралась к дверям. — Pardon, pardon, s'il vous plait. Merci ( Извините, пожалуйста, извините. Спасибо).
Бетти повернулась ко мне, закатив глаза. Поезд прибыл на «Гер-Сен-Лазар», на большую центральную станцию, двери скользнули в стороны, и нам навстречу хлынул поток таких же, как и мы, пассажиров, прежде чем мы успели выйти.
— Oh, merci beaucoup ( О, большое спасибо), — повторяла Бетти по пути на платформу.
«Всегда дай сначала людям выйти, Чарли…»
За нашими спинами прозвучал предупреждающий сигнал, и двери поезда закрылись. Путь назад был отрезан.
Мы добрались до главного выхода, до ряда из нескольких сводчатых тоннелей, ведущих наверх, на улицу Кур-де-Ром, где Бетти схватила меня за локоть и прижала к стене. Люди спешили мимо, совершенно не обращая на нас никакого внимания, словно все это было совершенно нормально.
— Что в тебя вселилось, Энни? Ты ведешь себя очень странно.
Я пожала плечами. Бетти всегда хорошо меня знала. Но не настолько хорошо.
— Не знаю… Наверное, это просто понедельник. — Похоже, я ее не убедила. — Я просто устала.
— Да я просто уверена, что ты устала! — Она окинула меня одним из своих фирменных взглядов. Вопросительно подняв брови, она, очевидно, ждала от меня объяснений. Но я просто не могла ничего сказать.
Мы зашли в наше кафе, рядом со станцией «Гер-Сен-Лазар». Мы всегда заходили сюда перед работой. Это было многолюдное шумное кафе для парижан, что работали неподалеку. Сюда приходили клерки из Национального банка Парижа, из фирм и представительств или менеджеры из магазинов, расположенных дальше по бульвару Хауссмана, служащие из «Галери Лафайет» и «Прентан» [15]. Пока мы стояли у стойки, меня поразила мысль: как мы были правы насчет самой сути города, насчет «городских крыс», как говорил Марк. Бармен с неизменной сигаретой за ухом подмигнул нам и подал нам наши grands cafe cremes ( большие чашки кофе со сливками) и пару рогаликов из корзины, стоящей на серебристом прилавке. Он даже флиртовал как раньше, невзирая на взгляды и улыбки других постоянных посетителей.
— Он когда-нибудь перестанет? — произнесла Бетти чересчур громко. Кажется, никогда.
Мы пробегали мимо аптеки на углу, когда я внезапно остановилась, вспомнив, что здесь были автоматические весы, прямо под светящимся зеленым крестом. «Pesez-vous et decouvrez votre avenir». «Узнайте свой вес, и узнаете свою судьбу». Я помню тот день, когда эта надпись впервые появилась здесь. Тогда было особенно холодно. Мы с Бетти опаздывали к восьми, к началу нашей работы, и все же она настояла на том, чтобы зайти и устроить небольшое состязание — кто весит меньше. Мы скинули пальто и туфли прямо посредине площади, как глупые молодые девчонки, и губы Бетти растянулись в победной улыбке, потому что она весила на треть килограмма меньше меня. Я сохранила тот маленький клочок бумаги, который со временем совсем выцвел. Меня интересовало предсказание судьбы, а не вес. «Si vous marchez dans les pas de votre mиre, attention…». «Если последуете по пути вашей матери, остерегайтесь…»На этом предсказание обрывалось, так как дальше билетик был замят в машине, и конец предложения так и остался загадкой.
— Это знамение, — проговорила тогда Бетти.
Но автоматических весов сейчас здесь не было. Странно… Все оставалось так же, как раньше. Все, кроме этого.
Мы едва вышли из лифта и направились к двери в учебный центр, как все началось. Моя неторопливая жизнь превратилась в бешено крутящийся водоворот. А сделала ее таким Мюриэль, которая носила тогда прозвище мадемуазель Ледяная Дева. Мюриэль была статной блондинкой, по происхождению наполовину немкой, наполовину швейцаркой. Эдакой взрослой и злобной версией Хайди [16]. Она занимала важный пост в учебном центре. Мюриэль была личной ассистенткой директора, очень личной ассистенткой. Ходил слух, что начинала она с самой низшей должности — и работала простым клерком. Но, будучи очень уверенной, очень исполнительной и, как я уже сказала, очень высокой блондинкой, вскоре она добралась до вершины и осталась там — в буквальном смысле сверху, потому что, предположительно, именно такая поза больше всего нравилась директору. Все были очень осмотрительны с Ледяной Девой, даже сам директор. Да, с ней было бесполезно даже спорить.
Конечно, директор был женат и, как типичный француз, имел связь на стороне. Его жена каждую пятницу приходила на обед и вежливо беседовала и смеялась с Ледяной Девой, любовницей ее мужа. Конечно, она все знала. В отличие от Ледяной Девы она просто была милашкой, безупречно одетой в костюмы от Шанель, с сумочкой от Шанель, модной стрижкой и пуделем в придачу, для полноты картины. Она имела все, что хотела. Так зачем же раскачивать лодку?
— Bonjour, Annie. — Ледяная Дева, как и всегда, излучала рвение исполнять возложенные на нее обязанности, Ее серые глаза были так же холодны, как сталь на снегу, а улыбка могла бы заставить поежиться любого. — Ваш месье Витали здесь. Я отвела его в salle ( зал) номер восемь.
А, месье Витали… Значит, сегодня я шла к нему.
— Интересно, — говорит Марк, — что ты забыла упомянуть о нем. Очень удобно.
Карло Витали записался на занятия «тет-а-тет». Он хотел довести свой английский до совершенства при помощи своего личного преподавателя, предпочтительно женщины. Так он сказал Ледяной Деве. Это было вполне разумное требование, учитывая, что его компания оплачивала все затраты, поскольку он был заместителем директора этой самой компании, и то, что он любил женщин. Да, он очень любил женщин.
Вот так я познакомилась с Карло.
Я занималась с ним почти год до того, как встретила Марка. При этом, надо признать, месье Витали не сильно преуспел в английском.
— Non, mais ( однако) определенно он преуспел в другом, — утверждает Марк.
Трудно описать словами силу харизмы Карло, его шарм, перед которым было невозможно устоять. Встретить его означало влюбиться. Карло был итальянцем, родом из Милана, высоким, красивым брюнетом с улыбкой широкой как… как… В общем, с непередаваемой улыбкой. Даже по фото, на которых он получался великолепно, нельзя было полностью оценить все его обаяние.
Карло приехал в Париж около двадцати лет назад, но все равно говорил по-французски с итальянским акцентом. Его речь напоминала поэзию — тщательно подобранные слова, размеренный слог и мелодичность. Когда он произносил мое имя, оно звучало как Анна, что, конечно, совсем не то, что Энни. Анна — согласные смягчались в середине, кончик языка как бы останавливался на двух «н», смакуя их во рту, отчего они набухали и становились влажными…
Это придавало моему имени чувственности, заставляя его наливаться и созревать, как девочка созревает и превращается в спелую женщину. От его голоса мои колени подгибались, а мои… Очень важно оценить степень шарма Карло, чтобы был понятен смысл дальнейших событий — почему я влюбилась в него, почему любая женщина влюбилась бы в него.
Да, стоило Карло только щелкнуть пальцами, как я приезжала к нему в Италию, прибегала в маленький экзотический ресторанчик на другом краю Парижа. Да, куда угодно! В конце концов, тогда мне едва исполнилось двадцать четыре, и я была молода и наивна. Вот почему пока я не упомянула об одной вещи, которая, по словам Марка, является довольно существенной. Да, и до этого я еще доберусь.
Но потом Карло заговорил.
Он молчал до того момента, пока, встречаясь с ним на протяжении довольно долгого времени, я узнала о ней, о его жене. Мне и в голову не приходило, что Карло может быть женат. Он никогда не упоминал о ней, поэтому я просто предположила, что он холост. Я думаю, сомнения начали закрадываться в мою душу с тех пор, когда я столкнулась с теми фактами, что он очень редко мог встречаться со мной в выходные, что никогда не приглашал меня к себе домой, всегда тщательно выбирая места, куда отправиться поужинать или просто погулять. Конечно, это были рестораны не из каталога Мишлен — как раз такие, где он совершенно точно не мог встретиться с ней. Когда я вспоминаю об этом сейчас — о том, что Карло был женат, — и о Марке с Фредерикой, я начинаю задумываться: сама-то я где была в тот момент?
